Страница 6 из 21
– Опять загадки? Где же истина в этом лабиринте сплетенной лжи? Она вернется? Эльф! Проклятый предатель, Эльф!
– Не знаю! Я уже ничего не знаю в вашем мире! Знаю, как было неправильно, то исправил по мере сил. Остальное – за вами, – отозвался Сумеречный издерганно. Он прибыл поговорить, но вновь от него требовали однозначных ответов, точно от гадалки, с той лишь разницей, что его прогнозы сбывались с катастрофической точностью.
Они замолчали, точно все слова мира иссякли, источник звуков задавил колоссальный валун безмолвия, иссякли ключи недомолвок и робкие дождевые капли понимания. Наставала великая засуха молчания, от которой почва душ покрывалась трещинами, точно просторы Эйлиса.
– Эй… Радж… – неуверенно пошевелились спекшиеся губы Эльфа, который стоял с понурой головой.
– Я тебе не «Радж», – резко оборвал льор, поправляя жабо, хотя оно и без того слишком безупречно держалось на длинной шее. В присутствии этого блестящего аристократа Эльф как нигде осознавал, какой же неопрятный бродяга, пусть и в кольчуге, пусть и с мечом.
– Ну что ж… – вздохнул он, твердо отзываясь: – Раджед! Похоже, в ближайшее время не сыграть нам дуэтом.
– Похоже, – с обиженным снобизмом подтвердил льор, небрежно махнув рукой. – Пиликай один на своей скрипке. Мне нужно время, чтобы успокоиться. Может, позднее поговорим. Через пару-тройку лет.
Что-то предельно холодное поселилось в гортани полынным привкусом, провалилось в видимость желудка, отравило льдом сердце. Из-за этого руки и ноги пронизал озноб, не тьмы, а беспомощности, от которой сводило зубы. На благо глобальным целям Эльф сделал так, что в его разговорах с другом уже ничего не было бы по-старому. Он предал, так или иначе.
– Договорились, – будто официальным тоном проговорил Сумеречный.
– Да что мне твои договоры, что тебе они! – оскалился Раджед, беспощадно заключив: – Ты просто не человек. И никогда им уже не будешь.
Сумеречный Эльф покинул башню, Раджед же очень надеялся, что навсегда. Неприязнь к этому проклятому созданию возрастала буквально от каждой его высокопарной фразы, от каждого жеста. Он вечно твердил об их дружбе, вроде бы всегда помогал, но вот доказал, что верить в Эйлисе – да и во всей Вселенной – нельзя абсолютно никому.
Раджед бродил по своей башне, мучился от зимних сквозняков, которые то и дело проникали изворотливыми ворами, несмотря на магический щит. Впрочем, стоило лишь представить светлый лик Софии, ее тонкое изящное тело, облаченное в синее платье, как неминуемо бросало в жар. А образ преследовал, точно навязчивое видение.
Ни по одной девушке он еще так не тосковал, ни одна пассия так не ранила сердце. И он опасался, что все эти чувства – фата-моргана от того, что вожделенный приз в последний миг ускользнул. Раджед ловил себя на мысли, что, в сущности, ничего не знает о настоящей любви. Он прочитал сотни книг из разных миров, в большинстве из которых авторы стремились изобразить именно ее в разных формах. Но удавалось ли или на страницы прибывал лишь бледный призрак запредельного чудесного нечто – доподлинно неизвестно. Может быть, ее и вовсе никто не испытывал.
Многочисленные людские истории доказывали, что под любовью часто пряталась то выгода, то взаимные уступки с вежливостью, то и вовсе крайняя форма отчаяния. Но к Софии все это определенно не относилось. Он все вспоминал, как вложил нож в ее руку, и корил себя за эту дешевую театральщину. Избитый прием: убей или люби. Большинство красавиц в реальности и в книгах заливались слезами, бились в истериках, согласные после такой сцены на все. Но София показала пример непоколебимой стойкости и небывалой отваги. Раджед пораженно ловил себя на мысли, что обязан ей жизнью. И тут же вступала в свои права уязвленная гордость.
Так и длились его суматошные, но одновременно бесполезные дни, испещренные колеями противоречивых чувств и оценок. Сутками он торчал в тронном зале возле портала. Пару раз готовил новую атаку на владения Геолиртов, чтобы добить – по долгу мести – проклятого паука. Только тем и спасался от всепоглощающей скуки и безысходности.
