На звук пушек

Так продолжался месяц, пока Бомон не попал на глаза подполковнику де Шеварди.

Шеварди был на полигоне весьма примечательной личностью. Всегда одетый в щегольской мундир императорских конных егерей, с орденом Почетного Легиона на груди, тросточкой в руке и деревяшкой вместо левой ноги.

— Кто такой? — поинтересовался подполковник у сопровождавшего его бригадира рабочих.

При этом, чтоб взглянуть в лицо Жоржа ему пришлось задирать голову. Жорж был выше его на добрых две головы. С лишком.

— Жорж Бомон. Обслуживает мишени. Отставной сержант-артиллерист. Участвовал в битвах под Маджентой и Сольферино.

— Сражался у Сольферино? Это так?

— Говорят, что сражался, — вступил в разговор Бомон.

— Говорят? А сам что, в тенёчке стоял?

— У Сольферино он получил тяжелое ранение, потерял память, — пояснил бригадир. — Он так долго валялся у монахов, что его даже успели вычеркнуть из списка полка.

— В армии это случается. А с физиономией что?

— Врачи сказали — результат контузии, — ответил Бомон. И произнес как заученный урок. — Паралич мимической мускулатуры и двухсторонняя невропатия лицевого нерва в результате психосоматического расстройства.

— Двухсторонняя? Тебе можно сказать повезло, — улыбнулся, будто припомнив что-то Шеварди. — У моего дядюшки нечто подобное было, но с одной стороны лица. Морду перекосило так, что даже родные пугались. А у тебя физия ничего, даже есть некоторая загадочность. Некий налет холодности и невозмутимости. А в глазах плещет огонь. Ведь, как говорят? «Любовь начинается с глаз»[1]. Если у тебя и с остальным дело обстоит так же как с ростом… Наверняка пользуешься у женщин популярностью?

— Ваша правда, месье подполковник, — вместо Бомона, ответил бригадир, посмеиваясь. — Мадам Потье, у которой Бомон снимает комнату, постоянно приходится волноваться, чтобы его не сманили другие вдовушки. Вечно зовут Жоржа отремонтировать то одно, то другое.

Подполковник и бригадир посмеялись, может быть, немного завидуя Бомону, так как оба были женаты, а потому обязаны блюсти приличия.

— Сольферино, говоришь? — вновь заговорил Шеварди. — Я тоже сражался под Сольферино. И тоже повалялся у монахов. И знаешь, это не самые приятные воспоминания. Кое что, пожалуй, стоило бы и забыть. Хотя мне, пожалуй, повезло больше чем тебе: мне всего лишь отрезали лишнюю ногу, но оставили память. Следуй за мной.

И Шеварди, прихрамывая и опираясь на трость, пошагал в строну огневой позиции, где была установлена пушка.

— Тебе повезло. Обычно под Версалем испытывают только стрелковое оружие. Но сегодня мы планировали сравнительные стрельбы, — сказал Шеварди, подойдя к орудию. — Благо длина полигона позволяет. Вот и посмотрим, что ты за артиллерист.

Бомон неторопливо подошел, внимательно осмотрел орудие. Зачем-то взвесил в руке бомбы.

— Под мою ответственность, лейтенант, — отмел подполковник возражения командира орудия. — Пусть отставной сержант проделает все необходимое сам. Хочу посмотреть, проснутся ли у него навыки.

— Если не возражаете, месье, я сделаю четыре выстрела, — согласился Жорж. — Но мне все же понадобится помощь расчета, чтобы накатить орудие после выстрела.

— Приступай, сержант.

Бомон в одиночку выполнил все операции подготовки орудия к выстрелу. Выполнил все верно, но несколько неуверенно и куда медленней штатных канониров.

Бух! — бомба ушла с перелетом. Это был практический снаряд, и потому разрыва не последовало.

Вновь подготовка к выстрелу. В этот раз действия Жоржа были уверенней и заняли меньше времени.

Бух! — вновь перелет, но Шеварди видел в подзорную трубу, как разлетелись щепки от верхней доски щита. Снаряд все же чиркнул по мишени.

Несколько минут подготовки.

Бух!

Теперь недолёт!

Остался последний выстрел.

Бух!

Снаряд попал в центр мишени, проделав в ней дыру.

— Давай еще раз! — распорядился подполковник. — Командуй расчетом!

— Позвольте, выстрелить самому. Мишень прежняя?

