Страница 8 из 38
Впоследствии там возник девичий монастырь. В этой обители сложилась традиция: инокини выращивают агнцев, ткут из их шерсти облачение и каждый год в день поминовения святой Агнии преподносят его в дар папе Римскому.
– Так она что, католическая святая? – недоумение слегка перекосило лицо Никиты.
– Это случилось в триста четвёртом году, во времена правления Диоклетиана. В то время Церковь ещё была единой, поэтому святая Агния равно почитается как православной, так и католической церковью, – мой ответ успокоил собеседника, и он величаво поднял фужер.
– А когда день её памяти, ты знаешь?
– Двадцать первого января по византийскому календарю или третьего февраля по-нашему.
– Как раз накануне сенокоса, надо будет взять на заметку, – Ники записал на телефон.
– Какого сенокоса? Сибирь что, страна вечного лета?
Никита чуть-чуть раздвинул в улыбке свои тонкие губы, а глаза просто искрились от смеха.
– Сенокосом я называю дебильный маятник: день самца – день самки. Когда у меня день год кормит. А ещё четырнадцатое февраля – день нетрадиционной ориентации. Тоже хватает сумасшедших, когда чуть ли не сносят цветочные киоски. Только держись! Вот и держусь.
Нетрадиционный юмор моего визави вызвал во мне небывалый подъём настроения, понеже вот уже много лет все эти пережитки советского идиотизма вызывают у меня архинегативные эмоции, но придумать им достойное название до сих пор не удавалось. Или просто лень было. А тут с места в карьер!
Я мысленно воздал благодарность Всевышнему за такого попутчика, с которым не только не соскучишься, но и обрящешь «полцарства за сюжет». Ведь все наши беды происходят из-за того, что пока мы чувствуем себя слишком как дома, пока не возникнут неразрешимые проблемы, мы не ценим дарованных нам попутчиков.
Лишь когда известная птица клюнет в известное место, мы вспоминаем о них, к тому же забывая благодарить.
Никита на моё скромное «ха-ха» отреагировал таким же скромным немым вопросом, будто сообщил общеизвестную многократно повторявшуюся истину. А убелённый сединами кент вдруг проявляет поистине младенческую наивность, даже как-то неловко получается.
Он слегка поменял позу, в чём, при его кипучей энергии, была регулярная необходимость, и решил восполнить мои пробелы в знаниях по истории отечества и его вооружённых сил.
– Ты считаешь, что день дезертира достоин более красноречивого названия? – начал он.
– Просто как-то не задумывался над этим, – я слегка пожал плечами и сделал губёшки бантиком. – Когда служил, тогда был просто повод для пьянки и лишнего выходного, а позже мне были настолько параллельны все эти выдуманные праздники…
Другое дело Пасха или Рождество – ни один православный человек не может остаться безразличным…
– То-то и оно. А какой повод для этого шабаша? Еврей создал банду для войны с русским народом? Сам как думаешь, разве за прошедшее тысячелетие некому было Русь защищать?
– Я так не думаю! – Мой ответ прозвучал как выстрел, Никита даже зажмурился.
– Вот видишь. То есть это прямой намёк на отрицание тысячелетней истории России. Как будто история началась с октябрьского переворота, а раньше на одной шестой части суши жили только медведи и аисты. А в октябре семнадцатого аисты принесли младенцев, – секса-то не было, – и появилось первое в мiре социалистическое отечество, которое потребовалось защищать от всего мiра. Можно подумать, раньше защищать Россию было необязательно.
– Должен с прискорбием констатировать, что твоими устами глаголит истина. Аминь.
Я поднял свой la copa del vino tinto[6] и предложил тост за славное русское воинство. Никита с огромным воодушевлением поддержал мой благой порыв, и вот уже наши одноразовые copas[7] ополовинились ещё на один глоток. Шоколадные ассорти также неумолимо сокращались.
