Страница 9 из 36
Но добрая, не умеющая никому отказать, мать покорно уступила мольбам молодых соседей, и переезд состоялся. Старых, привычных ей вещей набралось немало и, по настоянию сына, она сначала согласилась оставить потрепанный жизненными невзгодами комод на лестничной площадке своего последнего этажа. Но не прошло и трех дней, как затосковала по этой развалине.
"Зря я сразу не догадался сжечь или выбросить его на помойку. А теперь ей подавай комод, как напоминание о первых счастливых днях с отцом, купившим столь необходимую вещь сразу после свадьбы. Ну нет! На всякое чудачество деньги тратить ни к чему. От отца остались фотографии и другие вещи. Пусть смотрит и вспоминает, сколько ей захочется!"
Неприятные размышления прервал стук в дверь. Появление дежурного Митрофанова предвещало неприятности. Так и есть! "В поликлинике женщина умерла. Скоропостижно. Сидела, ждала приема у врача и скончалась прямо возле кабинета. Труп отправлять в морг надо, а без официального осмотра не возьмут. Так что выйди на место и составь протокол".
Веселого мало - труп осматривать. Да и пустая формальность. Хорошо еще, что поликлиника рядом.
Женщина лежала не в коридоре, где, по свидетельству очевидцев, умерла, а в кабинете врача за белой ширмой. Ее полное тело покоилось на высоком жестком топчане, обитом черным дерматином. Обычно в таких случаях он делал подробное описание поверхности тела, фиксировал отсутствие признаков внешних повреждений и заносил в протокол вещи, имевшиеся при трупе.
Все было ясно, но на трупе были дорогостоящие ювелирные изделия: золотое кольцо с довольно крупным камнем и усыпанные мелкими бриллиантиками сережки. Необходимо было принять меры к их сохранности. И Гусев в присутствии врача и медсестры приступил к составлению протокола об изъятии украшений для передачи родственникам вместе с сумочкой, где лежали деньги и паспорт. Кольцо снялось сразу почти без усилий, а с серьгами пришлось повозиться: они были на винтиках, плотно впившихся в ушные мочки, и, с трудом преодолевая естественное в таких случаях отвращение, он открутил скользкие металлические кружочки, буквально выворачивая их из мягкого человеческого тела.
После окончания неприятной процедуры, помня о необходимости оповещения о не счастье родственников, зашел в регистратуру и с лечебной карточки списал номер домашнего телефона.
Вернувшись в кабинет, Гусев первым делом надежно спрятал сумку с драгоценным содержимым в сейф и уж затем набрал нужный номер. К телефону подошел сын умершей, и Гусев, затрудняясь впрямую говорить о смерти близкого человека, с осторожностью сообщил, что его по долгу службы вызвали в поликлинику, где женщине стало плохо. Но эта предосторожность оказалась излишней. Голос на том конце провода был деловит и спокоен: "Если она умерла, скажите прямо, я должен знать, как обстоят мои дела. И не бойтесь, мы с женой давно знаем приговор врачей её состоянию и уже свыклись с мыслью о скором летальном исходе".
Гусева неприятно поразило будничное спокойствие абонента. А тот, выдержав необходимую для приличия паузу, сразу перешел к деловой части переговоров.
- Где она сейчас находится?
- Пока в поликлинике. Но уже вызвали карету, чтобы забрать тело. Но если вы поспешите, то застанете её ещё там.
- А украшения и деньги при ней? Ведь эти эскулапы и перевозчики все украсть могут, - заволновался наследник.
- Да не волнуйтесь, все ценности, бывшие при ней, находятся у меня в сейфе.
- Я сейчас же буду у вас, в каком вы находитесь кабинете? - голос звучал торопливо и неподдельно встревожено.
И хотя Гусеву хотелось побыстрее отделаться от ответственного хранения столь дорогостоящих украшений, он испытывал неловкость от нескрываемой поспешности своего собеседника.
