На звук пушек

[1] Рутьеры (Routiers) — одно из названий бродячих наемных дружин в средние века.

[2] Постоянные номера во французской армии 1870 года имели полки (с 1804 г). Нумерация дивизий была одинаковой для каждого корпуса. 1 я дивизия 4 корпуса. 1-я дивизия 3 корпуса. Точно также обстояло дело с бригадами в дивизиях. Поэтому номер бригады включал в какую дивизию, какого корпуса она входит.

[3] Битвы при Шпихерне и Вёрте 6 августа 1870 г.

[4] Французская историография объясняла поражение Наполеона под Ватерлоо тем, что дождь помешал французским войскам начать атаку с утра. А когда атака стала возможной, к Ватерлоо прибыл 50-тысячный прусский корпус, чье появление переломило ход битвы.

Глава 8. Когда в походе в Сирии

Северная Франция, август 1870 г

Дорога, дорога!

Стучат колеса вагонов, отсчитывая километры, поезд идет к Мецу и дальше на восток, поближе к Саарбрюккену, где уже идут бои.

Неделя выпала для Бомона просто сумасшедшая. Если даже война кончится до того, как эшелон прибудет к границам Франции, ему будет что вспомнить.

Прямо с колес пришлось включиться в процесс создания Отдельной усиленной конно-гвардейской батареи на базе артиллерийской команды и солдат запасников Версальского гарнизона. Шеварди как то удалось выбить приказ на ее создание, что было сродни подвигу Геракла. Но деталей Бомон пока не знал. Пока шло формирование не до того было. Создать батарею за неделю, это вам не по бульвару прогуляться.

— К слову, некогда было раньше спросить, — спросил Бомон у Шеварди, — как же военное министерство дало согласие на формирование нашей батареи?

— А они и не давали, — ответил подполковник, раздумывая лечь спать или сперва немного перекусить. — Это был прямой приказ императора.

Бомон посмотрел на командира, удивляясь, как тому удалось получить такой приказ. А Шеварди грустно улыбнулся, вспомнив, как его приняли в военном министерстве после его возвращения с юга, когда он, узнав о начале мобилизации, с полпути бросился в Париж. Все его просьбы направить в любую артиллерийскую часть лишь бы в действующую армию, разбивались об однотипный ответ: свободных должностей нет, при возникновении первой же вакансии мы вам сообщим. Это при том, что опытных артиллерийских офицеров в армии не хватало.

Франция располагала тремя тысячами полевых бронзовых орудий против тысячи стальных прусских пушек, и такого же количества у союзных Пруссии немецких земель. Преимущество вроде за Францией, но более двух третей ее орудийного парка находилось на складах. В реальности Франция располагала 920 полевыми орудиями, из которых всего 780 были сведены в 130 батарей и переданы в Рейнскую армию. На большее число батарей просто не хватило не то что офицеров, но и подготовленных канониров.

Кроме того, в условиях строжайшей секретности было сформировано двадцать четыре батареи митральез Реффи. Всего сто сорок четыре орудия. На эти батареи отправлялись наиболее подготовленные офицеры и канониры. Но вот беда. Они имели богатый опыт использования нарезных дульнозарядных орудий системы Хитте. А опыт стрельбы из митральез имели минимальный, так как имели возможность познакомиться с ними непосредственно в ходе формирования. И ни один из офицеров не имел представления о возможностях залпового пулевого оружия и тактике его использования.

И, тем не менее, Шеварди везде отказали даже в назначении на должность командира батареи.

Очередной военный чиновник с лампасами генерала даже не соизволил пригласить Шеварди в кабинет, передав издевательский ответ через адъютанта: «Вам дано поручение, вот его и выполняйте. Армия Франции нуждается во всем самом лучшем, без всяких изъянов». При этом адъютантишка бросил красноречивый взгляд на деревянную ногу подполковника.

Шеварди это взбесило. Но он не показал вида. Поняв, что обычным путем ему ничего не добиться, Шеварди направился в Тюильри. Он знал, что даже во времена, когда Луи-Наполеон был здоров, попасть к нему на прием было нетривиальной задачей даже для генералов. А уж теперь, когда император болен, о чем Шеварди было хорошо известно, личный прием был чем-то из разряда невозможного. Но Шеварди закусил удила. Да собственно, и особого выбора у него не было. Или Цезарь или никто! Альтернативой было прозябание на какой-нибудь заштатной тыловой должности, откуда по окончанию войны отправят на пенсию.

