Синтез

Как только Максим услышал слова Шнайдера о проститутках и необходимых действиях, которые нужно с ними проводить, — а сказано это было лично ему, и намекал он на Жанну Роллан, — Максим растворился. Он утратил не то, что чувство самообладания, он распростился с тем состоянием, которое именуют «эмоциональная устойчивость». Растворилось видение мира вокруг себя, ощущение этого мира. Перед его глазами была Жанна, лежащая в палате с перебинтованным лицом, да набор слов доктора, превратившийся в сплошную какофонию — это было тем, что сделал с ней Шнайдер, это было тем, что Шнайдер способен сделать с кем угодно, по своей прихоти.

Барьер был обозначен. Осталось лишь раздать пистолеты. Шнайдер стоял где-то там, закутанный в серый модный плащ. Это была какая-то тень. Эта тень не была для Максима Шнайдером, она была воплощением зла, зла безнаказанного и вездесущего. Максим не мог спокойно мыслить, даже дышать. Он весь горел изнутри, ему становилось жарко. Его хмель, как рукой сняло. Но он горел, и в голове у него звенели лишь колокольчики, создававшие свою какофонию неземных звуков. Лишь колокольчики, одни только колокольчики.

Волны мерно накатывали на берег. Им было неинтересно, что тут творится. Они точили гальку, да оставляли обрывки пены. Море было спокойно. Жизнь, та огромная, настоящая жизнь, та, которой нет никакого дела не только до какого-то отдельного человека, но и до целых поколений, до всего человечества, шла своим чередом. Море было спокойным и добрым.

Максим смотрел на море. Ночь. Где-то там горизонт. Где-то солнце. Он взглянул наверх, но из-за мощной иллюминации, не увидел звезд. Всё это он делал машинально, потому что ничего, кроме колокольчиков и этого животного гнева от него ничего не осталось. Он растворился. Он растворился в себе, в этом море, в этой ночи. Он был где-то… Где-то вокруг.

Снег падал мелкой крошкой. Снег был такой же добрый и спокойный. Снег был теплый. Он падал в море и становился солёной водой. Снег падал ровно. Ветра не было. Стояла добрая тишина. Добрая вечная тишина…

Максим был в своем чёрном костюме, чёрной рубашке и этих дурацких лайковых туфлях, галстук он оставил. На плечи ему было накинуто ослепительно-белое пальто. На голове красовалась белая шляпа, сдвинутая на глаза. Из-под её полей он и смотрел на этот тихий добрый мир. Смотрел, но не чувствовал его. Звенели колокольчики. Он стоял чётко на том месте, куда его поставил куратор дуэли.

— Пора, — раздался голос. Максим услышал шаги. К Шнайдеру подошёл человек с пистолетами. Шаги приближаются к Максиму. Перед ним открывают чемодан и достают револьвер. Барабан его вскрывают, показывая, что он полный. Максим машинально берет револьвер. Максиму всё равно, Феликс грамотный учитель. Максим пробьет Шнайдеру сердце, не целясь. Шаги удаляются.

— Напоминаю! — Слышится голос. — Стреляем по моему приказу «Пли». Выстрел может быть только один. Все меня поняли?

— Поняли! — слышен крик Шнайдера.

— Все?

— Да, — сказал Максим.

— На счет три говорю: «Пли». Готовы?

— Готовы.

— Врач готов? — громче кричит куратор.

— Готов! — слышен писк из-за скалы.

— Итак! Раз! Два! Три! Пли!

— Пистолет! У него пистолет!

— На землю!

— Ноги раздвинь!

— Держать его!

— Адвокат?.. там?.. Хрен с ним.

— Наручники! На ноги тоже!

Колокольчики пропали. Их сменил шум. Громкий, нескончаемый шум. От этого шума Максим оглох. Он не мог понять, что происходит. Его лицо в гальке. Спина придавлена. Руки за спиной, рукам было больно.

— Оружие в пакет!

— Ты коё-что забыл!

— Вот чёрт! Сейчас. Сними с рук наручники.

Только шум в голове. Шум во всём теле. Шум во всём мире.

— Он в шоке что ли, придурок. Вложи. Да куда ты? В море давай. А то ещё рикошетом прибьет. Ну, готов, жми.

Раздался выстрел.

— А вот теперь в пакет.