Ждать пришлось недолго. В кабинет, чуть запыхавшись, вошел молодой человек и молча протянул предусмотрительно захваченный с собой паспорт. Для проформы Гусев полистал документ. "Почти мой ровесник", - подумалось ему и он ещё раз испытующе взглянул на посетителя, выглядевшего моложе своих 25 лет. Пауза затягивалась, и Гусев, так и не найдя ни к чему не обязывающих в таких случаях слов соболезнования, вытащил из сейфа сумочку и передал наследнику. Пока тот дважды пересчитывал деньги и тщательно проверял, не нанесен ли ущерб дорогим украшениям, внимательно их осматривая, Гусев чувствовал себя подозреваемым в попытке совершения бесчестной махинации. Наконец, неприятная процедура была закончена, и он с облегчением положил в сейф написанную каллиграфическим почерком расписку законного владельца. Процедура заняла не более десяти минут.
- Вы ещё можете успеть застать её в поликлинике. - Гусев умышленно избежал слова "труп*. Но его деликатность была излишней.
- А зачем? - Наследник равнодушно пожал плечами, - Они же сообщат, куда её увезут. У меня и так мало времени: похороны, знаете ли, очень хлопотное дело.
Гусев сдержался и промолчал. Дверь за посетителем захлопнулась с глухим стуком.
Особенно предаваться размышлениям Гусеву не дали: как обычно во время дневного дежурства сигналы о мелких происшествиях поступали почти беспрерывно, и он не успел даже пообедать. Было уже почти семь часов вечера, когда он, на конец, освободился. Выйдя на улицу, решительно повернул к расположенному на соседней улице мебельному магазину. Там всегда было много грузовых машин, и можно было легко договориться о перевозке старого комода.
Лезвие бритвы
В первые минуты знакомства я не обратил на неё внимания. Мне было не до развлечений. Стремительная езда по городу, нервные поиски "хвоста", бешеная гонка на ухабах проселочной дороги, ведущей к этой глухой деревеньке, - все подтверждало серьезность опасений "ментов" за мою жизнь. Очень уж им хочется засадить "Копченого"! А не будет, меня - не состоится и показательный суд. "Копченый" сам виноват: поставил меня в безвыходное положение, потребовав сразу двести миллионов. У меня всего-то в наличии сорок "лимонов", а остальное вложено в дело. Деваться было некуда, и я подал заявление. Погорячился, конечно. Надо было просто срочно ликвидировать дело и смыться. А теперь, после суда над "Копченым", надо залегать на дно и скрываться от его парней. "Копченый" - авторитет, и мне его не 'простят.
Правда, высокий чернявый с большими залысинами оперативник Чернов успокаивает: "Дней пять до суда посидишь в надежном убежище, дашь показания, а потом поможем тебе махнуть на юг. Отдохнешь несколько месяцев, а, когда все затихнет, вернешься. Ты человек молодой, одинокий, и с тобою особых хлопот не будет"
Гладко излагает, да поменяться бы с ним местами. Знал бы, как постоянно ощущать на лбу перекрестие прицела, невидимую опасность, тенью следующую за тобой. Да, зря я погорячился. Хорошо еще, успел прихватить с собою достаточную сумму наличными. Есть с чем на юг прокатиться. Да и здесь, в этой деревеньке, на свежем воздухе несколько дней передохнуть можно. Компания, правда, у меня будет незавидная; хозяин - пенсионер милицейский да его моложавая с красными от деревенского воздуха щеками толстушка-жена. Оба из городских, приезжающие на все лето в этот купленный им после ухода в отставку домик. Надо отдать должное Чернову, выбравшему такое идеальное место для укрытия особо ценного свидетеля..
Сухощавый с седыми висками молчаливый отставник к поручению отнесся со всей серьезностью. После отъезда своих бывших сослуживцев вытащил из кладовки охотничье ружье, любовно собрал и зарядил крупной дробью. Да разве этой штуковиной можно остановить на все готовых ребят "Копченого"? Смешно! Но, наверное, так ему спокойнее. Снарядив свое оружие, отставник, не обращая на меня внимания, занялся своими садовыми делами. Ну, а его сноровистая, хорошо сохранившаяся хозяйка проявила обо мне прямо - таки материнскую заботу: перетаскивая в выделённую неожиданному гостю комнату все необходимое для спокойного существования. Она сновала между кухней, кладовкой и гостевой комнатой, доставая белье, графин, посуду.