Гарин

– Вы с нами едете?

– Да какой в этом сейчас смысл, доктор? Завтра к брату зайду, завтра с утра его навещу… – ответил Платон и протянул врачу в ка- честве благодарности зажатые в руке сто баксов. – Возьми, спасибо. Прошу тебя, помоги ему там, в приёмном покое…

Врач взял деньги, приложил руку к подбородку, посмотрел рас- сеянным взглядом себе под ноги и произнёс задумчиво:

– Да пожалуй, что смысла в этом уже нет…

Карета «Скорой помощи» отъехала от дома. Платон же сразу после этого поспешил в свой любимый офис. Надо с грустью в сердце признать то обстоятельство, что наш с вами герой почти ко всему в то время относился как к делу. Тому или иному уже ис- полненному или же всё ещё не исполненному им делу. Он был до безобразия деловым в те годы человеком, вертелся как белка в ко- лесе. И это очередное его дело, дело с его братом, тоже было им в принципе улажено, во всяком случае, он так думал и считал тогда, что улажено. Гарин сбагрил брата на руки врачам, а посему и не придал особого значения как выражению лица врача «Скорой», так и тем словам, которые тот произнёс с задумчивым выражением лица уже после того, как взял у Платона из рук деньги. Пройдут годы, десятки лет пройдут! Много о чём будет все эти годы вспо-

Вадим Васильевич Лёвин

минать и сожалеть Гарин. Что-то забудется им, что-то вспомнится. Но ни о чём он не будет так горько и бесконечно сожалеть, как о том, что не поехал в тот злополучный день вместе с братом в семь- десят первую городскую больницу. А ведь он мог ему – брату, имею я в виду, – чем-то там помочь. Что-то предпринять и что-то для него там, в семьдесят первой городской больнице, сделать. Договориться, например, с врачами насчёт всё той же срочной операции. Или же уже не мог помочь, не мог договориться? Вот именно с этим до безобразия простым вопросом, засевшим в его голове на десятки лет, он и будет впоследствии жить, периодически, в минуты уны- ния и печали, вспоминая о брате своём Валерии, скотами-ментами в одна тысяча девятьсот девяносто четвёртом году убиенном. Но не только об этом будет думать и сожалеть Платон, по прошествии лет вспоминая о брате своём. Он буквально места себе не будет находить, истерзает себя, и всё из-за того, что не пошёл в милицию сразу после ночного звонка Прокопова и не уладил там без про- медления дело с братом.

Зайдя же в офис, он первым делом заслал «гонца» за пивком и принялся в кругу своих коллег и друзей отмечать своё возвраще- ние из отпуска. На часах было начало второго. Гарин взахлёб, точно гордился собой, рассказывал коллегам о том, с каким удовольствием провёл время в мировой столице моды. Он во всяческих красках рассказал им о том, как под дружный, гомерический хохот посети- телей одного из ресторанчиков танцевал точно дурак вприсядку, поочерёдно выкидывая кверху то ноги свои, то руки. И это уже после того, как влил в себя два литра бургундского. В начале же четвёртого часа уже изрядно захмелевший Гарин решил позвонить маме, которая в тот год проживала за городом, в том самом посёлке Расторгуево, из которого годом ранее Платон переехал с семьёй в Москву. Позвонил и сообщил:

– Мам, Валерку «Скорая» в семьдесят первую больницу увезла.

– Когда?

– Три часа назад.

– Что с ним случилось?.. – всполошилась мама Гарина.

– В милиции избили.

– Немедленно присылай за мной машину.

– Может, на завтра отложим? А, мам?.. – поинтересовался у ма- тери Гарин. Та же в ответ вскипела, прокричав младшему сыну в трубку телефона:

– Немедленно присылай… – Сердце матери, вне всяких сомне- ний, дрогнуло после этой довольно скверной, но всё ещё не смер- тельной для неё новости…

Гарин

В пятом же часу, уже после того, как всё пиво было выпито и все неотложные дела по работе сделаны, Платон наконец-таки послал машину за мамой. В семь часов мама Платона оказалась в приёмном покое больницы. В районе восьми часов вечера водитель, с которым мама Платона приехала в Москву, зашёл в офис и сказал Гарину:

– Платон. Я твою маму только что из больницы в квартиру отвёз.

