Страница 8 из 13
Слушая шорох, направляюсь в нужную сторону. Шагаю осторожно. Оглядываюсь, шарю взором по спрессованной снегом листве. Искать-то ищу, но найти, видеть ничего не вижу. Перед глазами, в голове и груди картины надруганного, тяжко вздыхающего леса. Крест-накрест лежащие, гниющие и почти свежие, даже с листьями, верхушки деревьев, сучья, распотрошенные моховые одеяла, пни…
Только называется “грибы собираю”. В голове от увиденного – “каша”, раздумья о делах и деяниях самого-самого “умного”, того самого, кто храм превратил в мастерскую. Подумал-поразмыслил и слово о божьем его предначертании взял в кавычки.
…Вирьава, где, где ты?! Приди, глянь, что стало с дитём Инешкипаза после того, как на его шею напялили крест! Помоги ему и его дому выбраться из дышащего запахами гнили топкого болота. Открой ему глаза, верни совесть. В твою пору, когда ты, справедливости дочь, была владыкой леса, без твоего ведома спилить дуб, сосну или липу считался тяжким грехом, без твоего дозволения в лес входивший веточку не ломал. Уважали, чтили тебя, Вирьава. Теперь же…
Марюш, обладательница иисусого крестика, походив-побродив, с десяток грибочков все-таки положила в кузовок. Глаза её сияют радостью. “На суп хватит!” – повторяла не раз. Я же – ни одного. Да и пусть! Вместо того чтобы расстраиваться, я радовался погожему дню, воздуху, тишине. Казалось мне в лесных звуках, сотворимых нашими голосами, шагами, неземная, украшенная серебряными нотами музыка. Ш-ш-ш.., – ссыпались из-под ног гаммы. Им помогали своим синим взором медуницы. Не знаю почему, но это весенне-раннее растеньице будило ощущения и воспоминания о далеко-далеко оставленном детстве.
– Хватит! – донеслось сквозь паутину ветвей. – Пошли в сторону дома.
Шагаем по извивающей меж стволов-великанов узенькой тропке. Она устлана бежевого цвета сосновыми иголками. Мягко. Идешь будто бы по ковровой дорожке. Идешь и не чувствуешь ношу прожитых лет.
Почти на выходе из леса, на обочине стежки-дорожки сверкнули синевой три звездочки. Сон-трава! Мой любимый цветок. Мне, казалось, они нас ждали и хотели поделиться радостью поры цветения.
Когда сравнялись с “огоньками”, Марюш, не задумываясь, ничуть не колеблясь, нагнулась, протянула, блеснув золотым колечком, руку и …с корнем вырвала голубоглазых сестер!
– Ты что делаешь?! – обидевшись, крикнул на нее. – Смотри, какие красивые, какие нежные! Они же нас ждали, хотели…
Слова, мои возмущения потонули в глухоте. Марюш будто и не слышала меня, продолжила как ни в чем не бывало, свой путь.
“Вирьава, где ты, где?!” – продолжало кричать мое сердце.
(1) Вирьава – повелительница леса по эрзянской религии
И звезды покажутся крупнее
Наконец-то пришла самая красивая пора весны. Черемуха накинула на голову белый, хмелеюще пахнущий платок. Старается не отставать от неё вишня, слива. Давненько уж в кустах, репетируя, оттачивают голос, “гоняют гаммы” любители майского пения.
Поперек дороги, идущей вдоль сельской улицы, и по которой я шел, прошла к колодцу статная, невысокого роста молодуха. На ней легкое, без рукавов, с пояском платье. Пока перешедщая мне дорогу наполняла ведра, подошел к ней и попросил напоить.
– Попей, утоли жажду, – услышал в ответ грудной певучий голос. Улыбка озарила и без того красивые черты лица.
Тук-тук-тук – сказало вместо “спасибо” сердце и вместе с тем подумалось: на платье нежно-зеленого цвета – гроздья цветов черемухи, да и сама как будто одетая в белое черемуха…
Приподнял полное ведро и коснулся губами его мокрого холодного края. Вода, мне показалось, пахла запахом черемухи, а вкус – медовый.
– Поклон тебе, доченька! Вку-у-сная водица.
– Легкого пути тебе, прохожий, и светлых мыслей, – услышал в ответ.
“И дышит запахами черемухи”, – заметил, глядя на девушку.
