Злоба

— Смогу. — ответил я, пытаясь скрыть неуверенность.

А ещё попытался скрыть стон боли, когда вставал. Это далось легче, чем ожидал, но больнее, чем хотелось бы.

— Идем. Не отставай.

Неведомо как, но старуха «видела», что я поднялся и прекрасно ориентировалась в местных коридорах.

Она нырнула в темноту прохода, я поспешил за ней, чтобы не отстать. В отличие от неё, мне пришлось опираться о стену, держаться за неё рукой, чтобы не упасть и не заблудиться. Потому что если слепой старухе не нужен свет, то мне нужен и ещё как. Повезло, что чуть дальше нашелся ещё один светильник, что указал спуск вниз, куда мы и направились.

Через пару минут блужданий по темноте коридоров и переходов, старуха привела меня в то самое место, где я первый раз её увидел. Она остановилось, вслушиваясь в гул перемалываемых вещей. Они вылетали из прохода напротив нас, метрах в тридцати. Падали на платформу и замирали. Здесь собралась изрядная куча мусора и оставалось только подивиться, почему, если куча постоянно пополняется, здесь осталось свободное место.

— Тебе надо найти что-то ценное, — повернулась ко мне старуха, — Чего ждешь? Вперед. Ищи дерево, металл, любые хоть немного целые предметы. Если увидишь что-то необычное, то говори.

Я видел лишь очертания, смутные силуэты, но даже этого хватало, чтобы понять — передо мной куча редкостного хлама. Не в том я положение находился, чтобы проявлять щепетильность, поэтому смело полез в самые большие кучи.

— Сапог нашел. С оторванной подошвой, — отчитался я.

— Резиновый или кожаный?

— Резина кажется. Ещё дырки в нескольких местах.

— Кидай рядом со мной.

— Хорошо. Здесь туго с деревом и прочим, что вы озвучили.

— Никто не говорил, что будет легко.

— Ясно.

— Вода, мазь и перевязка — всё стоит тридцать монет. Ты наверняка захочешь есть и пить, а цены на пайки сам знаешь какие. Ведь знаешь? Чтобы расплатиться, тебе потребуется несколько дней. Возможно — много дней. Так что старайся лучше, парень.

Сказано это было скрипучим, донельзя неприятным голосом. И подкреплено наведенным на меня оружием. Старуха опасается, что я взбунтуюсь и брошусь на неё?

— Как скажете, — ответил я мирно, — Не то, чтобы мне это нравится, но я выплачу свой долг. Нашел кусок дерева.

— Кидай ко мне, а сам ищи дальше, — только и сказала она.

Так прошел следующий час. Я копался в мусоре, находил что-то ценное, кидал ей. Часть она выбрасывала обратно, часть бросала себе за спину в коридор. Это не пыльная, если сравнивать с очисткой дерьма, работенка измотала меня так, что я едва держался на ногах. О чем прямо и сказал.

— Простите, но я больше не могу работать. Силы кончились. Да и нечего тут больше проверять.

— Хорошо, — ответила она, к чему-то прислушавшись, — Всё то, что добыл — отнеси к двери. Можешь спать там же, где очнулся. Паёк я тебе выдам и дам напиться. — она развернулась и пошла в темноту, но замерла и повернулась ко мне, — Знай, парень. Сам ты отсюда не выберешься. Здесь безопасная зона, но дальше легко нарваться на мясодеров или кого похуже. Можешь попытаться убить меня и завладеть запасами, но не думай, что у тебя это легко получится. Если сбежишь и выживешь, то знай, у меня хватает друзей в городе, тебя найдут.

— Я не собираюсь сбегать или причинять вам вред.

— Это-то и странно. Либо ты врешь, либо я разучилась слышать людей.

Слово «слышать» в её устал прозвучало как-то особенно. Не так, как его произносят зрячие люди. В этот раз старуха больше не оборачивалась, уйдя в темноту. Я же принялся таскать то, что насобирал.

Уже когда уходил, сзади раздался чудовищный скрежет. Я обернулся и увидел, как заработал механизм. Стены сдвинулись, смяли то, что остались, а потом стена раскрылась и... Оттуда донесся жар, а машины города жадно запихали хлам к себе в утробу. Я покрылся ледяным потом, осознав, какой участи чудом избежал. Зато нашелся ответ, почему хлам не копится. Его походу время от времени трамбуют и сжигают.

