Страница 15 из 15
Сам репортёр, и потому не то штобы одобряю, но всё ж таки понимаю, да и не все мои коллеги имеют капиталец, позволяющий не задумываться о заработке, а творить по своему разумению. А тут хоть и коротенькая, хоть и не на первой полосе, но заметочка рубля на полтора, ну а при некоторой удаче – статейка на трёшницу.
Ну и Фира, она в такие минуты отчаянно мной гордится! Ручку свою маленькую мне на сгиб локтя положит, выпрямится, и стоит такая гордая-гордая за меня!
Я ж детали из страшненьких ей не рассказываю, а если и да, то чаще – в юмористическом ключе, с усмешечкой. Дескать, всё хорошо! Под контролем!
Потому как она и так переживает. Рассказываешь што-то, ну хоть о драчке с тем… из полиции филером! Корноухим. Бледнеет, кулачки сжимает, сама мало не в обморок! А всево-то… Вот как тут што серьёзное, а?!
Санька в очередной раз вздохнул еле заметно, уставший от такого зоопаркового выгула, но я ему глазами – терпи! Вчера приехали, завтра уедем, так што всё время – Фире! Ну и немножко приятелям здешним, не без этово.
Он-то может и отдельно, но раз уж вышел вместе с нами на променад, то до конца! Морду лица умную сделал, и вперёд.
Санька понял мои выразительные глаза, выпрямился и сделал физиономию английского денди, то бишь рожу, соперничающую по выразительности с кирпичом. Кивнул ему еле заметно, но вполне одобрительно, и снова – здрасте с променадом.
Назад пошли под самый вечер, когда вся Одесса из всех желающих выгулялась на нас, поздоровавшись шляпами и показав умеренную, и потому безопасную оппозиционность.
Фира о своих девчоночьих делах на ходу рассказывает, об учёбе, каблучки ботинок по брусчатке цокают иногда – устала, значица. Выгул такой все бабы любят, но и они устают, потому как тоже человеки. Под чужим вниманием держать себя, да часами притом, это и для них тяжко. Хоть и лестно.
А я млею. Ручка Фирина на сгибе локтя, головка красивая ко мне повёрнута, и што она там говорит… лишь бы говорила! Всё интересно, всё – важно. Лишь бы вот так, с продетой в локоть рукой, с касанием плеч.
– Ой, – спохватилась она виновато, – тебе это не слишком интересно!
– Почему же, мне всё о тебе интересно!
Засмущалась… и я почему-то. Помолчали чутка, и снова – о делах своих девчоночьих, о знакомых одесских, о своих мыслях, книгах читанных. Расскажет што-то, и на меня глазами этак… легко и лукаво, и краснеет чутка. Но без стеснения, а… не знаю, но правильно как-то, вот ей-ей!
Барышня совсем уже! Круглиться в стратегических местах ещё не начала, но намёки на то уже есть, да и шутка ли – тринадцать годочков! Сниться в горячечных снах пока нечему, а вот годочка через два-три будет такое ой!
У меня от этих переглядываний будто пуговица верхняя расстегнулась на душе, и снова – любимый город, а не променад зоопарковый на потеху полупочтеннейшей публики. А воздух-то, оказывается, вкусный! Морем Одесса пахнет, портом, листвой увядающей. Фирой.
«– Ах, Одесса, жемчужина у моря…» – замурлыкало у меня в голове.
– А мы вот… – выглянул вперёд Мишка из-за тёти Песинова плеча, – с Котярой.
И глаза такие виноватые-виноватые, и в тоже время – отчаянные. Я сразу и понял – случилось што-то, да такое себе непростое, што расхлёбывать будем долго, и всем кагалом притом.
Засели в мастерской моей полуподвальной, на поговорить. Женщин в такое не втравляем, потому как даже самые лучшие из них – всё равно бабы! У них язык отдельно от разума, да и переживают сильней нас, мужчин. Так што и нечево тревожить!
Мишка с Котярой уже накормлены, отодрались в тазу проволочной жёсткости мочалками опосля путешествия то третьим классом, то под вагонами, потому и не второпях разговариваем.
– … ну и, – взгляд у Мишки виноватый, – рука сама за револьвер, вот…
– Не винись, – сразу делаю отмашку, – никто бы из нас мимо не прошёл, потому мы и побратались.
