Когда смерть – копейка

Конечно, ему было вдвойне обидно. Не получить чудодейственный рецепт вечного головного здоровья, да ещё и слышать, как Глеб при этом хохочет!

– Ладно, ладно, не пыхти. Знаешь ведь сам, что я с детства не тренировался в успешном распитии спиртных напитков. Просто так с организмом получилось…

– Повезло. – Вроде как простодушно перебил его Виталик.

Сделав вид, что не заметил язвительности друга, Глеб Никитин тем же ровным тоном продолжал.

– …В семнадцать лет я в Бискайском заливе по четыре порции макарон на ужин съедал, пока бывалые мореманы в шторм по каютам бледненькие лежали. Почему-то на морскую качку я никакого внимания не обращал никогда. А на берегу, на следующий день после крепкой выпивки, мне всегда просто хочется есть. Есть и спать. В эти трудные минуты мне требуются только горячий борщ и мягкая подушка. И никакой опохмелки.

Голос Глеба окреп. Он покосился в сторону собеседника.

– Заметь, что жрать мне хочется после, а не до распития. И каждую ночь колбасу таскать из холодильника меня не тянет, как некоторых. И никаких «граммулечек» с утра! Такой рецепт тебя устроит? А, мой юный злоупотребитель?!

За разговорами незаметно проехали городской бетонный мост через реку.

Большая вода внизу золотилась до поворота у дальних элеваторов. Там же, на фарватере, ближе к левому берегу вроде как стояли или очень медленно двигались два высоких пассажирских теплохода. Под самыми центральными пролётами моста пыхтел тёплым воздухом небольшой буксир-толкач с полной песочной баржей. Движение на реке было медленным и незаметным. Ни вверх, ни вниз по течению не было видно привычных стреловидных волн от «Ракет» и «Метеоров», не бегали от берега к берегу рабочие катерки и трамвайчики.

Прибрежный городской парк с моста казался сплошной зелёной полосой, из-за которой высовывалось несколько серых многоэтажных зданий в районе новостроек. Под высоким откосом мелькнул зелёной деревянной башенкой речной вокзал.

«Почему именно на вокзалах так много убогих собак? Без лап, со страшными свищами на боках, с оторванными ушами и хвостами…. Почему таких почти нет в центрах красивых городов? Наверно, потому что на просторных улицах, на жилых помойках и придомовых свалках у них совсем нет шанса выжить! Там просто нет милосердия, нет защиты, только брезгливость и ужас от одного только вида их увечий…. Вокруг здоровые люди и рядом с ними их домашние, красивые, сильные псы. Даже человеческие и собачьи бродяги там нахальны и жестоки. А на окраинных вокзалах всегда полно всяческих живых отбросов, тоже калек, которые иногда, по-своему, нет-нет, да и пожалеют хромого гавкающего уродца, прикроют его криком или палкой в шальной собачьей драке, кинут нелишний кусок, зная, каково это, быть бездомным и голодным…».

Молчаливый водитель Панасенко сосредоточенно и аккуратно объезжал выбоины давно не асфальтированной набережной. Блестевшая через частые деревья река, с дороги уже не казалась такой величавой и серьезной. Только там, где в парке зияла проплешина сразу из нескольких поваленных тополей, успела блеснуть вдалеке большая, с детства знакомая, вода.

Глеб нехотя отвернулся от окна машины.

– Слушай, Виталь, давай на минуту завернём ко мне домой, а потом – на проспект, мне ещё нужно успеть в гостиницу устроиться.

– В гостиницу? А дома-то тебе чего не спится, тесно, что ли?! Или мамаша ругается на твои ночные похождения? Это же какие деньги нужны, в гостинице-то жить, просто сумасшедшие! …

Капитан Глеб ещё покрутил ручку окна.

– Пробовал вчера на раскладушке уснуть, но у матушки сейчас, кроме меня, два котёнка гостят, подруга старинная на время отпуска ей своих питомцев доверила.… Ну, им и понравилось с хорошим человеком ночевать, всю ночь наперегонки демонстрировали любовь ко мне, ползали по животу, мурлыкали как маленькие танки. Я, естественно, не мог ответить им взаимностью, вдобавок набрал полный нос шерсти, полночи дремал, полночи чихал, ближе к утру удрал на кухню, кофе пить. Сегодня выспаться очень хочется.

– Ч-черт!

Машина взревела. Виталик начал резко дергать передачи.