– А почему сразу не на дачу?.. – Водитель ничего не ответил на это Гарину.

Платон переспросил водителя:

– Что ты молчишь, Дим?

– Ну, ты это… – Дмитрий выдержал паузу и, стараясь не смотреть в глаза Платону, промямлил, переминаясь с ноги на ногу: – Она просила тебя зайти к ней прямо сейчас.

– Чего ты мямлишь? Зачем она просила меня к ней зайти?

– Ну, это… – Водитель перестал переминаться с ноги на ногу.

– Что «ну, это»? Что «ну, это»? Говори!.. – Гарин повысил голос.

– Ну, это, давай я тебя отвезу… – Дима склонил голову к полу.

– Что «отвезу»?! – вскричал Платон. – С братом что случилось? Говори! Что молчишь как пень?!! – Гарин вскочил со стула и уста- вился на водителя разъярённым взглядом. Водитель теперь уже просто молчал, потупив глаза к полу…

Платона посетила страшная, очень и очень страшная для него догадка. Хмель мгновенно выветрился из его головы, а разум по- мутнел. Через десять минут он ткнул онемевшей рукой ведущую в квартиру дверь. Ткнул и сразу увидел перед собой маму…

Мама Гарина стояла в прихожей и тряслась всем телом. У мамы Платона был безумный взгляд, судорожно дрожали губы, тряслись руки и постукивали друг о друга зубы. У неё отняли сына. Люби- мого, надо признать, сына, самого любимого, оттого что самого несчастного. Боль утраты была невосполнима. Платон шагнул к маме, та же бросилась к нему на грудь, и зарыдала, и заголосила, и завыла как волчица. Платон тоже не cмог сдержать слёз, и его плечи вздрогнули. Водитель, который сопровождал Платона, молча вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь…

Были похороны. Хорошие, запоминающиеся, надо признать, похороны, на которые съехались во множестве близкие и дальние родственники Платона. Было прощание в траурном зале морга. Торжественное, надо признать, прощание. Во время которого до ушей Платона только что и доносилось со всех сторон: «Какой кра- сивый, какой молодой. Как живой». Танатокосметолог явно в этот раз переусердствовал и сделал, по сути, невозможное. Именно такая и была поставлена перед ним задача Платоном. Гарин не хотел, не

Вадим Васильевич Лёвин

желал того, чтобы мама увидела Валерку в том самом виде, в кото- ром он его застал двумя днями ранее на квартире, когда брат его Валерка был всё ещё живым. Было кладбище, и чин погребения уже после того, как могильщики прибили гвоздями крышку гроба. Были поминки, на которых были сказаны слова добрые. Всё, что положено в таких случаях, было, и страдания, и слёзы матери тоже были в полной мере, как без этого обойтись. Был на похоронах и старший брат Валерия и Платона, Анатолий. Но перед похоро- нами Платон зашёл в «двадцатку», зашёл туда за справкой, которая ему понадобилась для самих похорон. И всё потому она ему пона- добилась, что брат Валерий перед смертью успел по настоянию врачей подписать заявление о том, что был избит в двадцатом по городу Москве отделении милиции. Платон склонился к окошку и объяснил дежурному по отделению, с какой целью сюда пожа- ловал. Дежурный же направил Платона в один из кабинетов на втором этаже, к тем самым операм, которые избили до смерти его брата. Платон поднялся по ступенькам на второй этаж, зашёл в об- ширный кабинет и увидел перед собой нескольких мужчин с ко- роткой стрижкой и разных возрастов. Был средь них и Виктор Про- копов. Платон объяснил им причину своего визита.

– Присаживайтесь ко мне… – один из оперативников пригласил Платона к своему столу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».