Максим совсем оглох. Не от тишины. Он запутался во времени. Он оглох… Его оглушило время. Время куда-то уходило. Оно покидало его. Ему стало плохо. Он не мог объяснить, как. Где-то совсем внутри, в глубине. Плохо стало даже не ему, а кому-то, кто живет внутри него. Тот тоже оглох…

— Ты на кого тявкнул, червяк? — раздался глухой голос, как будто из колодца. Что-то омерзительное и мокрое шлепнулось рядом с лицом.

— Вы закончили?

— Детали только.

— Я вам нужен? У меня бал.

— Идите, конечно. Если что, после нарисуем картину. Всё будет чисто.

— Шляпу его не забудьте.

Сразу же словно заржали несколько лошадей. Но, это было где-то за пределами тишины. А вокруг была тишина и издалека звенели колокольчики.

Тишина. Полная тишина. И далекий шелест колокольчиков. Тишина…

Только когда жесткая струя холодной воды чуть не пробила Максиму позвоночник, он пришёл в себя. Он увидел, что стоит босиком на грязном кафельном полу. Его поливали из шланга. Колокольчики пропали. Шум исчез. Время побежало с такой скоростью, что Максиму показалось, что его самого прокручивают в каком-то старом немом кино… Так, может, это кино?

Он был в чёрном костюме, в чёрной рубашке и в этих дурацких лайковых туфлях, под мышкой он держал ослепительно белое пальто и шляпу. Его вели по коридору. Остановили. Он встал лицом к стене. Щёлкнул засов. Со скрипом открылась дверь. Его втолкнули внутрь. Первое, что Максим ощутил, это резкий запах пота и жуткую вонь. Свет ослепил глаза. Он зажмурился. Он расслышал дружный мерзкий смех. Он открыл глаза. Это была камера предварительного заключения. На него смотрела такая куча глаз, что он растерялся.

— Братва, к нам интеллигентика закинули, или барыгу-неудачничка.

— Ты чего тут забыл, «терпила»?

— Смазливая харя. Сколько за ночь? Кто первый… Ээээ. Так не пойдет…

— А ну пасти захлопнули, — раздался бас. — Сюда иди, чучело!

Максим не испытывал ни страха, ни готовности к сопротивлению, ни стыда, ничего. Он был настолько потерян, что ему было всё равно. Он подумал о Маргарите и на глаза ему навернулись слёзы, которые он тут же погасил, сообразив, что это определённо не то место, где стоит разбрызгивать слабость.

— Ты, что, оглох, чучело?

Максим медленно пошел на голос. Верзила, что его звал, сидел на нижней койке и играл в карты.

— Ты не простой корешок, — пробасил он. — Рассказывай, как попал?

Тут Максим впервые осознал, что он не открывал рта с того самого момента, как был на балу. Он прокашлялся и только хотел что-то сказать, как увидел, что к верзиле, который, судя по всему, был тут смотрящим (Максим начал возвращаться в реальный мир) подсел мужик, раскрашенный татуировками, и что-то прошептал на ухо.

— За базар ответишь? — поинтересовался смотрящий.

Тот лишь щелкнул пальцами.

Смотрящий оглядел Максима с ног до головы. Потом посмотрел по сторонам.

— Слышь, Перочинка, сваливай с койки. Пацанчик там ляжет.

Перочинка, худой малый, но судя по наколкам, опытный и уважаемый вор, пожал плечами, но с паханом спорить не стал, а принялся искать жертву, которую можно было подвинуть.

— Вон твоё место. Можешь ничего не говорить, — проворчал смотрящий, а шёпотом добавил: — Змея мы уважаем.

Рано утром открылась дверь и визгливый голос прокричал:

— Волков на выход. С вещами!

Часть XIII. Заключительная. Глава 2

Аманда Хаксли сначала позвонила, потом долго стучала в дверь Софии Буковски. Наконец с той стороны двери послышалось легкое движение, такое легкое, что Аманде показалось, будто там крадется кошка. Судя по всему, спросить, кто там, у Софии сил не было, поэтому она просто открыла дверь.

— Можно мне войти? — любезно поинтересовалась Аманда и, не дожидаясь ответа, сама вошла в квартиру, захлопнув за собой дверь. — Кстати, с Наступающим вас!

Аманда осмотрела помещение и поняла, что та, к кому она обращается, далека как от наступающего Нового года, так и от любого года, в принципе.