Заклинательница бури

— Камина из ковена Неприкасаемых, за нарушение законов, за предательство Богини, за осквернение тела, духа и мыслей, за полтора проведенных года вне ковена, ты будешь принесена в жертву. Твоя кровь и твоя жизнь будет отдана Неприкасаемой Неменет в знак извинения и раскаяния.

— Ха! Я не раскаиваюсь и тем более не извиняюсь! Мне насрать на вашу богиню, — в кругу прошелестел испуганный шепот, я плотнее сжала челюсти. Да как она может?! Как только может так говорить?!

— Софи, — обратилась ко мне Маришка.

— Это не ты, это мы извиняемся перед Богиней за то, что пустили в ковен неверную, за то, что не справились с задачей, не разглядели и не поняли.

— Вы все сдохнете, — прошипела Камина, а Верейла уже опутала ее руки заклятьем, подняла преступницу в воздух над алтарем, потянув из меня и из стоящих рядом со мной послушниц энергию необходимую для Призвания. Было как всегда больно, но не так, чтобы очень. В этот раз.

Несколько вдохов прошло в тишине, мы и метрессы концентрировались, но вот плетение набрало достаточно сил и в воздух взлетели кинжалы. Предательница задергалась, застонала, пытаясь порвать невидимые путы, но лишь туже затянула вокруг себя нити плетения. Здесь сейчас весь ковен. Ей с нами не справиться. Блестело и сверкало оружие в свете луны, так же как и мы все, ожидая крови.

Вдох.

И все будто видится по-другому. Очень медленно, невероятно медленно.

Вдох.

Запястья и горло Камины перерезаны, кровь густым, темным потоком льется в чашу на алтаре, метрессы шепчут Призвание Неменет, сбрасывают свои мантии и начинают двигаться в диком, ломаном танце у алтаря. Их тела — как белые, размытые пятна на фоне черноты леса, их голоса набирают силу, звенят и гремят, разносятся над поляной. А мы стоим, глядя на то, как ускользает жизнь из бывшей послушницы, и считаем. Считаем вдохи и выдохи предательницы.

— Десять, одиннадцать… пятнадцать, шестнадцать…, - шепчут губы. Я не отрываясь, смотрю на Камину, просто не могу отвести взгляд, хотя в какой-то момент мне этого безумно хочется. Хочется до такой степени, что я даже осмеливаюсь дернуться в сторону, но вовремя одергиваю себя. Нельзя. Нельзя. Надо смотреть, надо видеть, чтобы понимать и помнить. Всегда помнить каждую строчку из Завета Неменет.

— Двадцать, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать, тридцать один, тридцать… Нет, все же тридцать один, — я слышу, как затухает сердце в ее груди. Последний слабый толчок, последняя судорога по обнаженному телу и она больше не дышит. Вот так, всего тридцать один вдох. И глаза предавшей на веки закрываются, сердце больше не бьется в груди. В кругу проносится облегченный выдох, а затем жадный, громкий вдох, как подтверждение того, что мы живы и готовы и дальше служить своей богине. Голоса метресс похожи на раскаты грома, танец — на обезумевший ветер. Сияет алтарь, гудит вокруг воздух, земля наполняется силой, сверкает в небе луна. А в воздухе все еще висит девушка. Мертвая девушка.

Камине было девятнадцать.

Глава 1

Александр Гротери, владыка Северных Угодий и повелитель Северных Земель.

Какой-то непонятный звук ворвался во все еще спящее сознание и тут же отозвался болью в воспаленных мозгах. Башка раскалывалась, во рту было сухо, как у василисков в пустыне, а гомон и гул голосов во дворе действовал на нервы.

Я попробовал пошевелиться, но тут же оставил эту затею — мне мешало чье-то тело.

Мягкое и теплое. Женское, судя по всему. Что ж уже радует.

— Алекс, — раздался шепот от двери. Теперь бы разобраться, кому принадлежит этот голос. — Алекс! — донеслось уже чуть отчетливее, но все равно шепотом. Я услышал стук маленьких каблучков и шорох ткани возле кровати. Хозяйка слишком громких туфелек направилась вглубь комнаты и остановилась, судя по звуку возле балкона. Через миг сквозь плотно сомкнутые веки пробились солнечные лучи, я стиснул зубы, но вида не подал. Может, уйдет и оставит меня болезного в покое? — Александр! — снова звук шагов и шорох юбок. Закрались нехорошие подозрения, — Александр Гротери, владыка Северных Угодий и повелитель Северных Земель! — раздалось над самым ухом в полный голос. Я мысленно застонал. Софи. — Я знаю, что ты уже не спишь, — откуда бы? — и если ты сейчас же не встанешь, я запущу под одеяло ледяных пчел!

