Золотой теленок

Убедившись, что улица очищена и что Паниковскому уже не грозит опасность, великий комбинатор ворчливо сказал:

-- Бездарный старик! Неталантливый сумасшедший! Еще один великий слепой выискался -- Паниковский! Гомер, Мильтон и Паниковский! Теплая компания! А Балаганов? Тоже-матрос с разбитого корабля. Паниковского бьют, Паниковского бьют! А сам... Идемте в городской сад. Я вам устрою сцену у фонтана.

У фонтана Балаганов сразу же переложил всю вину на Паниковского. Оскандалившийся слепой указывал на свои расшатавшиеся за годы лихолетья нервы и кстати заявил, что во всем виноват Балаганов-личность, как известно, жалкая и ничтожная. Братья тут же принялись отпихивать друг друга ладонями. Уже послышались однообразные возгласы: "А ты кто такой? ", уже вырвалась из очей Паниковского крупная слеза, предвестница генеральной драки, когда великий комбинатор, сказав "брек", развел противников, как судья на ринге.

-- Боксировать будете по выходным дням, -- промолвил он. Прелестная пара: Балаганов в весе петуха, Паниковский в весе курицы! Однако, господа чемпионы, работники из вас-как из собачьего хвоста сито. Это кончится плохо. Я вас уволю, тем более что ничего социально ценного вы собою не представляете.

Паниковский и Балаганов, позабыв о ссоре, принялись божиться и уверять, что сегодня же к вечеру во что бы то ни стало обыщут Корейко. Бендер только усмехался.

-- Вот увидите, - хорохорился Балаганов. - Нападение на улице. Под покровом ночной темноты. Верно, Михаил Самуэлевич?

-- Честное, благородное слово, -- поддержал Паниковский. Мы с Шурой... не беспокойтесь! Вы имеете дело с Паниковским.

-- Это меня и печалит, -- сказал Бендер, -- хотя, пожалуйста... Как вы говорите? Под покровом ночной темноты? Устраивайтесь под покровом. Мысль, конечно, жиденькая. Да и оформление тоже, вероятно, будет убогое.

После нескольких часов уличного дежурства объявились, наконец, все необходимые данные: покров ночной темноты и сам пациент, вышедший с девушкой из дома, где жил старый ребусник. Девушка не укладывалась в план. Пока что пришлось последовать за гуляющими, которые направились к морю.

Горящий обломок луны низко висел над остывающим берегом. На скалах сидели черные базальтовые, навек обнявшиеся парочки. Море шушукалось о любви до гроба, о счастье без возврата, о муках сердца и тому подобных неактуальных мелочах. Звезда говорила со звездой по азбуке Морзе, зажигаясь и потухая. Световой туннель прожектора соединял берега залива. Когда он исчез, на его месте долго еще держался черный столб.

-- Я устал, -- хныкал Паниковский, тащась по обрывам за Александром Ивановичем и его дамой. - Я старый. Мне трудно.

Он спотыкался о сусликовые норки и падал, хватаясь руками за сухие коровьи блины. Ему хотелось на постоялый двор, к домовитому Козлевичу, с которым так приятно попить чаю и покалякать о всякой всячине.

И в тот момент, когда Паниковский твердо уже решил идти домой, предложив Балаганову довершить начатое дело одному, впереди сказали:

-- Как тепло! Вы не купаетесь ночью, Александр Иванович? Ну, тогда подождите здесь. Я только окунусь -- и назад.

Послышался шум сыплющихся с обрыва камешков, белое платье исчезло, и Корейко остался один.

-- Скорей! - шепнул Балаганов, дергая Паниковского за руку. - Значит, я захожу с левой стороны, а вы-справа. Только живее!

-- Я-слева, - трусливо сказал нарушитель конвенции.

-- Хорошо, хорошо, вы - слева. Я толкаю его в левый бок, нет, в правый, а вы жмете слева.

-- Почему слева?

-- Вот еще! Ну, справа. Он говорит: "Хулиган", а вы отвечаете: "Кто хулиган? "

-- Нет, вы первый отвечаете.

-- Хорошо. Все Бендеру скажу. Пошли, пошли. Значит, вы слева...

И доблестные сыны лейтенанта, отчаянно труся, приблизились к Александру Ивановичу.

План был нарушена самом же начале. Вместо того чтобы, согласно диспозиции, зайти с правой стороны и толкнуть миллионера в правый бок, Балаганов потоптался на месте и неожиданно сказал:

-- Позвольте прикурить.

-- Я не курю, -- холодно ответил Корейко.

-- Так, - глупо молвил Шура, озираясь на Паниковского. - А который час, вы не знаете?

-- Часов двенадцать.

-- Двенадцать, - повторил Балаганов. - Гм... Понятия не имел.

-- Теплый вечер, - заискивающе сказал Паниковский.

Наступила пауза, во время которой неистовствовали сверчки. Луна побелела, и при ее свете можно было заметить хорошо развитые плечи Александра Ивановича. Паниковский не выдержал напряжения, зашел за спину Корейко и визгливо крикнул:

-- Руки вверх!

-- Что? -- удивленно спросил Корейко.

-- Руки вверх, -- повторил Паниковский упавшим голосом.

Тотчас же он получил короткий, очень болезненный удар в плечо и упал на землю. Когда он поднялся, Корейко уже сцепился с Балагановым. Оба тяжело дышали, словно перетаскивали рояль. Снизу донесся русалочный смех и плеск.

-- Что же вы меня бьете? -- надрывался Балаганов. -- Я же только спросил, который час!..

-- Я тебе покажу, который час! -- шипел Корейко, вкладывавший в свои удары вековую ненависть богача к грабителю.

Паниковский на четвереньках подобрался к месту побоища и сзади запустил обе руки в карманы геркулесовца. Корейко лягнул его ногой, но было уже поздно. Железная коробочка от папирос "Кавказ" перекочевала из левого кармана в руки Паниковского. Из другого кармана посыпались на землю бумажонки и членские книжечки.

-- Бежим! - крикнул Паниковский откуда-то из темноты.

Последний удар Балаганов получил в спину. Через несколько минут помятый и взволнованный Александр Иванович увидел высоко над собою две лунные, голубые фигуры. Они бежали по гребню горы, направляясь в город.

Свежая, пахнущая йодом Зося застала Александра Ивановича за странным занятием. Он стоял на коленях и, зажигая спички срывающимися пальцами, подбирал с травы бумажонки. Но, прежде чем Зося успела спросить, в чем дело, он уже нашел квитанцию на чемоданишко, покоящийся в камере хранения ручного багажа, между камышовой корзинкой с черешнями и байковым портпледом.

-- Случайно выронил, - сказал он, напряженно улыбаясь и бережно пряча квитанцию.