Одиночество пропитало его насквозь, порой он сутками молчал, сходя с ума от установившейся в башне неестественной тишины. Казалось, он слышал в те минуты, как пыль оседает на позолоченные рамы картин, а перегоняемая кровь мерно отсчитывает удары сердца. Он впервые так ясно ощущал собственное тело и впервые осознал, что ему четыреста лет. Столько времени, за которое он не совершил ничего стоящего, кроме бесполезных завоеваний. Внезапно старость навалилась на него непомерным грузом. Не из-за прожитых лет. Он просто оглянулся назад, и не нашел в том прошлом ничего хоть сколько-нибудь важного или полезного.
Что несло их с Илэни победоносное шествие по трупам королей? Что доказала их ссора? Пустая порода, а не люди. Они все, все семь королей, скупая насмешка, упрек предков. Впрочем, и они не принесли Эйлису никакого расцвета; ячед кое-как прозябал сам по себе, они же тонули в роскоши сами по себе.
Возможно, Софья была совершенно права в своих язвительных упреках. Они все потеряли душу. Хотелось хотя бы сказать ей об этом, хотя бы поблагодарить ее за самоотверженный шаг в поединке с Нармо. Впрочем, вряд ли бы удалось благоразумно остановиться на столь малом, потому что в сердце полыхал опасный пожар. И среди каменной вьюги он не остывал, но и не находил выхода, прорываясь то ненавистью к другим льорам, то омерзением к себе.
– Ничего, я просто починю портал, и все изменится. Или я не льор? – ободрял он самого себя, но звук голоса неприятно отражался эхом от слишком высоких потолков. И Раджед предпочитал дальше молчать. Он погружался в детальное изучение свитков с записями о портале, обо всех его свойствах, об истории. Выходило, что зеркало сотворил его дальний предок с помощью родной магии янтаря, а значит, и разрушить чары стража предстояло с ее же помощью.
Часами и даже днями льор пропадал в библиотеке, морщил высокий лоб, растирал тонкую переносицу и виски, чтобы лучше соображать, когда усталость брала свое. Иногда буквы просто расплывались, тогда Раджед рассеяно перебирал фолианты.
«А вот эту Эльф притащил…» Так зачастую натыкался он на разнообразные книги в дорогих переплетах. И при воспоминании о бывшем друге накатывал такой гнев, что лишал и без того плохого сна. А в тревожных видениях все чаще чудилось, будто руки покрываются каменными чешуйками. Разрозненные слухи доносили, будто самый старый льор Аруга Иотил намертво прирос к практически окаменевшему трону, и дело пары лет, чтобы он сам превратился в изваяние.
– Хорошенький мы после себя мир оставим. Только археологов на нас не найдется, никто не запечатлеет. Эльф, ты этого хочешь? Прикидываешься другом, но не пытаешься даже намекнуть, как спасти Эйлис, – вновь обращался к подаренным книгам Раджед, порой отбрасывая их от себя, как он выставил недавно из башни и самого Сумеречного.
Им овладевали то приступы безудержной жажды деятельности, то нестерпимой глухой апатии. Казалось, он все ждал чего-то, кого-то, а потом напоминал себе, что мир, так или иначе, обречен. Тогда обрушивалась глухая злоба и зависть силе Сумеречного. Раджед представлял, что первым делом совершил бы, обрети он такую же мощь. Но тут же терялся…
Сказывалась усталость и губительное разочарование от несостоявшейся победы. Давило сознание, сколько еще лет суждено просуществовать в полнейшей изоляции. Он не привык, он хотел играть на публику, поражать эпатажными выходками зрителя, заслуживать его восхищение. Теперь же его, точно в гроб, запаяли в кокон собственной башни.
Он коротал время в оттачивании магического мастерства, окружал свою крепость все более искусными защитными заклинаниями, создавал изощренные ловушки. И вскоре уже не опасался покидать убежище, к тому же портал в мир Земли все равно не работал.
Кажется, Нармо об этом еще не догадывался. Раджед порой даже представлял, как он на живца заманит чародея кровавой яшмы в свою башню, как колдун попытается с разгону влететь в зеркало, но лишь с перекошенной рожей врежется в непроницаемо твердое стекло. От того разбирал злорадный смех. Наверное, за этим Раджед начал постепенно покидать башню, бродя по своим владениям. Страх открытых пространств медленно отступал, пока льор в течение многочасовых прогулок мерил шагами пустошь. Магия башни отныне сама себя обороняла. Лишь третьего слоя реальности с момента побега Софии достичь больше не удавалось, словно сломалось что-то.