Шеварди добился невозможного, он сумел прорваться к Луи-Наполеону, нагло заявив: «Император мне обещал!». Придворным лизоблюдам хотелось отправить буйного под арест, но они отказались от этой здравой мысли, рассудив что взять под стражу инвалида-героя в нынешней непростой политической ситуации будет хоть и разумной, но крайне вредной для карьеры идеей.

Пять минут, это все, что смог выбить Шеварди у адъютанта императора генерала Кастельно, прорвавшись сквозь заслоны клерков и секретарей. Но ожидать эти пять минут пришлось почти три четверти часа, хотя в приемной императора, к удивлению, никого не было. Зато, когда офицер вошел в кабинет, ему любезно предложили кресло.[1]

Наполеон III встретил Шеварди сидящим за массивным письменным столом и затянутый в военный мундир. Год назад Луи-Наполеон выглядел, честно говоря, не важно. Но то, что увидел Шеварди, его поразило. Вытянутое лицо с бледной желтоватой кожей, плохо расчесанные волосы, мешки под глазами. А сами глаза мутные, равнодушные, смотрящие куда-то внутрь себя.

Но попасть в кабинет императора оказалось пустяком по сравнению с настоящим подвигом Геракла, который предстояло совершить в старании пробить броню безразличия, в которое был погружен правитель Франции. Все, что говорил Шеварди падало в пустоту, не оставляя следа в сознании императора, хотя тот и кивал в такт словам посетителя. А время визита, всего пять минут, истекало и вскоре вышло.

Нетерпеливо заерзал в углу адъютант императора, подавая знак, что аудиенция окончена.

— Вам сообщат мое решение, — точкой в разговоре прозвучали слова императора.

В прошлые встречи Луи-Наполеон всегда обращался к Шеварди на «ты». И этот переход к безликому «вы», прозвучал для подполковника как приговор.

Шеварди поднялся и, глядя прямо в глаза императора, произнес:

— Вы обманули меня. Видно слово Наполеона нынче ничего не стоит!

У Кастельно сделались бешеные глаза. Казалось, что, не смотря на разницу в возрасте в добрых пятнадцать лет и собственное генеральское звание, адъютант императора сейчас выбросит наглеца в приемную и уже там разделается с ним.

Но Луи-Наполеон поднял руки, останавливая преданного офицера.

— Покиньте нас, — тихо произнес император.

Кастельно не сразу понял, что эти слова относятся к нему, а не к наглецу, позволившему оскорбительное высказывание. Поэтому Луи-Наполеон повторил еще раз:

— Анри, покиньте нас. Мы тут побеседуем приватно.

Не сводя глаз с Шеварди, красный от гнева генерал покинул кабинет и прикрыл за собой дверь.

— Садитесь, — разрешил Наполеон и надолго замолчал.

Шеварди следил за лицом императора и видел, как тот внутренне собирается с силами, как медленно уходит дымка из глаз Луи-Наполеона

— Повторите еще раз, то, что говорили прежде.

Из кабинета Шеварди вышел с проектом приказа о создании отдельной опытной батареи митральез, им же самим написанным, но с подписью и личной печатью императора. И собственноручно написанным Луи-Наполеоном распоряжением оказывать подполковнику Шеварди всевозможное содействие.

Проект приказа Шеварди передал генералу Кастельно, а тот прочитав, передал одному из своих подчиненных с распоряжением переписать и оформить. После чего Шеварди предложили пройти в одну из комнат, отведенную для ожидающих посетителей не слишком высоких чинов и положения в обществе. Здесь в отличие от приемной императора толпилось множество народа: кто-то ожидал приема у одного из чиновников Двора, кто-то письменного назначения на должность или ответа на прошение. Некоторое время спустя подполковника здесь нашел гвардейский капитан, попросив еще раз пройти в приемную. С ним хотел говорить генерал Кастельно.