Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 77 из 81



— Ты чего такая серьезная с утра? — удивился Лешка, найдя меня утром не под боком, а на кухне с пустой чашкой кофе и с пустыми кошачьими мисками.

— Злюсь, — ответила я тихо, хотя и понимала, что Лешка вчера просто хотел секса (как, впрочем, и я), поэтому не стал заранее поднимать скандальную тему, которая заключалась в совместной прогулке с… Богданом!

Я получила с утра сообщение от Юли. Совсем с утра. Юля отправила его в без четверти шесть. Непонятно, она такая ранняя пташка всегда или ей не спится теперь в пустой постели. Мне вот в полной не спится!

— Я не понимаю, чему ты удивляешься! — Лешка снова подпирал плечом арку, которую жутко критиковал поначалу. Не понимал ее стратегического назначения. — Я не ночую дома. Затянувшаяся командировка, да? Или все же надо было сказать ребенку, что я развожусь с его…

— Мамой, — закончила я то, что Супрядкин побоялся озвучить самостоятельно.

— Мамой, — повторил Лешка сухо. — Я забрал его вчера из секции и рассказал про развод. Поговорили по-мужски. Сказал, что отношения с его мамой давно испортились, но мы тянули с расставанием, пока он подрастет, и теперь я наконец решил уйти к тете Наде. Тете… Наде… — повторил он уже с расстановкой и чувством безысходности.

Такое же чувство владело и мной после Савкиного ухода. Я спрятала переноску в стенной шкаф, но с глаз долой из сердца вон не получилось. А потом я залила боль белым вином и присыпала рану перцем с солью — и во всем этом плавала белая рыба. Такая же белая, как и я — даже в отражении дверцы холодильника из нержавейки. И у меня давно картошка не чистилась такими длинными кольцами, будто я сдирала с себя старую кожу, не нарастив новой. От каждого прикосновения Супрядкина я дергалась, точно от электрического разряда, но он принимал это за комплимент своей мужской силе. Боже, какие же мужики дураки и какие… Эгоисты!

Утренний кофе тоже горчил. И не взбодрил ни капли. И сообщение от Юлички меня добило окончательно. В новую жизнь, такое чувство, меня тащили на аркане, а я даже не упиралась — так и скользила босыми ногами по грязи.

— Надя, в прорубь прыгают сразу. Иначе не прыгают вообще. Но мы же прыгнули. Нам еще и с собственными родителями следует поговорить.

Я отвернулась к окну: шумел камыш, «деревни» гнулись… Никак иначе — дерево мы посадили на родительской даче, яблоньку; сына почти что вырастили, хоть и с чужой помощью. Дом купили, это самое простое из того, что должен сделать настоящий мужчина и прилагающаяся к нему женщина. А ко мне инструкция не прилагалась — и Супрядкину все труднее и труднее с каждым новым днём становилось нажимать на нужные кнопки. Он жал все на одну — на красную, с необъяснимым упорством. Но злиться я больше не могла — ребенок не виноват, что у него такой отец. Богдан…

Я выдохнула — тяжело.

— Вари себе кофе и делай бутерброды. Я ничего не хочу ни есть, ни делать…

Лешка прошел у меня за спиной молча. Как можно тише прикрыл дверцу холодильника. Сел не напротив, а рядом, отодвинув стул на самый край. Ничего, не невеста, без места не останется.



— Обещай мне, что ты не приведешь Богдана сюда, — проговорила я, не поворачивая головы. Пусть видит мой волевой профиль. В фас я дура с глазами Каштанки. — Не сейчас. Я не знаю, что будет с Оливкой. И с твоим Шариком. Как мы переживем эту ночь вместе. Знаешь, не забирай собаку у ребенка…

— Она ему не нужна. Только обязаловка гулять. Он не заметит, что псины нет.

Лешка жевал очень громко — может, конечно, он всегда так жевал, просто я раньше не обращала на это внимания. Вернее, обращала внимание на что-то другое, что меня радовало, а не раздражало.

— Леша, ты снова за всех решаешь…

— Господи! — он бросил ложку на блюдце. Очень сильно и очень громко. Но я все равно продолжила смотреть на диван с двумя (все еще двумя!) котами. — Сама у него спросишь, забрать папе собаку или он будет гулять утром и вечером. Вот и посмотришь, что он тебе ответит!

— Что с собакой гуляет соседский мальчик. Ты как-то проболтался. Забыл?

— И не пытался вспомнить. Ну да… Ему нужны деньги на мелкие расходы. А Богдану не нужны мелкие обязанности. Неправильное воспитание, я знаю. Но работа в Макдаке не способствует развитию умственных способностей. Так считает мой отец, и я с ним согласен. Пусть учится и спортом занимается. А кто этого не может, пусть гуляет с чужой собакой за копеечку.

Да, мы еще помним две копейки, которые могли позволить кому-то сказать заветные слова. Пусть даже по телефону-автомату. Тому, кто был способен их услышать. Но сейчас, похоже, мы не слышали — не слушали — друг друга. Ну и чего мы ждем от детей? Оливка не позвонила. Не считала, наверное, нужным. Где она? С Сашей? Дала ему второй шанс? Или ищет квартиру и работу, чтобы показать нам, что окончательно выросла? Между нами выросла только стена — из терновника. Пробраться друг к другу все еще можно, но лишь изранившись в кровь.

— Я спрошу. Спрошу…

Я не знала, что буду спрашивать и зачем… О чем вообще говорить с незнакомым мне ребенком, которого я не горела желанием узнать. Но меня подожгли необходимостью общения с чужим — все-таки с чужим — ребенком.

Я сжала руки в кулаки и прикусила язык. Мы забирали Богдана из дома. Я специально села назад — пусть будет рядом с отцом. И обернется ко мне, если действительно посчитает необходимым сказать незнакомой тете что-то большее, чем «здрасьте». Он вырос на целую голову с нашей последней встречи, которая была года три, а то и все четыре назад. До отца ему дорасти оставалось совсем чуть-чуть. Он был Лешке по плечо. Тощий, но складный. Одет просто: джинсы, свитер и ветровка. Мать позаботилась о комфорте ребенка. А я заботилась о себе сама: убедила Лешку поехать в боулинг. Пусть играют, а я с чаем посижу за столиком. Пары фраз об игре погоды в отношениях не сделают, но и не испортят их с самого начала. А это сейчас главное. Пока уж точно.

Богдан пил какао, слизывая пенку моими губами. И смотрел на меня моими же глазами. Но, к счастью, пока не видел нашего безумного сходства. Боже ж ты мой, ну почему он не похож на отца, который так хотел его рождения?! Который пожертвовал ради него всем, что имел и что имела я. Насмешка судьбы — не иначе.