Гнев генерала Панка

— Ходить мне с покорёженным рылом, — тоскливо предположил Чумп, наблюдая во все глаза за торгом. Членораздельные выражения у обеих сторон подошли к концу. Генерал и казначей шипели, брызгали слюной на бдительных троллей и загибали пальцы, не то отмечая договорные цены, не то попросту понтуясь. — Чтоб за мою-то рожу тридцать монет отстегнул хотя бы и соплеменник… хех.

Хастред, отчаявшись высмотреть среди бритоголовых хоть одну женскую фигуру — а ведь были, были среди далзимитов женщины, сколько раз видел, ещё сам вечно сетовал, что, будучи упитым в седло гоблином, не больно-то произведёшь впечатление, — изучал свою руку, на которой тетива оставила глубокую рваную рану. Края пореза взялись ломкой коричневой корочкой, длань ныла немилосердно, однако боль была хорошая, какая обычно сопровождает шустрое исцеление Древних. Может, и правда — ну их, этих жрецов? Само затянется, даже не через неделю, а на ходу, достаточно забинтовать потуже и не наказывать больше конечность хлёсткой тетивой. Однако рядом стоически кривился Зембус — этот пострадал почище всех, если ждать, пока отлежится и он, гномы успеют срыть Хундертауэр до основания, воевать станет не за что.

Наконец торг утих, генерал в знак договора ухватил казначея за тунику и промокнул ею взмокшую физиономию.

— Силён торговаться, — признал громогласно. — Да и я, согласись, не промах. Валяй, начни с друида. А что, годков пятнадцать скинуть Далзим не поможет? Только это — чтоб мне без потери честно заработанного экспириенса.

— Никак невозможно.

— Эх, вот так оно завсегда! Молодым везде у нас дорога на щедро оплачиваемое лечение, старикам везде у нас шиш с маслом.

— Зато ежели тебе в былые года какой-нибудь проворный иллитид устроил откачку ума, то Далзим и восстановить может, с нашим скромным участием… по сотенке золотых за один пойнт.

— Чего? Сто золотых — за умственную единичку? — возмутился многомудрый Хастред. — Мы ж гоблины, не эльфы! Да и генеримся чай не по треду.

— Чего-чего? — переспросил казначей ошарашенно.

— Нет, это я о своём, о детском. — Книжник совсем смутился и спрятался за широченной скалоподобной спиной Вово.

Генерал выгреб из-под ног кобольда одну из сумок и с тоскливым вздохом её раскрыл.

— А говоришь — неимущий! — укорил его казначей.

— Такой и есть, — сурово отрезал Панк. — Как это… прозорливый я! Раз подлечишься — и по миру пойдёшь с протянутой граблей. Ещё неизвестно, сколько то здоровье продержится. А гарантию даёте?

— Только результат. Кто ж вам, драчливым, гарантию даст? Да вы же из принципа сами друг другу за углом морды расквасите!

— Морда здоровью не мерило. Но в целом прав… Ишь, хитроумец.

Казначей подставил ладони, генерал начал отсчитывать монетки по пять, пересыпать их в руки жрецу. Тот кивнул другому, худосочному, со столь же блестящим черепом, вместо сумы снабжённому диковинным амулетом. Худосочный приблизился к пациентам, возложил длань на плечо Зембусу. Друид, ушедший было в размышления, подхватился, не будь плох, зашипел от полыхнувшей в спине боли, но умело взял руку жреца на запястье, надавил под локоть плечом и безжалостно повёл кисть книзу. Жрец взвыл — рука пошла выгибаться куда неположено.

— Потому только и согласился на ваши бандитские расценки, — радостно осклабился Панк. — Как прикинул, сколько своих же эскулапов вам за те же деньги исцелять придётся — так враз смекнул, что цена за кажинное увечье получится вполне божеская.

Зембус, однако, быстро опамятовался, жреца выпустил и даже тунику на нём отряхнул извиняющимся манером.

— Чего ты со спины, подобно гзуру? — пробурчал он укоризненно. — Хорошо хоть за плечо догадался, я ж не зверь какой, ясно, что придержу руку, а ну как сразу бы к ране сунулся? Она вишь как конфузливо расположена — едва ли не на заднице… вовсе бы тебе не глядя сместил всю анатомию.

— Вот и лечи вас таких, воителей! — плаксиво прогундел жрец. — А ну, молчи и дёргаться не изволь, а то так налечу, что и правда гзуры за своего принимать начнут!

