Страница 6 из 14
– Витрина…? Слушай, а может в витрине сто́ит на простых стойках развесить запчасти от классических костюмов – пиджаки, жилеты, брюки, платье пышное такое… Так-с, действительно, расставить эти вешала со смокингами вокруг музыкальных инструментов в витрине, притащить откуда-нибудь контрабас, скрипку, трубу эту деревянную, как её правильно-то – фагот или гобой, а? Получатся вроде как абстрактные музыканты, а ещё можно добавить туда черный цилиндр на вешалке, белые перчатки в рукава смокинга вставить… Классно получится! Правда?!
– Чёрное, белое, чёрное… Послушай, мой монохромный друг, ты радугу-то хоть раз в своей жизни видела? Представляешь, в мире ещё и зелёненькие, и красненькие цвета есть, которые, несомненно, пригодятся для твоего зеброидного магазина, а?
– Не перебивай меня, внимательно следи за женской мыслью. – Жанка нетерпеливо махнула на него рукой.
– …Чёрно-белые тона, с обязательным ярким элементом. Не спорь. Думаю, что можно придумать красный цветок в лацкан смокинга, или там красную букву в названии над дверью, женскую перчатку, бальную, тоже обязательно красную, можно бросить на рояль, а?
Жанка забавно задумалась и поднесла к носу карандаш.
– Закажи мне мороженого. И сам думай тоже! Нечего…
– Хорошо. Чувствую, что задолжал тебе малую толику креативности и стыжусь, представь себе, страшно стыжусь! Короче, мэм, записывай!
Они хохотали и спорили в тот день и когда он предлагал по очереди назвать Жанкин крохотный супер-магазин «Пикколо», и «Карузо», и «Лайза»… Он помнит, как она замерла с ложечкой мороженого у рта.
– Всё, точка, в нашем городе будет магазин «Ла Скала». С меня коньяк.
Глеб вкрадчиво наклонился к ней.
– А слоган…? Слоган у тебя есть? Утверждают, что в Сан-Франциско в этом сезоне модно слоганы специально для бизнеса придумывать. Как ты насчёт этого?
– Не дури, капитан Никитин, коньяк ты уже заработал, ну вот и придумай этот,… как его, слоган.
– Вни-имание! Вторую порцию замечательных мыслей – в студию! Записывай, записывай, подружка – ты рискуешь пропустить что-нибудь из шедевров.
Глеб подпёр голову рукой и с улыбкой уставился на рыжую.
– “На высокой ноте любви” – р-раз! “Совершенная гамма возможностей” – д-два! “Белый танец, господа” – и тр-ри! Возможен вариант – “Одежды маленький оркестрик…”. Хотя нет… Пошловато, проехали. А как ты смотришь, уважаемая магазиновладелица, на такое: “Клиентов выбирают. У нас хороший вкус”, а? Ладно, не морщись, держи на закуску. Во-первых, “Звуки близкого счастья”; во-вторых, “Ни одной неправильной ноты”… Твои административные старушки должны моментально сходить с ума, переступая порог такого замечательного магазина!
Он тронул тогда Жанку за прохладную руку.
– А ты ведь уже позабыла, что я не пью коньяк…
Обогнув невысокие кривые столбы со старой колючей проволокой, Глеб поднялся на пригорок и ещё раз отметил про себя, что место для костра они тогда, давным-давно, выбрали для своих вылазок на реку правильное, хотя вроде особенно-то и не планировали тогда прятаться от других. Случайным в их компании людям эта травянистая площадочка казалась неинтересной и, вроде, как бы стратегически невыгодной. Посторонние считали, что веселиться, сидя за невзрачным бугром, около «колючки», да ещё и без козырного вида на реку…, оно как-то, ну, в общем, неподходяще.
Такое неприглядное, на первый взгляд, местечко лишних людей не привлекало, другие отдыхающие компании размещались обычно внизу, у реки, одинаково там шумели и визжали на стандартно обжитых костровых местах. Ни разу не было случая, чтобы их уголок был занят, да и приезжали они обычно в выходные на реку пораньше других. С самого утра отправлялся кто-нибудь из мужиков разжечь костер, подготовить правильные угли, поставить, при случае, воду для ухи на огонь. Так что они всегда опережали остальную отдыхающую братию.