– С коробкой маета, приспосабливаться всё время нужно.… А, кстати, про котов-то. У моего соседа тоже котишка есть, какой-то очень дорогой, шерстяной, глазастый. Они всей семьей его подстригают, чешут, и в шампунях специальных его полоскают, а котяра всё равно пухом исходит. Я соседу предлагал позабыть ихнего Маркиза в лесу или на даче где-нибудь нечаянно, тот жены боится, руками машет: «Что ты, что ты!». А шерсть от того драгоценного кошака уже из их квартиры в общественный лифт килограммами долетает, ужас как противно….

Глеб с хрустом потянулся, выставил руку в окошко, навстречу ветру.

– Про мяуканье мне никогда не было интересно. Я, ты же знаешь, старый собачник, коты не по мне… Да, вот ещё, послушай, Виталь, мужики ничего не говорили про деньги, никто тогда не забавлялся там медяками, ну, не бросал никто в костер много мелочи?

– Ну, опять ты, Глебка, за своё! Говорил же я тебе вчера, что не было там ничего такого! Да, притащил Назар тогда к костру свой злосчастный мусорный мешок, так его самого из-за этого мусора полицейские десять раз наизнанку вывернули. Скрепки там были, стекляшки были, кнопки…, да, кнопки у него вместе с бумажками ненужными ещё были. Никакую мелочь никто горстями в костер не бросал! Копейка-то тогда случайная, недействительная уже, попалась.

Помолчав, Глеб Никитин настойчиво, тем же спокойным тоном продолжил.

– Помнишь, как мы на старом стрельбище за рекой пули искали? Мы же всегда после среды, когда охрана из лагеря отстреливалась, к обрыву на велосипедах ездили. Как сейчас помню – чуть тронешь сверху песок, слой скатится, а вместе с ним и пульки автоматные.… Ну, помнишь ведь?

– Ты к чему это опять – песок, патроны?

– Не песок – патроны, а песок – монеты. Не забыл, сколько мы пуль зараз из обрыва тогда выковыривали, а?

Виталик нахмурился за рулём.

– Ну и что? Много, по тридцать, по пятьдесят; кто как, все пацаны всегда полные карманы себе набирали…

– Ну так вот! Сегодня в песке вокруг вашего шашлычного места на берегу я нашёл пятнадцать десятикопеечных монет, четыре штуки по пятьдесят копеек, и три по пять. Ещё семь разных наковырял из деревьев вокруг костра.

– Ха, подумаешь! Милиционеры и тогда, в мае, нашли около того костра, на земле, немного мелочи. Это кто-нибудь по весне по пьяни шатался по берегу с дырявыми карманами, вот медь-то у него и высыпалась. Или кто из молодняка выбросил ненужную мелочугу, или парочки какие романтические на возвращение деньги в том месте бросали, всякое же ведь такое бывает.

Глеб медленно повернулся к приятелю, тихо и внятно произнес:

– И из этих дырявых карманов, по-твоему, многочисленные монеты сыпались с такой силой, что врубались в соседние деревья на сантиметр, на полтора вглубь? Так, что ли? Или школьник тогда, по весне, какой богатырский около костра случился, что так сильно ненужные денежки вокруг себя по сторонам разбрасывал?

– Ну, не знаю…

До гостиницы они доехали быстро. Открыв водительскую дверь, Глеб легко вытащил отнекивающегося Виталика из машины.

– Пошли, пошли, прогуляемся! Не ленись. Совсем нелишним для тебя будет минут пять подышать свежим воздухом, ты ведь просил же у меня рецепт от головной боли. Я быстро, только оформлюсь и сумку распакую. Кстати…

Заметив у входа полосатый тент со столиками, Глеб подтолкнул к нему Виталика.

– Вот и холодная водичка со льдом – лечись. Тебе – как другу. Я недолго.

Разомлев от трёх стаканов сладкой шипучей «Фанты», Виталик развалился на пластмассовом стуле в тени большого фирменного зонтика.

– Ого!

То, как был сейчас одет капитан Глеб Никитин, не могло не привлекать внимания. Кроме того, что его одеждой был изумлён привычный к гардеробу друга Виталик, забыла на время про свой поднос и девчонка-официантка; оживились, заметив богатого клиента, таксисты у входа в гостиницу. Темно-синие джинсы из лёгкой ткани и майку-поло, в которых Глеб был утром, он сменил на чёрный костюм в тонкую белую полоску, ослепительно белая рубашка была расстегнута на две пуговицы, через которые на загорелой груди Глеба виднелись прозрачные золотые цепочки.