Страница 22 из 27
В Осташковском лагере собрали полицейских, жандармов, пограничников, таможенников, судей, адвокатов и другие категории работников правоохранительных органов, а также священнослужителей. Среди заключённых находились и, по их утверждениям, несколько советских разведчиков, засланных советской госбезопасностью в Польшу накануне операции. Они наперебой писали пись-
ма Сталину и Берии, в которых подробнейшим образом излагали свои биографии, обстоятельства службы и засылки в стан врага. Эти обращения, как и многочисленные жалобы поляков, в том числе работавших на СССР польских коммунистов, педантично направлялись в центр. Однако ни на одно письмо ответа из Москвы не поступило.
Емельян ругал себя за то, что легкомысленно согласился на работу, о которой не имел ни малейшего представления. А ещё больше за то, что высунулся с идеей размещения лагеря в Ниловой пустыни. Но кто же знал?
Страданиям поляков нельзя было не посочувствовать. Их содержали в голоде и холоде, хотя на дворе уже стояли двадцатиградусные морозы. Ни одно помещение на территории монастыря, в том числе наспех сколоченный заключёнными административный барак, не отапливалось. Гражданские тюремщики не снимали верхнюю одежду, в то время как арестанты в тюремной робе считали за благо перебраться с промёрзшего пола на нары с сеном, где можно было чуть-чуть отогреться. Большой удачей считалось попасть на работы в Осташков. На кожзаводе с его тяжелейшими условиями имелся шанс хотя бы побыть в тепле, а то и тайком получить подачку от сердобольных русских в виде тряпья или куска хлеба.
Охрана заботилась больше о моральном, чем о физическом состоянии задержанных. Для них устраивались лекции о преимуществах жизни в стране Советов. Иногда показывали даже «Весёлых ребят» и «Волгу-Волгу», которые настроения полякам почему-то не добавляли. Вследствие отсутствия должного комплекта медицинского персонала и необходимых лекарств росла смертность.
Нилов лагерь по всем статьям проходил как совершенно секретный. Но удержать тайну от широкого распространения не удалось. На улицах стали шептаться о том, что происходит на одном из селигерских островов. Пресечь всевозможные слухи удалось только выявлением и арестом двум трудяг с кожника, выболтавших соседям сведения о поляках. Одного, сознавшегося в том, что многие годы является иностранным агентом, тут же расстре-
ляли, другого на всякий случай приговорили к пяти годам заключения.
В то время, на рубеже 39-го и 40-го годов, Емельян передумал немало дум о смысле жизни и своей работе. Неожиданно начал он вспоминать общение с погибшим братом, его рассказы и страшные истории. Впервые стали терзать его сомнения, не наделал ли он в своей 35-летней жизни непоправимых ошибок. Хороводом оживились в его памяти картинки набегов на родные деревни в поисках врагов народа.
«Раскулачивание» отца, смерть Аграфены, расстрел невиновного Ваньки Звонарёва, предательство Андрея Загряжского – за это и многое другое стало ему вдруг омерзительно стыдно. Как будто какая-то неизвестная сила подняла его заплывшие веки, и глазам открылись неприглядные подвиги во имя светлого будущего. И, как ни странно, той неизвестной силой оказались поляки, попавшие в советский плен.
Переполненность лагеря и критические условия содержания арестантов навели Емельяна на мысль подготовить докладную записку на имя руководства УПВИ. В ней капитан Селижаров подробно рассмотрел социальный состав заключённых Осташковского лагеря и пришёл к выводу, что большинство происходит из семей рабочих и крестьян и симпатизирует советскому социалистическому строю. Кроме того, значительное число арестантов составляют штатские лица гражданских профессий, призванные в армию в порядке мобилизации непосредственно перед их пленением Красной армией. Никакой ненависти в отношении Советского Союза они, мол, не испытывают и против рабоче-крестьянской Красной армии никаких военных действий не вели.