Вижу краем глаза, как еле заметно вздохнул Котяра, ссутулив плечи и закусив губу. Ну… с ним потом поговорю. Он на Хитровке вырос, с титешного возраста и не такое видел как само собой разумеющееся. Привык! Чудо, што вообще человеком остался, с которым дружить не зазорно.
– Ещё один брат появился, значица? – порадовался светло Чижик, – Дельно! Прирастаем!
Мы засмеялись негромко, переглядываясь без слов, и как-то так легко на душе стало! Да, проблемы. Но новый, пока ещё не виденный, но уже любимый брат – это здорово!
– Што сбегли без оглядки, то и правильно, – одобрил я их поступок, – Ты, Котяра, молодец большой, верно сделал. Калуны эти, и вся нищая братия, они долгой памяти не имеют, и разум у них – стайный!
– Порешаю… хм, вопрос, – я задумался над решением проблемы, склоняясь всё больше к жёсткому варианту. Посоветуюсь с Сэменом Васильевичем, но… но попытку даже не убийства, а изуродования Мишки, оставлять нельзя.
С убийством они не то штобы в своём праве… но скажем так, рядышком где-то. А уродование такое… нет, нельзя прощать. Ответить надо, образцово-показательно.
Сэмена Васильевича ждали к ужину, и он таки пришёл. Поцеловав руку раскрасневшейся хозяйке дома, пожал нам, и снова сделал многозначительные глаза на тётю Песю. Та в ответ закраснелась ещё сильней, и застесняла лицо за полотенцем.
– Я таки понимаю, шо у нас скоро образуется новая ячейка общества? – поинтересовался я у Фиры громким шёпотом.
– Ой! – отмахнулась от мине полотенцем тётя Песя, не дав дочке сказать своё мнение за маминого хахеля, – зачем портить браком такую хорошую дружбу?!
– Я таки за, – вздохнул Сэмен Васильевич, – но Песя видит слишком много сложностей там, где их и без тово есть!
Песса Израилевна поделала бровки, но отмолчалась, а мы не стали лезть в чужие тараканы.
– Ты всегда так легко с руссково на одесский перескакиваешь? – поинтересовался тихохонько Котяра, усаживаясь за накрытый стол.
– Хм… даже и не замечаю перескока, – признался я честно, – просто р-раз! И будто по щелчку, под собеседников подстраиваюсь, да и мысли в ту же сторону ускакивают.
– Ой… – часом позже сказал я, отваливаясь от стола и отчаянно борясь с желанием расстегнуть пуговицу на брюках, – оставлю немножечко места для сладково.
– Да расстегни ты их, – поняла почти тёща мои мучения, – или я буду думать, шо плохо тибе накормила, и не спать всю ночь, переживая за свои таланты хозяйки!
– Таки да, – согласилась с мамеле Фира, сдерживая улыбку, – бруки на подтяжках и потому не спадут, а если ты мине и нас внезапно застеснялся, то сделай этот жест на веранде, куда вы собрались поговорить и покурить.
Нарочито молдаванский говор Фиры, имеющей весьма грамотную речь по своему хотению, несколько разрядил нас и обстановку. Расположившись на веранде, поведали Сэмену Васильевичу о делах непростых, а местами так даже и сложных, поглядывая иногда на женщин, хлопочущих на кухне.
– Пф, – сделал он губами, выдохнув следом клуб раскуренново дыма, – это проблема не из тех, которые не решаются, но из-за настойчивого интереса полиции придётся делать всё аккуратно и через деньги.
И на мине глазами. Киваю в ответ, и Сэмен Васильевич несколько секунд меряется со мной взглядами. Понимаю ли? Понимаю…
Последствия осознаю, принимаю, и как именно прошу проблему решить – тоже. Не только и даже не столько он. Иваны знакомые, Лев Лазаревич… жёсткий будет ответ, очень жёсткий.
И недешёвый, да… притом сугубо за мои деньги. Не потому, што у них жадность, а потому што – равные права. Партнёрство.
Решать же свои проблемы за чужие деньги, это признать чужое старшинство, со всеми втекающими и вытекающими.
Наши переглядывания если кто понял, так только Котяра. Браты, они хоть и ориентируются на Хитровке, но глубоко в эту грязь погрузиться им не даю. Незачем.
– Порешаем, – согласился расслабившийся Сэмен Васильевич, – Сами-то што?
– Ну… – Мишка с некоторым даже недоумением пожал плечами, – в Африку, куда ж ещё.
Конец ознакомительного фрагмента.