Забытый мир

Но совсем юная девушка изображала смирение, демонстрируя уже увеличившийся живот.

– Моя драгоценная супруга Гера, – представил Сизиф девушку, раздуваясь от гордости. – А вот этот подозрительно выглядящий тип – хороший человек и друг. Только благодаря ему я на "Летающей русалке" жив остался во время очередного налёта пиратов… И не утопился в море от "приятного" отношения ко мне других моряков.

Кэвин кивнул, показывая, что заметил девушку. Ему внезапно вспомнилась сказка про злую мать, которая подбирала сыновьям как можно более уродливых жён, чтобы те её слушались.

Кэвин ушёл как можно скорее, чтобы только не смотреть на кривящую губы и злобно смотрящую на него женщину. Смог сбежать под предлогом сбора остальных для пира, который Сизиф обещал устроить.

Но проходя около окна, услышал то, что его ушам явно не предназначалось.

Несмотря на начавшую грозу, яркие молнии и гром, он, к своему сожалению, прекрасно расслышал каждое слово очередной ссоры молодых супругов.

– Ты никогда меня не слушаешь! И мать свою не слушал, мир её праху, – начала заводиться женщина.

– Чего ты хочешь? – устало, с нотками покорности, ответил Сизиф.

– С чего вдруг ты решил устроить этим нищим матросам пир горой? Они к тебе плохо относились, ты сам это говорил! Да и Синдбад – тот ещё проныра и мошенник, все об этом знают. Да и этот твой дружок очень неприятный, у него глаза жуткие, словно в царство Аида заглядываешь. Да и все знают, что если свяжешься с шайкой Морехода – то сгинешь вскоре! Да и если пригласишь к нам всю эту ватагу, то вино наше если не выпьют, то разобьют драгоценные амфоры. И всё утащат, что смогут. А нас ночью прирежут. Да и соседки уже начали коситься на меня, когда узнали, с кем ты связался. Лидия вот вчера мимо прошла, даже не поздоровалась, будто я пустым местом стала! Выгони их всех, пока поздно не стало!

Хмыкнув, Кэвин подумал, что Гера здорово напоминает корову… А у верховной богини Геры воловьи глаза. Правда, у этой девицы глаза не были красивыми. Так что у коровы она взяла – в отличие от волоокой жены громовержца – только неприятный голос, напоминающий мычание.

Лучше бы, конечно, глаза, но ей не повезло.

А вообще ему тут стало тоскливо и даже мерзко: серые небеса, скучный остров с грудой камней со всех сторон, серый дом – ничуть не лучше того, в котором он когда-то жил.

А ещё животные в округе начали подавать звуки, боясь грозы. Так что голос Геры отлично влился в это многоголосье.

Он криво усмехался уголками губ и радовался, что сам не женился. Такой камень на шее ему точно не был нужен!

Невольно он сжал руку с кольцом, к которому один ювелир прикрепил чёрную жемчужину, хотя и сказал. что получилось очень уродливо. Впрочем, ему было важнее, чтобы эти два элемента снова оказались вместе. Пусть и не так идеально, как раньше.

Словно отголосок давно пропавшего символа свободы.

Внезапно, заглядевшись на небеса и едва не ослепнув от яркой вспышки молнии – и чуть не оглохнув от жуткого грома – Кэвин осознал, что беда подбирается к этому месту. Смерть крадётся на мягких лапах дикого зверя.

Перед тем, как навсегда остаться в собственном богатом доме, Синдбад научил его кое-чему. А затем продал втридорога судно (вместе с командой, которой просто не было куда уходить) главному помощнику Али ибн Хусейну.

Кэвин воспринимал откровенность старика как попытку извиниться, что он не отдал корабль ему. Однако Кэвину никогда не хотелось обзаводиться собственностью. Поэтому и кутил больше всех в портах, разбрасывая монеты, как безумец. И потому остался в свои пятьдесят лет гол как сокол.

Синдбад научил его превращаться в пуму. И сейчас, обратившись в дикого зверя, Синдбад зарычал, задрав морду вверх. Глупые слова вздорной девки уже не интересовали его. Да и зверь их не понимал, хотя продолжал слышать. Он вскарабкался на каменистый холм, который позволял одновременно увидеть и домик Сизифа и его жены, и корабль.