Ввиду вышеизложенного заместитель начальника лагеря выдвинул предложение о дальнейшей нецелесообразности содержания в лагере упомянутой категории, частичном освобождении заключённых и их отправке по месту проживания, то есть на нынешние советские земли Западной Украины и Западной Белоруссии.
История не оставила свидетельств, дошла ли записка по назначению и была ли она прочитана. В любом случае советская власть распорядилась по-другому. 5 марта 1940 года ЦК ВКП(б) принял секретное постановление о расстреле всех интернированных поляков. Его содержание представляло строжайшую государственную тайну поэтому до поры до времени не разглашалось даже сотрудникам с высшим допуском.
Весной 40-го года по ряду косвенных признаков Емельян понял, что в отношении поляков, к которым он начал испытывать глубокие сострадания, готовится что-то крайне неблагоприятное. В лагерь прибыл сам полковник Василий Михалыч Блохин. В определённых кругах НКВД он был известен как один из главных палачей республики. Рассказывали, что из любимого «Вальтера» он лично и без единого промаха расстреливал ежедневно по несколько сотен осуждённых на казнь. Будто на его счету ликвидация десятков тысяч врагов народа, среди которых много знаменитостей.
Блохина назначили одним из организаторов исполнения постановления ЦК. За расстрелы поляков он получит очередные орден и звание генерал-майора. Только спустя полтора десятилетия, в 1954 году, в рамках процесса десталинизации, Василия Михалыча в числе первых лишат всех наград и генеральского чина. Но что из этого? В другой мир отойдёт он, в отличие от тысяч своих жертв, в тёплой московской постели.
Если бы не знал Емельян, что представляет собой Блохин, ни за что не заподозрил бы в нём кровожадного убийцу. Милый, добрый, холёный мужчина, пахнущий с головы до ног дорогим «Шипром», с интеллигентной внешностью профессора университета, с ухоженной причёской и руками крепкими, но явно не рабоче-крестьянскими. Он-то и поведал о принятом решении.
Полностью освобождается тюрьма НКВД в Калинине, где планируется прикончить все шесть с лишним тысяч поляков, содержащихся на данный момент в лагере. В посёлке Медное, что неподалёку от Калинина, в настоя-
щее время сооружается большой котлован, куда предполагается «складировать» и затем тщательно закопать трупы. По завершении имеется в виду захоронение сровнять с землёй так, чтобы не оставить никаких следов и не расконспирировать операцию, которой в ЦК придают особо важное значение.
Необходимо основательно продумать все этапы и детали. На руководстве лагеря – полная ответственность за перевозку заключённых в Калининскую тюрьму, естественно, исключительно в ночное время. Соответствующим подразделениям поручено предоставить в необходимом количестве водный, автомобильный и железнодорожный транспорт.
«Слава Богу, – думал Емельян, – что судьба хотя бы таким образом пощадила меня, грешника великого, избавив от исполнения кровавых дел».
В ходе майской, 1940 года, операции, проведённой НКВД в условиях строжайшей секретности, были расстреляны 21 857 поляков, из них 6 311 человек в Калинине и 4 421 человек в Катыни под Смоленском. Это официальные данные из записки, направленной в ЦК КПСС председателем КГБ Шелепиным в 1958 году. Тогдашний главный чекист предлагал уничтожить все материалы «польского дела», чтобы, не дай Бог, мировая общественность не узнала всю правду.
До конца перестройки неугомонный ТАСС, исполнявший в ту пору функции МИДа, твердил о полнейшей непричастности Советского Союза к истреблению двух десятков тысяч польских военнопленных. Вновь и вновь советская пропаганда, при наступательной поддержке армии советских дипломатов, разоблачала «неуклюжую и наспех состряпанную брехню геббельсовых лжецов». Сталин к тому времени уже отошёл в мир иной, а страна продолжала шагать заданным вождём маршрутом.
3 декабря 1940 года, то есть спустя полгода после расстрела поляков, Иосиф Виссарионович принимал в Кремле главу польского правительства в изгнании, генерала Сикорского, прибывшего из Лондона. Того интересовали