***

Когда живешь под землей и у тебя нет часов, то легко потерять счёт времени. Ты не знаешь, когда день, а когда ночь. Не знаешь, во сколько проснулся и когда пора ложиться спать. Единственное, на что можно ориентироваться, это собственные ощущения и то, как ведут себя люди.

Так, живя в капсуле, я понимал, что наступила ночь, когда основная масса людей пропадала с кольцевой, а магазины закрывались. Но это не означало, что наверху царит ночь. Это всего лишь ритм конкретно этой улицы.

Здесь же, в пустой комнате, которая даже комнатой не являлась, а скорее тамбуром перед местом, где жила старуха, отсутствовали люди, которые могли бы мне указать, сколько времени. Да и ощущениям ноль доверия, потому что в моём состояние я мог проспать как неделю, так и пару часов.

На все эти мысли у меня ушло минут десять, не меньше. А может две или час. Светильник на стене горел с той же силой, что и в прошлый раз. Ничего не изменилось. Когда я затащил всё найденное к двери старухи, та забрала груз и сказала напоследок:

— Как очнешься, иди собирать ценное дальше. Иногда попадаются интересные вещички. Вдруг тебе повезет.

После этого она захлопнула дверь, лязгнул засов и я остался один, держа в руках паёк. Он был безвкусным, но с каким же удовольствием и жадностью я его съел, запив водой из бутылки, что выдала старуха.

Делать было нечего, чувствовал я себя плохо, поэтому отправился спать. А когда проснулся и убедился, что могу шевелиться, то отправился вниз, мотивируя себя мыслью: кто не работает, тот не ест. А ещё погибает мучительной смертью в темных коридорах.

Брести по темным мрачным коридорам было... привычно жутковато. Настолько привычно, что я не обращал на это внимание. Мозг любезно нашептал, что это ещё один тревожный сигнал — эмоции притупились, но это не значит, что злобы внутрь меня не проникла. Наоборот, её настолько много и она порождает настолько интенсивные переживания, что нервная система не справляется и мозг решает обрубить чувствительность. Удивительная эта штука — мозг. Мысли подкидывает, чувствительность притупляет... При этом я ощущал, с каким трудом он работает. Мне не хватало сил, здоровья, питательных веществ, отдыха... Или нехватка сил и отсутствие отдыха — это одинаковые пункты?

Так я и спустился вниз, к зоне переработки, отвлекая себя пустыми размышлениями от того ужаса, что вызывал риск оказаться раздавленным. Но меня встретила тишина и небольшая гора мусора. Значительно меньше, чем в прошлый раз. Не успело накопиться или успели очистить ещё несколько раз?

Я подошел на самую границу, замер в ожидание, что металлическое чудовище набросится сразу, жадно поглотит меня и утащил туда, откуда нет возвращения.

Что за бредовая мысль?

Если твоё состояние расшатано, то лучше заняться делом, пока не успокоишься. Так мне несколько раз говорил отец. Что ж... Пора проверить наставление отца на практике.

Монотонное ожидание не способствовало душевному спокойствию. То и дело возникали странные мысли. Я представлял, как умру или как нападу на старуху. Иногда хотелось бежать сломя голову, рваться к солнцу. Требовалось прилагать все остатки воли, чтобы не поддаться наваждениям и не натворить дел. Я сосредоточился на работе, выбирая то ценное, что могло заинтересовать старуху. Так продолжалось до тех пор, пока руки не нащупали в грязи что-то твердое. Я потянул, отряхнул и когда понял, что, возможно мне повезло, отошел обратно. Остатков здравомыслия хватило, чтобы не задерживаться на месте, где тебя легко могут перемолоть.

И что это такое? — уставился я на... шкатулку.

Глава 12. Всему своё время

Я вращал в руках неплохо сохранившуюся, пусть и грязную, намокшую и поцарапанную шкатулку. Не сразу догадался, как её раскрыть. Просто так крышка отказывалась подниматься. Весь секрет свёлся к тому, что механизм заело и нужно было надавить посильнее, чтобы он поддался. Когда открыл, то обомлел.