А ещё он увидел нестерпимо сверкающую золотистую лодочку, в которой гребла одним веслом удивительной красоты молодая женщина: с рыжими, словно золото, вымоченной в крови, длинными волосами; с глубокими жёлтыми глазами; с холодной улыбкой на давно мёртвых устах.

И Кэвин знал, как никто иной, что ей требуется жертва, чтобы попасть в этот мир. И оставить дорогу для него. По крайней мере, он на это надеялся. Потому что ощущал себя жутко уставшим от жизни, людей, мерзостей, постоянно происходящих вокруг. Подвигов, от которых уже тошнило. И от чудес, которые вызывали лишь скуку.

Перед ним предстал нелёгкий выбор… Который он уже сделал. Он не мог, просто не мог обречь на гибель матросов и нового капитана корабля. Несмотря на то, что уже не чувствовал себя частью этого маленького деревянного мирка после того, как Синдбад ушёл на покой.

Но они навсегда остались частью его сердца. Так что он выбрал Геру. И знал, что она заснёт сегодня ночью – и проснётся полностью невменяемой. А затем родит сына-дурачка, который начнёт убивать людей. Во славу его матери.

Кэвин помчался в зверином облике к порту, где сейчас было только три корабля, включая тот, который много лет был его домом. Ненадёжным, готовым вот-вот развалиться во время шторма… Таким же хрупким, как и любая человеческая жизнь.

К каменному пирсу пристала лодка. И внезапно из тёмно-серых туч прорезался золотистый сноп солнечного света, который озарил сиянием словно выкрашенную золотой краской лодку и медно-красные волосы красавицы.

Пума одним прыжком очутилась рядом с ней. Женщина равнодушно потрепала его между ушей – и они исчезли. Для тех, кто знал Шахрияра – навсегда.

ГЛАВА 5. История Павла, всё ещё человека

Кричали служанки, раздавались выстрелы, крики. Все эти надрывные звуки смешивались в ужасающую какофонию, что вызывало гримасу на лице молодого человека по имени Павел Радеонов. У него с утра раскалывалась голова, а руки тряслись. Все вещи, которые он пытался уложить в чемодан, словно уползали из-под рук, будто живые змеи, перемешивались и спутывались, словно нитки в клубке.

И накатывала растерянность пополам с ужасом. Его никто не учил, что делать, когда враг не внешний, а внутренний. Когда те люди, с которыми ты жил с самого детства бок-о-бок, готовы растерзать тебя за то, что ты – интеллигент. И даже ведь не аристократ!

И что обычные крестьяне и рабочие вдруг стали жуткими красными бандитами. Рубашки – пару штук можно взять, глобус… Очень смешно! Тот полетел в стену. Сапоги… Их следует надеть. Кинжал, который папа когда-то ему подарил. Сразу в ножны на пояс.

Отец успел написать письмо, которое дошло в последний момент из-за разрухи в стране. В нём говорилось о том, чтобы он спешно покинул училище и отправился к венгерской границе. Где и ожидал его отец с друзьями, которые успели сбежать до переворота.

В письме отец заверял, что всё это, конечно, временно. И что вскоре царь Николай II, конечно же, наведёт в стране порядок. И всё будет хорошо! Все злые будут наказаны, а добрые, естественно, возвеличены.

Хотя Паша в это не верил. Как и в то, что сможет сбежать. Слишком много врагов вокруг, а когда все против тебя – один в поле не воин.

Пусть величественный, храбрый и достойный по самую маковку.

Но сдаться даже без попытки удрать казалось ему постыдным. Хотя сражаться ему не слишком хотелось. Так как он прекрасно понимал, что драка – это не дуэль в стиле "Трёх мушкетёров". Да и не было у него тех, кто бы встал у него за спиной. Разве что голосящий внизу, до смерти напуганный, белый, словно простыня, гувернёр-француз. Который не был его учителем, а прибился буквально вчера ночью, когда перебили ту семью, в которой он жил и преподавал.

На него Павлику было плевать, так как он не представлял, как спасётся сам. Очень сильно хотелось заплакать. Но парень сжал кулаки и напомнил себе, что настоящие мужчины не плачут. Одно утешало: отец в безопасности. Мать давно умерла, а других детей в их семье не было. Так что беспокоиться больше было не о ком. Если отбросить переживания о самом себе.