— Борода отрастёт? — оживился Чумп. — Это мне, мне! С бородой меня точно никто более не признает. А то так, верите ли, надоело, когда каждый встречный начинает тебя уличать в мимолётном знакомстве в своей сокровищнице, оружейне, гареме… нет, в гареме тем, кто понимает хоть чего-то, обычно Хастред мерещится. То вот одного встретил — сапоги словно бы свои признал. Свои, ха! Сапоги — они того, кто в них первым ноги засунул, верно? А рёву до небес, и уж, конечно, всё про рожу — я, мол, твою физиомордию из тыщи узнаю! Как будто, завидев тыщу таких, как я, только и забот будет, что к рожам присматриваться.

Священник нацелил пальцы на жутковатого вида рану в спине друида, сосредоточился и забормотал на неведомом языке. Рука немедленно начала наливаться густым и насыщенным синим свечением, вскоре окуталась им полностью, целиком скрывшись в нём. Исцеляющий пламень Далзима потёк с пальцев жреца, вливаясь в развороченное гоблинское мясо. Зембус, не видевший этого, зато прекрасно ощущавший, недоверчиво фыркнул.

— Ого! Ничего ж себе. Я и сам немного горазд, но дотуда не вдруг и извернёшься, да и не с такой же силой… Неужели уже затягивается?

Остальные как зачарованные уставились на поле битвы между синим светом и засохшей кровавой коркой. Пламень заполнил рану, залил её поверху, вяло струясь по коже; там, где он коснулся даже и старых шрамов, они немедленно начали рассасываться. Сама же рана вовсе скрылась под синим светом, а когда он впитался в шкуру окончательно — остался небольшой крестообразный след, да и только. Зато жрец перекосился и, последним судорожным жестом согнавши пациента с лавки, плюхнулся на неё сам. Пот градом катил с его лысины — стало ясно, почему бреют головы — кому ж понравится каждый раз волосы отжимать.

— Славно поработал! — проскрипел Зембус, погнулся направо, налево, от избыточного энтузиазма ажно назад отклонился, словно мастер китонского фунг-ку, чуть не коснувшись затылком пола, сам еле выправился. — Эх, а я-то доселе полагал себя парнем, не чуждым дара целительства! Долго ли учиться твоему умению, уважаемый?

— Я двадцать лет положил, — выдохнул священник замученно. — Только какой же бог тебе пошлёт свою благодать? Ты рожу-то свою видел в зеркале?

— Рожа для джигита не главное, — вдохновенно срезал Хастред. — Ибо нет ничего горячей, чем огонь в твоём сердце! Валяй, шаман, обучайся! Только уточни сперва, сколько будешь оклёмываться после каждого исцеления.

Жрец стрельнул в его сторону взором, в коем странным образом сочетались хмурость и одобрение.

— В корень зришь, хотя и волосатый! Мне теперь неделю сил набираться, лежать в келье, питаться бульонами, не поднимать ничего тяжелее святого символа, единственно чем себя утруждать, так это молениями Далзиму Исцелителю, а нашим юным послушникам приспела великая задача на смирение и жертвенность — выносить судно, дабы не утруждать истинного ветерана походами к отхожему месту!

— Пошли-ка быстрее гномов перебьём, — передёрнулся Чумп. — Пока наш ветеран от нас такой же жертвенности не востребовал.

— Бульонами, говоришь? — уточнил Вово в великой задумчивости.

Генерал на секунду прервал свои черпания из сумки.

— А почём будет стоить излечить этого от прожрушничества?

Казначей озадаченно почесал нос, подошёл поближе, потыкал Вово кулаком в живот. Кобольд перенёс такой подход стоически, хотя и округлил глаза в полном ужасе. Сам-то он не испытывал ни малейшего желания распрощаться со своей единственной хорошей привычкой! Даже если всесторонне авторитетный генерал объявляет её вредной.

— Монет, пожалуй, тридцать, без гарантии, — объявил казначей. — Надёжнее будет за пару сотен. Намного надёжнее.

— Сам возьмёшься?

— Нет, это не по нашей части. Это тебе к Ликвидаторам. Они его сразу от всех проблем вылечат. От обжорства, винопития, а уж сколько воздуха сберегут, который он бы иначе мог перепортить!

— И вовсе я не винопью! — обиделся Вово. — В смысле не винопийствую. А что до воздуха, так скажи ещё, что вы, лысые, никаким конфузам не подвержены…