Не так уж и много надо, чтобы почувствовать себя счастливым. С теплотой сказанное слово, улыбка, светящийся взгляд и трудные минуты не покажутся уж такими трудными. Вот и эта встреча, искоркой погасшая. От души сказанных два-три слова, и, гляжу, еще светлее заулыбалось солнышко, зеленее, чем есть, показалась трава, ярче, уверен, как только наступит вечер, засияют звезды.
Незабудка, моя Незабудка!
Хожу-брожу меж цветочных полок базара. Тюльпаны, розы, пучки медуницы, ландыша… Море красоты! Боюсь от благоуханья закружится голова. Задержался возле незабудок. Меж узеньких листочков искорками сверкают нежно-голубые цветочки. Красивы… Каждый букетик посажен в баночку с водой. Возле одной – бирочка с указанием цены.
Поднял от голубеньких звезд взор и оцепенел.
По ту сторону прилавка стояла и смотрела на меня… Незабудка!
От удивления и радости торопливее, почувствовал, застучало сердце. “Быть может, это во сне? Возможно ли такое чудо?” – все не верилось.
Большие голубые глаза, красноватые, чуть припухлые губы, прямой короткий нос… все-все ее, Незабудкины. Ее же ямки на щеках. Только у нее в нашем селе были такие русые волосы и накинутые на грудь толстые косы.
Передо мной стояла давно ушедшая в прошлое моя пора цветения. Смотрела на меня с недоуменьем та, с которой когда-то слушали предрассветные песни-признанья соловья, мечтали о будущем, целовались. Бывает же так похожи!
Отвёл взгляд от юной цветочницы, пока та не смутилась.
“Сон это эли явь?” – все сомневался.
– Вот этот пучочек мне, э-этот, – наконец-то пришел в себя и обратился, чуть заикаясь, к продавщице. Денег протянул в два раза больше, чем указано у неё на ценнике.
Моя Незабудка, круглолицая хозяйка, пожав плечами, уставилась на меня. “Зачем столько?” – выражал её взор. “Надо”, – сказал про себя и слегка оттолкнул руку со сдачей. “Вот эту”, – напомнил девушке, указав пальцем на нужную мне баночку.
На прощанье взглянул в глаза продавщицы и подумал: “Какие они голубые, какие глубокие! Омут…” Повернулся, приложил-прижал к груди бесценную покупку и направился в сторону ворот.
Непризнанная красота
Опускаясь с пятого этажа, я невольно останавливался почти на каждой лестничной площадке и любовался видами за окном. Меня удивляло то, что самые непритязательные картины, созданные природой, всегда полны красоты, смысла и гармонии.
Перед домом укрытая желто-цветастым ковром луговая полянка. Ее окаймляют готовые брызнуть цветками и дурманящим запахом сиреневые кусты. В тени их – деревянная, покрашенная в зеленое скамейка. Она словно бы приглашает присесть и послушать, о чем шепчутся ветви.
Я спустился во двор и вышел на полянку. От золотистого сияния цветущего одуванчика на ней рябит в глазах. И где он только не цветет! По обочинам дорог, на газонах, на пустырях… Всюду-всюду лучатся его солнечные глаза! А не они ли символ вечной красоты? Недаром же сказано мудрецом: “Сила побеждает силу, красота побеждает всех”.
Глядя на это желтое буйство, я вдруг подумал: немало сложено песен о калине, ромашке, ландыше, грустны и мелодичны слова “Незабудки”, вспомнили песнетворцы даже о далеком дурнопахнущем багульнике, а вот об… одуванчике… Нет, не балуют его вниманием ни композиторы, ни поэты. А жаль!
Божественным, как величают ландыш, одуванчик, быть может, и не назовешь. Но зато сколько солнечного огня в нем! И если вдруг в мае повеет севером, нагнись, протяни ему ладони и почувствуешь тепло, которое дарит он, не требуя взамен ничего, кроме внимания. И на душе, уверяю, станет легче.
Но у всех самые-самые важные, как каждый считает, дела-заботы, все спешат и проходят мимо. До одуванчика ли? Не хотят, сдаётся, многие-многие разучились видеть и сердцем почувствовать искрящую вокруг красоту.
Первоцвет
Виновата во всем была Медуница.
Это она затеяла переполох. Не успела глаза открыть, синие, как мартовское небо, тут же затрезвонила на весь весенний лес.
– Чур, я первая, я первая!