– Вот, что меня поражает, – продолжал мой новоявленный братишка, – не то, что день национального позора сделали праздником, а та дьявольская хитрость, с которой это обыгрывается. Казалось бы, что в этом плохого, что народ почитает своих защитников? Вопрос весь в том, в честь какого события устанавливается тот или иной праздник.
Православные праздники понятно, все они в честь дня представления пред Господом того или иного Угодника Божия. Я не беру Двунадесятые праздники, здесь поминаются события Нового Завета, связанные со Спасителем или Богородицей.
Но и память основных событий российской истории также связана или с грандиозными победами русского оружия над супостатами, или, скажем, с основанием Москвы, то есть Третьего Рима; Санкт-Петербурга; других городов. Но чтобы праздновать день разгрома под Аустерлицем или при Цусиме…
До такого кощунства ни один русский царь никогда бы не додумался. Только большевики на такое способны.
Мне ничего не оставалось, как молчать в три погибели.
Когда-то я зѣло гордился своими сногсшибательными познаниями по истории и победами почти на всех школьных олимпиадах. Но то были другие годы, то было в другой стране, при другой социальной системе. Впоследствии оказалось, что все сферы жизни незыблемой конструкции нашего социалистического отечества были насквозь пронизаны ложью и мифами.
Пока из кормушки, наполненной за счёт ограбленного народа, раздавались щедрые подачки верноподданным нукерам, вопросы о «правильности» генеральной линии КПСС и советского правительства возникали лишь у диссидентов.
Но как только «стало нема золотого запасу», так сразу «хлопцы стали разбегаться в разные стороны». В основном в Израиль и за океан.
Колхозы моментально перестали приносить «рекордные» урожаи, гиганты советской индустрии за неимением заказов в условиях жёсткой конкуренции, стали один за другим закрываться и перепрофилироваться на выпуск несвойственной продукции, следствием чего стала массовая безработица. Коллапс экономики не заставил себя долго ждать.
История – не уличная девка; это наука, а не идеология.
Пока в Стране Советов существовала одна политическая сила – нерушимый союз комунизтов и беспартийных, все попытки донести истину до сознания людей натыкались либо на бюрократические препоны, либо на лишение свободы, а то и жизни. Руководящая и направляющая сила зорко следила, чтобы какой-нибудь шибко подкованный интеллигент не выдал государственную тайну.
Но вот железный занавес рухнул, однако власть имущие и тут не очень торопились развенчивать комунизтические стереотипы. Они их вполне устраивали, поскольку тупым и оболваненным обывателем гораздо легче управлять. Не учли власти одного, что не всякий обыватель захотел оставаться «ватником», и электорат начал прозревать в геометрической прогрессии.
По мере становления в стране гражданского общества всё меньшим спросом пользовались «великие победы», зато всё строже был спрос за реки крови и неисчислимые жертвы, стоящие за каждым завоеванием социализма. Патриоты в сталинском понимании, в сознании молодого поколения стали восприниматься чем-то вроде давно вымерших динозавров и птеродактилей.
И вот тут возник вакуум в трактовке национальной идеи.
Молодым невозможно объяснить, почему европейцы не считают своими освободителями тех, кто принёс им на штыках «новое светлое будущее». Кто установил в их стране комунизтическую диктатуру, загнал фермеров в колхозы, а бюргеров сделал «пушечным мясом» гигантов индустрии. Кто готовит их солдат не к защите отечества, а к завоеванию и порабощению свободных народов, к мiровой революции.
Подобная близорукость «перестроившейся» партократии привела к неизбежному в таких случаях конфликту поколений, и стала благоприятной питательной средой для возникновения в посткомунизтических странах радикальных организаций правого толка. В свою очередь, это привело – при щедрой финансовой и идеологической подпитке из-за океана – к цветным революциям в ряде «братских стран социализма» и даже постсоветских республиках, сопровождавшимися массовым психозом и бесчинствами разбушевавшейся толпы.
6
Copa del vino tinto (исп.) – бокал красного вина.
7
Copas (исп.) – бокалы.