Страница 23 из 52
Скорее всего — нет. Скорее всего потянемся к еде двумя руками. И если кто-нибудь попытается нас от того стола оттащить, то, пожалуй, и еще одну заповедь нарушим. Первую.
А вот если бы мы были сыты или хотя бы не очень голодны, то могли бы потерпеть. И могли бы не преступать.
И в жизни могли бы не преступать. Если бы до того так долго «не голодали», а потом не дорывались.
А мы дорываемся…
Если пьем, то до состояния поросячьего визга и так, чтобы недели на две без просыху.
Если гуляем, то тоже без головы.
И тратим… Год копим, откладываем, во всем себе отказывая, а потом, в отпуске, радостно пускаем кровные на ветер, чего в нормальной жизни никогда бы себе не позволили.
Именно отсюда наши «новорусские» перегибы. Бедные были, с талонами, пустыми прилавками и сильно развитыми комплексами покупательской неполноценности. Всё бедные и бедные… А тут вдруг к куче денег допустили. Ну как их не потратить? Вот и тратили, как умели, рождая моду на полукилограммовые платиновые цепи, малиновые прикиды и «шестисотые» телеги. Которых до недавнего времени одна Московская область в год покупала больше, чем вся Европа, вместе взятая!
Оголодали, бедные. А потом решили наверстать…
Именно поэтому я позволил себе так много разрешить в предыдущей главе. Чтобы голодные комплексы не развивались, которые разуму не внемлют, а только урчанию голодного желудка.
Сделаю еще одно смелое заявление. Я против голода.
Может быть, не в целом, но в частностях — точно. Когда чего-то страстно и долго хочешь, то самое лучшее, что можно сделать, это найти способ то, что хочешь, употребить. Причем постараться сделать это в наименее травмирующей население и власти форме. Для чего хоть и выпустить свою страсть погулять на волю, но в жестком ошейнике, наморднике и в отведенном месте. И таким образом разрядиться.
— Нет, так не получится.
— Почему не получится?
— Мало ли что может взбрести людям в голову. Может такое взбрести!..
— Если в голову, то не страшно.
— Не понял.
— Я говорю, что если в голову, а не в какую-нибудь другую часть тела, то это полбеды. Если с головой, то много чего себе можно позволить.
— Ну конечно! Не может такого быть, чтобы много, чтобы что хочешь!
— Может.
— Не может! Вдруг он, вдруг у него…
— Ну, что, что?
— Вдруг ему захочется убивать добропорядочных граждан? Причем каждый день и помногу?
— Зачем?
— Просто так. Оттого, что вид крови и мучения жертв вызывают у него чувство наслаждения.
— Это уже не просто так. Это уже более конкретная мотивация.
— Ну и как ему реализовать свою страсть?
— С вышкой или без?
— Без.
— Без, конечно, сложнее. В полном объеме сложнее. Но можно в усеченном. Все равно можно.
— Как? Ну как можно утолить свою страсть к убийству?
— Только убивая.
— Ну вот видите!
— Но почему обязательно убивая людей? Можно убивать… ну, например, цыплят. Покупать каждый день по сто штук…
— Его цыплята не интересуют.
— Тогда можно крыс или кроликов. А чтобы их специально не ловить, пойти работать вивисектором в мединститут, и тогда на совершенно законном основании, скальпелем…
— Но они же…
— Маленькие? Тогда больше подойдет бойня, где перерабатывают в колбасу крупнорогатый скот. Там крови — по колено ходить можно.
— При чем здесь скот? Его люди интересуют. Люди!
— Да? Тогда предлагаю ему устроиться санитаром в морг. Там уже не коровы, там то, что ему нужно. Там — люди.
— Не люди, а трупы.
— Не все ли равно?
— Нет. Трупы не могут испытывать боли. А ему нужно видеть страдания жертв.
— А если хирургом?
— Хирург оперирует под наркозом. А надо, чтобы без наркоза.
— Какой он у вас привередливый.
— Какой есть.
— Ну хорошо, имеется у меня на примете одна подходящая работа. Персонально для него.
— Какая это?
— Зубной техник. Там страдающих жертв — на каждом кресле по дюжине штук в день. И без наркоза.
— А кровь?
— Пусть дерет коренные зубы.
— Перестаньте издеваться!
А никто и не издевается, просто ищет возможность реализовать столь странное желание так, чтобы вроде как и убивать, но в тюрьму не сесть и никого не зарезать.
— Ну хорошо, не подходит стоматология, пусть идет в милицию и допрашивает упорствующих преступников. Там как раз такие, как он, нужны.
— Ему убивать надо.
— Тогда остается война. Там убивать не возбраняется. Там это приветствуется. Пусть идет служить по контракту в армию и пишет рапорт о переводе его в «горячую точку». Не возьмут контрактником эти, возьмут наемником те. Люди, не боящиеся убивать, без дела не останутся…
Вы думаете, я шучу? Ничего подобного, очень даже серьезно говорю. Может быть, чуточку утрируя, но по сути верно.
Если вы что-то хотите — добивайтесь, чего хотите. Если ваши желания выходят за рамки общепринятых норм морали, обращайтесь к психологам, чтобы они избавили вас от этой нежелательной зависимости. Не помогает — ищите суррогатные способы удовлетворения свой страсти. По приведенному выше методу исключения.
А если ничего не делать, то рано или поздно до упора сжатая пружина выстрелит. И тогда мало никому не покажется.
Имел я короткий разговор с одним приговоренным к высшей мере наказания заключенным. Приговоренным за то, что он изнасиловал и убил несовершеннолетнего ребенка, мальчика, сына своих знакомых. Обычный, в принципе, был мужик, если не знать, что он сотворил. По большому счету, такая же жертва себя, как тот мальчик.
Как он до жизни такой докатился?
Обычно докатился, как все докатываются.
Однажды, еще юношей, почувствовал тягу к своему полу…
Постойте, почему вы называете его «извращенец»? Почему говорите — сразу его надо было? То, что я и вы его не понимаем, еще ничего не значит. Сексологи утверждают, что таких «извращенцов» чуть не десять процентов взрослого мужского населения, Ну такой вкус у людей. Немного странный. Что же, всех, кто любит, допустим, горячее молоко с пенками, к стенке ставить? Ну вкус у них такой. И у моего героя, вернее сказать, антигероя, тоже вкус такой. Что еще не извращение. Потому что извращенец и уж тем более маньяк это человек, который свой странный вкус навязывает партнеру. Силой навязывает. Тогда и любитель пенок может стать маньяком, если, допустим, будет кормить незнакомых людей горячим молоком до смерти.
Так вот, почувствовал мой антигерой эту свою тягу и, как все нормальные люди, испугался.
«Ой, — подумал. — Какой кошмар! Надо скорее об этом забыть».
И забыл. Что стало первой его ошибкой.
• Потому что не осознавать свои желания — значит не иметь возможности контролировать их.
Потом он поймал себя на том, что на пляжах смотрит на ноги мужчин. И на торсы мужчин. И на все прочие их места. И что ноги, торсы и особенно все прочие места мужчин ему гораздо интересней мягких округлостей и впадин женщин.
Отчего испугался еще больше.
И с еще большим усердием попытался заглушить в себе странные позывы. В чем преуспел. На пару лет.
А через пару лет, оказавшись на вылазке с семьей своих знакомых, стал играть с их сыном, стал усаживать его на колени, купаться с ним в реке, спать в одной палатке… И то забитое и забытое чувство вернулось. Вернулось уже манией.
Не в силах совладать с нахлынувшей на него страстью, он заманил мальчика подальше в лес, изнасиловал и, испугавшись содеянного, задушил.
Он ошибся в самом начале, когда впервые почувствовал, что с ним что-то не так. Не надо было бояться, не надо было отмахиваться от того, от чего он отмахнуться все равно не смог, надо было осмыслить свое желание и… Да хоть даже реализовать его. Для чего понять, кто ты такой есть, найти себе подобных и… И сколько влезет.
Гораздо лучше было бы. Всем. Мальчику, который остался бы жив, любящим его родителям и самому насильнику, за сомнительное одноразовое удовольствие заплатившему своей жизнью. А мог бы много раз, и никого не убивая.