Я осторожно выбрался из-под одеяла и, медленно разлепил глаза и укоризненно посмотрел на Заклинательницу Бурь.

— Почему ты всегда такая строгая, Софи?

— Я строгая? — она сдернула с меня, точнее с нас покрывало, отшвырнула его в сторону и села в кресло, отведя глаза от обнаженного тела Ирмы. — Это не я строгая, это ты — раздолбай, — вздохнула она. — Когда ты уже женишься?

— А когда ты, наконец, согласишься? — утро началось с обычной перепалки. Я сощурился, в ожидании ее привычного ответа.

— Когда увижу крылатого единорога и когда ты, наконец, повзрослеешь, — просто слово в слово, никаких вариаций и неожиданностей. Я вообще иногда сомневался, что Софи имеет представление о том, что значит "неожиданность". Спокойная, предсказуемая, рассудительная, строгая. У нее все под контролем, все по плану.

Я со стоном сполз с кровати, прикрыл спящую любовницу, надел халат и сел в кресло напротив. Ведьма все еще смотрела в окно.

— Крылатых единорогов не бывает, ты же знаешь, — усмехнулся я.

— Знаю.

— Признайся, ты просто не хочешь замуж.

— Не хочу, — кивнула Софи, так и не повернув ко мне головы. — Собственно, никогда этого не скрывала. И потом, если я выйду замуж, что станет с тобой?

— А что станет со мной? — выгнул я бровь, разливая по чашкам смородиновый отвар.

— Ты в собственном замке заблудишься, — улыбнулась она, бросив, наконец, на меня быстрый взгляд. В карих глазах на миг мелькнуло и исчезло ехидство. Редкий случай для Заклинательницы.

— Буду ходить с картой, — проворчал я, пододвигая к ней ее чашку. — Ты пришла, потому что соскучилась или есть какая-то веская причина?

— Сам как думаешь? — едва заметно дернула она плечом.

— Ах, — я наигранно схватился за сердце, — ты же знаешь, я всегда надеюсь на первый вариант. — Честно говоря, я сам не совсем иногда уверен, почему каждый раз ее подкалываю, почему за семь лет так и не смог смириться с тем, что она никак не реагирует ни на меня, ни на мои выходки. Просто, это казалось каким-то…естественным, что ли, дразнить ее.

— Подумай, хорошенько, — маленькие ручки обвили чашку, — и я уверена, ты поймешь всю несостоятельность и безосновательность своих надежд. Ну и может, все-таки вспомнишь, какой сегодня день, — а какой сегодня день? Вчера был…

— А что б тебя! — я подскочил, как ужаленный, двумя огромными глотками допивая обжигающий отвар. От моего возгласа зашевелилась фаворитка. Вот же ж..! Я подхватил с пола ее платье и бросился к кровати. — Ирма, милая, прошлая ночь была великолепна, но тебе пора к себе, — я, не церемонясь, стащил любовницу с постели, поднял на ноги и впихнул ей в руки одежду. Ирма смотрела на меня ничего непонимающим взглядом и не шевелилась. Пришлось подхватить ее под локоток и задать направление. Я почти уже вытолкал девушку за дверь, как за моим плечом нарисовалась Софи.

— Идите в душ, мой Повелитель. Я обо всем позабочусь, — ведьма отцепила от меня ручку фаворитки и мягко подтолкнула в спину. Как всегда. Софи права: я не знаю, чтобы без нее делал. Душ я принял просто в рекордные сроки, залпом проглотил сразу пол пузырька анти-похмельного зелья и выбрался из ванной. Заклинательница спокойно потягивала отвар.

— Сколько у меня времени?

— Полтора оборота, — прозвучал ровный, негромкий ответ, а я подавился воздухом и со стоном упал в кресло.

— За что ты надо мной так издеваешься? — взмолился я, падая на свое место за столом.

— Сегодня? За вчерашнюю бессонную ночь, — прозвучало в ответ абсолютно бесстрастное.

Я только хмыкнул. — А теперь завтракай и приходи в себя, я зайду лучей за двадцать до начала, — ведьма легко поднялась, выскользнула из кресла почти по-змеиному плавно и направилась к двери. Юбки серого, полностью закрытого, очень строго платья снова тихо прошелестели по полу, отчего-то вызвав у меня желание скрипеть зубами. Я бросил мимолетный взгляд на тугой каштановый пучок, и это желание многократно возросло — сквозь сетку были четко видны белые пряди. Много белых прядей. Снова пробовала заклинать без меня! Да что ж ей все неймется!?