Место было на солнечной стороне взгорка, в затишке. С первых же весенних дней они здесь без особого стеснения загорали, потом, когда начали своих детей вывозить на природу, не нужно было особенно приглядывать за ними, до глубокой воды было далеко, вообще здесь всегда было потише, без воскресного шума и гама, который обычно доносился снизу, от реки. Гораздо позже, когда в их компании стали появляться личные машины, они распробовали, как удобно почти вплотную подъезжать к старому, «обжитому веками», месту для пикников. Тропинка как-то сама собой за годы проложилась такая хитрая, незаметная, от дороги прямо к этому месту между кустов… Они отдыхали, а машины рядом были, под присмотром. Обычно на обратном пути с реки шоферили женщины.
…Сушняк вокруг их кострища был весь обломан, но свежие деревья совсем не тронуты. Костер они всегда разводили на одном и том же месте, кострище заботливо обкладывали речными камнями, щербатыми кирпичами, пару-тройку которых Марек обычно прихватывал со своей вечной стройки, да и брёвна для сиденья сохранились ещё с тех пор, только чуть позеленели, покрошились в торцах, некоторые были уже заметно тронуты снизу гнилью, яма для мусора тоже как-то непривычно обмельчала и заросла травой… Они всегда любили посидеть «аккуратно».
У других обжитых мест, внизу у реки и справа, ближе к дороге, мимо которых к своему месту поднимался по береговому склону капитан Глеб, было грязно, неприбранно. Прямо в черноту бывших костров недавние отдыхающие набросали множество белых пластиковых стаканчиков и тарелок, там же блестели смятые пивные банки, томились в старых холодных угольках не сгоревшие до конца, промокшие, смятые пачки от сигарет… Некоторое тонкие деревья у реки стояли посечённые, без верхушек, некоторые были с бессмысленной жестокостью обрублены на высоте человеческих рук.
«На таганы. Так ведь их легче рубить, даже женщинам…».
Также в мокрых кострищах светились свежие очистки от варёных яиц, кожура апельсинов, валялись огромные раздавленные бутылки из-под газировки и пива, у одного выжженного места были разбросаны останки вяленой рыбы, окунёвые хребты, рёбра, целая куча чешуи, всё это сырое, мятое, гниющее… У крайнего костра, под большой уже неживой ольхой, валялся целый моток проволок от шампанского, ворох крупных и уже подвядших зелёных веток.
«Рубили ведь не сушняк, а живые деревья, бестолочи!».
На их место, видно, с того времени никто так больше и не приходил – битые кирпичи разбросаны, а в костре нет свежего пепла и мелких угольков. Вокруг других-то кострищ была настругана свежая зелёная кора, валялись мелкие светлые щепки. А здесь… Только белеют кучкой в стороне речные ракушки. Наверно, Маришка успела тогда их принести с реки, «игралась»…
Глеб начал методично ходить по поляне правильными кругами, понемногу удаляясь от разбитого, унылого костра. Внезапно он оглянулся, присел у своего же следа и отодвинул ногой мокрый слой на взгорке. Когда освободившийся из-под дождевого наста сухой песок сам стал осыпаться вниз по склону, в нём мелькнули и скатились в глубокий отпечаток две крохотные белые монетки….
Капитан Глеб прислонился к дереву и перевёл дыхание.
«Хорошо вчера посидели с Панасом, голова что-то неправильно кружится…».
Он ещё раз осмотрелся, прошёл от старого кострища к бугру, потом через редкий подлесок и кусты спустился на другую его сторону, у толстой, давно обломанной по верхушкам корявой ивы остановился – посмотрел на дерево внимательней.…
Через взгорок от ивы, метрах в пятнадцати, хорошо просматривалось знакомое кострище. Почувствовав, что потихоньку волнуется, Глеб начал неторопливо отламывать чешуйки старой коры и тщательно ощупывать дерево на уровне своего пояса, потом попытался ковырнуть крупный завиток коры уже авторучкой, чертыхнулся, спешно достал из кармана домашний ключ и ещё раз поддел им, металлическим, трескучую кору. На песок под иву выпала согнутая медная денежка.