Бух! Снаряд влетел в пробитое отверстие, отщепив сбоку доску.

— Голова не помнит, руки делают! — заявил Шеварди, по итогам стрельб. — А твое мнение, лейтенант?

— Отличный наводчик. Видно старого солдата.

Шеварди достал несколько франков и протянул их Бомону:

— Порадовал. Держи, выпей в память тех, кто сражался при Сольферино.

— Спасибо! — поблагодарил Жорж, но денег не взял. — Обязательно выпью за ваше здоровье! И еще раз спасибо, за то, что разрешили пострелять.

Так как подполковник Шеварди в дальнейшем еще не раз повстречается на страницах книги и сыграет значительную роль в судьбе Бомона, наверно надо рассказать о нем чуть подробней.

Итак, разрешите представить, Паскаль Алан Гальяр де Монтеймар де Шеварди[2], известный также как «маркиз Шеварди». Монтеймар на самом деле не имел титула и не являлся одним из потомков тех «изящных маркизов», чей образ так удачно изобразит тремя десятилетиями позже Ростан. Первым, носившим прозвище «Маркиза», был дед Паскаля Жозеф Гаспар де Монтеймар. Свое прозвище он получил благодаря оговорке секретаря и хорошему настроению императора Наполеона. Когда в июле 1813 года Жозеф Монтеймар получил звание полковника и назначение в полк, он был удостоен аудиенции у императора. Секретарь случайно оговорился, назвав его Монтейнар (de Monteymard — de Monteynard). Поэтому, когда полковник вошел в кабинет, Наполеон приветствовал его словами: «Присаживайтесь, маркиз»![3] Внук наполеоновского полковника, Паскаль де Монтеймар, во время учебы в Политехнической школе так часто рассказывал об этом случае из жизни деда, и о том, как тот геройски дрался при штурме Шевардинского редута, что однокашники не называли его иначе, как «Маркиз Шеварди». Это прозвище, прилепившись намертво, перекочевало след за молодым Паскалем в армию, да так, что его стали называть «маркизом» и «Шеварди» не только в дружеской компании, а вообще в повседневной жизни.

Паскаль Монтеймар воевал в Алжире, принял участие в Крымской и Итальянской компании. Во время битвы при Сольферино капитан императорских конных егерей получил ранение. Пуля раздробила ему кость ноги, и ее пришлось ампутировать выше колена. Майор был награжден орденом Почетного легиона и отправлен в отставку по инвалидности. Но на пенсии капитану жить не понравилось, он хотел стать полковником, а лучше генералом. Паскаль оббивал пороги всех учреждений, от которых зависело его возвращение на военную службу. Но безрезультатно. В 1860 году он добился аудиенции у Наполеона III.

— Военная служба связана с определенными тяготами, — ответил на его просьбы император. — Извини за резкость, но я не могу представить себе офицера без ноги.

— Луи дю Фальга! — ответил де Монтеймар.

— Что? — удивился Луи Наполеон.

— Майор Луи де Каффарелли дю Фальга потерял в бою левую ногу, как и я. Это не помешало ему продолжить службу и получить чин генерала[4]. Его имя высечено на Триумфальной арке.

Отставной капитан выпрямился еще более, хотя больше казалось и некуда, гордо вскинул подбородок и отставил в сторону руку с тростью. Монтеймар в одежде и жестах, как и сам Луи-Наполеон, стремился походить на Наполеона Первого. Это сразу бросилось императору в глаза. Но сейчас, рассматривая посетителя Луи-Наполеон с изумлением заметил, что Паскаль Монтеймар один в один походит на портреты Фридриха Великого. Сухая тонкая фигура, упрямо сжатые губы, глаза с легкой сумасшедшинкой. И эта тросточка! Даже одежда по бонапартистской моде Второй империи не портила общего впечатления. Как будто прусский король ради инкогнито переоделся в чужой костюм.

«Интересно, ему кто-то говорил, что он похож на Фридриха Прусского? — подумал император и внутренне усмехнулся. — Вряд ли. Такого наглеца этот Маркиз изрубил бы на фарш. Его кумир Наполеон! А кто-то посмел сравнить его, Маркиза Шеварди, с каким-то Старым Фрицем».

Что-то такое все же отразилось на лице императора, и было замечено посетителем. Отставной капитан еще более задрал свой немаленький нос и еще более плотно сжал губы. Но пауза затягивалась и посетитель, тряхнув головой, первым нарушил молчание: