В моей голове

…

Опять все смолкло.

Тишина.

Она нависла надо мной огромным черным монстром. Было так тихо, что я слышала, как шуршит грубое пуховое одеяло, поднимаясь и опускаясь от моего едва уловимого прерывистого дыхания. Казалось, что вдохни я на полмиллиметра глубже, этот звук услышат в соседней комнате. И все начнется сначала…

Они тебя услышат. Не дыши, закрой глаза и делай вид, что спишь. Не шевелись.

Господи, хоть бы они ничего не услышали.

Хоть бы этот раз был последним…

Три… два… один…

Она медленно открыла глаза.

Доктор Вайс говорит, что выходить из погружения нужно также медленно, как и входить. Состояние отвлеченного сознания способно вызывать любые воспоминания, заново проживать травматические события, с целью перепрограммировать реакции на них. При обычном бодрствовании они тихо дремлют в глубинах подсознания. Он называет это состояние трансом. У нее же это слово ассоциировалось с чем-то запрещенным, непристойным, поэтому она предпочитала более нейтральные выражения. Ведь она решилась на это все исключительно из благих целей. Восстановление последовательности. Возрастная регрессия. Гипермнезия. Название неважно. Важнее было то, что она чувствовала в этот момент. Это чаще всего не было приятно. Доктор учил ее контролировать это состояние. У нее пока это получалось плохо. Результатом искусственно вызываемых воспоминаний пока явилось только то, что они стали появляться не только на сеансах. Некоторые повторялись снова и снова. Она не знала, сколько это должно продолжаться до получения какого-либо положительного эффекта. Пока это только бередило старые раны и вызывало отчаянное чувство жалости к себе, маленькой девочке внутри взрослой женщины. Может, это часть терапии?

Первые сеансы были очень сложными. И в момент входа, и в момент выхода. Некоторые пережитые ранее и уже почти забытые воспоминания оставляли новые рубцы. Зачем это делать? Доктор Вайс считает, что этот способ поможет ей контролировать старые и новые переживания. Поиск травм, разбор первоисточника. А она доверяет доктору Вайсу.

Она вообще привыкла доверять людям.

…

Опять кровать и тишина.

На этот раз пауза была короткой. Из соседней комнаты снова донеслись крики. Они не были ужасающе громкими, скорее, были похожи на попытки докричаться до человека, которому нужно что-то срочно узнать, но который почему-то ничего не слышит. Но такого человека не было. Крики бросались в пустоту. Обвинения, угрозы, претензии. Обещания все бросить и уйти.

Уйди. Так будет проще.

Угрозы. Разводом. Местью. Повторяющиеся фразы. Угроза забрать детей ради нормального счастливого детства.

Разведитесь. Так будет проще.

..С кем они останутся? ..Я не отдам тебе сына! ..А дочь останется со мной..Она всегда по тебе с ума сходила.

Я останусь, я давно хочу этого, только, пожалуйста, прекратите.

Это звучало лишь в моей голове. Я бы никогда не произнесла это вслух. Я знала, что могу навредить еще больше, стоит мне только открыть рот и сказать что-то вслух. Я еще слишком мала, чтобы понимать такие вещи. Наверное. Брат, казалось, спал. Как он может?

Ты будешь молчать. Молчи.

– С кем ты хочешь остаться, если мы разведёмся?

– Я не хочу, чтобы вы разводились.

Это было сказано вслух. А про себя я уже давно выбрала нужную сторону.

За окном просыпался май.

Ее любимый месяц с того времени, как она себя помнит. Особенно первая его половина. Время, когда расцветает природа и восстанавливается душевное равновесие. Месяц, в котором на распускающихся деревьях свежая сочная зелень еще не покрывается летней пылью и сухими прожилками от жаркого солнца. Месяц, в котором ты можешь уехать на выходные из серого города, а вернуться через пару дней уже в зеленый. Время, когда ты понимаешь, что впереди еще целое лето, в котором наверняка тебя ждет что-нибудь особенное. Стоит только ему наступить, как неизбежно начинают тикать часики до его окончания. Это как дорога в аэропорт, когда ты направляешься в долгожданное путешествие. Ты едешь в такси, радуешься каждому светофору, понимая, что он всего лишь отмеряет отрезки к твоему бесконечному счастью. Может, не столь бесконечному, но все же такому долгому, ведь оно еще даже не началось. Но стоит тебе добраться до пункта назначения, сбросить дорожную одежду и выйти на первую прогулку, как ты с грустью начинаешь осознавать, что все это скоро закончится, и медленно отсчитываешь дни до обратной дороги.

Возможно, обратная ситуация наблюдается у оптимистов, которые обладают редким даром испытывать удовольствие от любого состояния – и от приветствия, и от прощания, и настолько рады приближающимся любым изменениям, что не успевают замечать, как пролетают годы.

Она была не из таких. Она любила ностальгировать.

Каждый раз, уезжая из места, которое ей понравилось, она мысленно с ним прощалась, как с близким другом. Переезжая из дома в дом, она старалась запомнить расположение узоров на обоях, чтобы сохранить приятные воспоминания об этом уголочке, как части ее прежней жизни. Она не была занудной пессимисткой. Она бережно хранила воспоминания. Она без жалости выбрасывала надоевшие ценные вещи, но заботливо хранила ерунду, напоминавшую ей о событиях, щемящих сердце.

Так, к примеру, она хранит в неприметной серой коробочке на антресолях над платяным отсеком несколько безделушек. Иногда она их достает и подолгу разглядывает. Только девушки понимают всю важность этой бессмысленной чепухи. Первый в ее жизни романтический подарок, который ей сделал одноклассник в шестом классе на ежегодный женский праздник. Этот мальчик ей очень нравился. Она не могла поверить своему счастью. Это была цепочка с кулончиком в форме сердечка, который сейчас уже проржавел от времени, но в котором по законам жанра можно было носить две фотографии. Кого она, интересно, должна была туда вставить? Любого прыщавого мальчишку, в которого она могла влюбиться в течение ее юности? Или это было бы предательством? Может, ей стоило ждать именно этого курносого парнишку, который дрожащими руками вручил ей кулон в школьном автобусе, прямо на своей остановке, чтобы, видимо, исключить вероятность неловких разговоров? Он выскочил тогда, как ошпаренный. Она не дождалась продолжения. За этим подарком ничего не последовало. Ее перевели в другую школу через три месяца. А он остался там. В прошлой жизни. Позже, пару раз, уже учась в другой школе, она звонила ему, и бросала от страха трубку, потому что не знала, что нужно говорить в таких ситуациях. А однажды он вдруг перезвонил, так как у него, видимо, была кнопка повтора последнего номера. И это было так наивно и так глупо. Она сказала “-Алло?”, поняла, что это он, и бросила трубку. Какая же ты была дурочка. Не то, что сейчас. Сейчас ты бы, конечно, спросила, что означал его подарок и когда он уже позовет тебя на свидание, несмелый трусишка. Но, может, сейчас бы он тебе и не решился ничего подарить, ведь ты изменилась. Возможно, ему нравилась именно твоя наивность. Сейчас там было пусто в обеих половинках.

Ей было приятно размышлять об этом.

Еще там лежала обшарпанная зеленая тетрадка с написанными ею стихотворениями, которые она написала в седьмом классе под впечатлением от своей первой большой неразделенной и, как ей тогда казалось, вечной любви. Она никому и никогда бы его не показала, даже под страхом четвертования. Этот метод казни всегда казался ей самым ужасным из всех зол, которое можно причинить живому человеку. Тайные стихи, со всей полнотой юной влюбленности к своему предмету обожания, со всем отчаянным непониманием, почему так несправедлива жизнь, почему ее семья вынуждена постоянно переезжать с места на место, и почему ее родители постоянно ругаются. Некоторые стихи были настолько длинные, что тянули на мини-поэмы. На полях были нарисованы завитушки синей ручкой, а между строчками иногда попадались цветочки. Будь она посмелее, она бы оформила эти душещипательные строки в записку, разрисовала бы цветными чернилами, украсила сердцами, пронзенными стрелой, и отправила бы их своему воображаемому рыцарю. Но, о Боже, это невозможно. Никогда. Даже сейчас она краснела, когда только брала в руки эту тетрадку, не говоря уже о чтении вполголоса под розовой лампой ночника. Она перечитывала эти наивные строчки и переносилась, улыбаясь, в свои тринадцать лет. Это воспоминание было приятным и естественным, доктор Вайс наверняка бы его одобрил, если бы узнал. Но он не узнает. Это только ее секрет.