Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 38

В этой связи вспомним известное высказывание преподобного Серафима Вырицкого: «Вы спросите: что такое любовь? Первое, в чём вы можете быть уверены: любовь – не то, что люди должны оказывать вам. Любовь – это всегда то, что вы должны отдавать другим». Точнее и не скажешь!

Слова святого пронзают столетия, но время не властно над истиной. Истинная любовь выражается не в том, что ты хочешь менять другого, а в том, что сам хочешь меняться ради другого. Любовь предполагает наличие жертвенности в человеке, чтоб жил он не только ради себя, а уже ради кого-то. Сиречь великое таинство брака состоит в том, что человек может свою любовь разделить и отдать кому-то, ибо оно дробит эгоизм.

Когда I’m только начал ходить в храм и читать молитвы, мои родные очень переживали, что я уйду в монастырь.

Тогда как мог, я им объяснил, что Православие – это не секта. Бог – это любовь, Православие – это любовь.

А любовь – это никогда не осуждать ближнего. Ни по поводу, ни без повода. Любовь – не нанизывать на шампур всех, чья вера в Бога расходится с твоим пониманием благочестия; это помогать, быть рядом; это поддержка. Любовь – это не слёзы о том, куда катится мiръ; это мир в твоей душе, который мы должны дарить другим людям. Любовь – это пожертвовать нуждающемуся последние свои деньги, или даже просто помочь человеку с ограниченными возможностями.

Потому что пока ты чувствуешь боль – ты жив. Но только если ты чувствуешь чужую боль, тогда ты – Человек. Именно так, с большой буквы. А если вам мучительно больно, то это у вас бесцельно прожитые годы в организме накопились.

Любовь – это не слова, не вздохи, не любование собой, как идеалом, а реальные дела, без которых вера мертва. Слава Богу, мне Господь давал в пример таких людей и не единожды.

Частенько случается, что кто-то ненароком обидит тебя бранным словом, а то и покруче. И если находишь в себе силы, встретившись с ним, забыть обиду, подать руку, взглянуть в его глаза, не принять его улыбку и его движение к тебе за проявление лукавства, обняться с ним и похристосоваться, – только тогда понимаешь, что такое любовь. Это прощение.

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» [Кор. 13; 4-7].

А ещё святые отцы учат обязательно молиться за врагов. Если не молиться за них, то пламя их злобы и ненависти к тебе ещё сильнее разгорается, словно ты подливаешь в него керосин.

Бесы, распаляющие злобу к тебе, – во врагах твоих! Только по нашей горячей молитве за врагов Господь отгоняет от нас бесов и прекращает злобу. Если ты после того не молишься ещё яростней, то они снова и снова будут натравлять врагов на тебя, пока не уничтожат окончательно и бесповоротно.

Великомудрствуя такими категориями, азъ послушный продолжал размеренно ковырять грешную землю своей «барракудой», очищая её от грехов, которые портили идиллическую картину. Соловьиный концерт немного добавлял пряного соуса в бефстроганов моих мыслей, уныло томящихся под крышкой черепной коробки. Мыслям было сугубо тесно, давление уже зашкаливало. Конфорка солнечного диска раскалила мозги до точки кипения, и вот-вот из ушей должен был повалить пар.

Спрятаться от языков солнечного пламени было решительно некуда. Одинокие кипарисы если и давали какую-никакую тень, то разглядеть её можно было только под микроскопом.

Сей мудрёный прибор азъ хладолюбивый позабыл в Белокаменной, а невооружённый глаз не прибавлял моему упадническому настроению ни грамулечки оптимизма.



Чтобы побороть в себе пессимизм, я решил прибегнуть к проверенному и самому что ни на есть действенному в таких случаях способу – усердной молитве. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…» – молитва полилась искрящимся напевом, словно вешняя вода с вершины Афонской горы. Враз отступили навязчивые мысли, как супостатово племя под натиском Небесного воинства, а мышцы перестали донимать нервную систему.

Меж тем, или мне так показалось, сорняки не только не убывали, но за каждого «битого» появлялись два «недобитых».

Складывалось ощущение, что пока азъ трудолюбивый освобождал от нежити один участок, на соседнем они успевали вырастать сызнова. Или у меня уже голова шла кругом?

I’m на всякий случай оборотил взор на отхожее место – куча была уже в половину моего роста, но меня это не шибко вдохновило. Спрос будет не за количество сорной травы, а за качество исполнения. Не в угоду своей гордыне, но должен признаться, что качеством я был удовлетворён в полной мере. Как сам не выношу халтуры, так и делать привык всё на совесть.

Ибо, как учат святые отцы, совесть и есть глас Божий в человеке, а не имея оного, зачем, спрашивается, совершать паломничество на Святой Афон? Для этого случая вполне подойдут Канары или Мальдивы, да и на родине подобных мест с лихвой хватает. И не только на родине. За последнее время злачные места для кобелирующих личностей множатся по всему мiру в геометрической прогрессии. И откуда у людей столько денег?

Снова поймал себя на мысли, что только-только рассуждал о любви, о всепрощении, а как только охватила мимолётная физическая немощь, так враз избранники фортуны превратились для меня в изгоев. Или жутко позавидовал, что не лежу в данный момент на золотистом пляже в обнимку с полногрудой манекенщицей и не имею под рукой фужер с ледяным коктейлем?

А как было бы здорово распластаться сейчас на травке да придавить ухо до вечерней трапезы! И сразу вопрос на засыпку: тогда почему дома не сиделось? За каким лешим надо было странствовать за три моря и за тридевять земель, да ещё и братьев во Христе напрягать?

Сия крамольная мысль обдала меня, словно холодным душем и заставила снова приняться за послушание с удвоенной энергией. И как будто в воду глядел: буквально через пару минут по дорожке прошагал о. И – й, бросив на меня испытующе-удовлетворённый взгляд.

Вот бы я был хорош, если б он увидел меня «послушно оттягивающимся» на жарком солнышке!

Замечаний никаких мое нижайшество от него тоже не удостоился. Знать за три дня архондаричий прочитал мои намерения. Тем лучше, даст Бог, не последний раз на Святой Горе.

Когда о. И – й поравнялся с монастырскими вратами, оттуда показались две до боли знакомые фигуры моих спутников, которые о чём-то весело дискутировали. На архондаричьего они не обратили ровным счётом никакого внимания, да и он не счёл нужным удостоить их взглядом. В руках у обоих красовались изрядно нагруженные пакеты, видимо ребята хорошо облегчили монастырскую лавку. Слава Богу за всё! Пока не иссякли золотовалютные резервы, почему бы не пополнить монастырскую казну? А заодно и домашнюю сокровищницу…

Поравнявшись со мной, братья как-то резко замолчали на несколько секунд, и с почтением, а может, с сочувствием – кто знает? – взирая на мои титанические усилия во славу Божию.

Давно известно, что три вещи можно созерцать безконечно: пламя костра в ночи, переливы водопада и как труждается афонский паломник. Мне ужасно не хотелось прерывать послушание, но долг вежливости заставил всё-таки разогнуть хребет и обратить к ним взор пытливых очей. Короткое время мы поиграли в переглядки, после чего, как-то сам по себе, через дебри любопытства у меня прорвался вопрос: