Тревожный Саббат

— Извините, — тихо ответила Ким, разом превратившись в застенчивого и неуверенного в себе человека. — Этого больше не повторится. Обещаю, что буду очень стараться. Мне надо много тренироваться…

— Я тебе помогу! — вызвался Чайна, с теплотой посмотрев на девушку.

Ингрид промолчала, опустив свои желтые глаза.

— Хорошо, что ты так быстро все поняла. Но…откровенного разговора нам не избежать, — предупредил Асмодей. — Ты загадочная личность. Даже слишком.

— Я готова рассказать о себе все, — заверила Ким, и уверенным жестом надела петли поев на средний и указательный палец.

— Смотри, это бабочка, — сказал Чайна и, сжав ладони, начал крутить нечто, действительно напоминавшее бабочку. — Встань удобнее, ноги на ширине плеч, работай кистями, а не локтями.

Девушка повторила за ним, сначала робко, затем быстрее и быстрее. Она как будто что-то вспоминала.

Асмодей снова сел по-турецки, изредка подавая советы.

Ким засмотрелась на его лицо: мужественное, волевое с прямым носом и широким подбородком. Накачанные руки и ноги наводили на мысль, что их владелец себя в обиду не даст, но и к другим лезть не будет.

— Неужели ты действительно не крутила тринадцать лет?

— Иногда я, конечно, тренировалась, — пожала плечами девушка. — Но очень-очень редко. И с огнем — никогда. Мама и бабушка запретили мне после…одного случая. Я много бегаю и собираю траву, чтобы вылечить моего парня Еретика. И, если честно, большую часть жизни провожу в заработке денег.

— Не очень-то весело…У тебя прекрасные задатки. Уверен, что все быстро нагонишь, — похвалил Асмодей. — Но есть небольшая проблема. Твоя внешность…Она…не очень подходит для нашей работы.

— Иными словами вам не нравится моя бритая голова, мешковатая одежда, маленькая грудь и полное отсутствие сексуальности.

— Я бы выразился не так прямолинейно, — замялся Асмодей. — Но да, ты права…Огонь — это сила, страсть, чувства. А ты…

— А я похожа на существо среднего пола. На работе меня называют роботеткой, — равнодушно констатировала Ким.

— Сексуальности в тебе и правда ни на грош, — вмешалась Ингрид. — Но у нас есть реквизит: бюстгальтеры пуш-ап, корсеты, высокие сапоги. Парик, в конце концов.

— Спасибо, — девушка взглянула на бывшую подругу почти с теплотой.

— Ладно уж, тренируйтесь, — протянул Асмодей. — Я верю в тебя Ким. Пытаюсь верить. Ингрид, Чайна, к Саббату она должна быть в форме. Вы отвечаете за ее технику и за внешнюю привлекательность тоже. А ты крути везде, где только можешь. По дороге с работы, на прогулке с друзьями, дома за приготовлением еды, в постели со своим мужчиной. Крути, как будто в жизни нет ничего важнее. Ты станешь одной из нас, возьмешь в руки боевые пои и веера. Знаешь, зачем нам огонь? Чтобы чувствовать себя живыми!

— Она справится, — тихо сказала Ингрид.

А Чайна протянул ей термос с горячим чаем:

— Выпей, он с женьшенем и фенхелем. Эти растения наводят на правильные размышления.

— Угости и меня, — усмехнулся Заратустра. — Мне тоже не помешает подумать.

Через несколько минут лицо фаерщика просветлело:

— Ты странная и необычная девушка, Ким. И я хочу поговорить с тобой в таком же странном и необычном месте. Давай на сегодня закончим с тренировками. Гораздо важнее узнать твою душу. Ингрид, у тебя на сегодня веера. Я хочу увидеть, наконец, законченный номер «Тревожный Саббат», не забывайте, что у нас скоро важное выступление.

— Что? Ты издеваешься? — возмутилась Ингрид. — Да у меня там конь не валялся. И хореография хромает.

— Ну, хотя бы черновой вариант, — попросил Заратустра. — Время идет. Мы должны выдать нечто особенное.

— В таком случае оставьте меня одну. Чайна лишь сбивает своими неуместными замечаниями. Вот когда полностью придумаю номер — пусть и критикует.

— Окей, — согласился фаерщик, — Чайна поедет с нами в дом, который много лет принадлежал моему роду.

Фамильное гнездо Асмодей располагалось в старом районе, где памятники архитектуры XVIII века соседствовали с убогими домишками пятидесятых годов XX века. Хотя он находился в двух шагах от центра, воздух был очень чистым, а по деревянным мосткам бродили куры и даже козы.

Дом, стоявший на холме, превзошел все ожидания девушки. Сложно было представить более нелепое и вычурное сооружение. Три каменных крыла, выкрашенные в зеленый цвет, две башни с круглыми окнами, один деревянный пристрой. «Наверное, архитектор был шизофреником, — улыбнулся Заратустра. — «Кстати, кирпичная часть появилась только во второй половине XX века. А еще в доме есть ротонда, что весьма необычно для такого строения».

Довольно большую площадь занимал запущенный сад с сохранившимися мраморными скульптурами.

— Остатки роскоши былой, — прокомментировал Чайна.

— Сентиментальщина, — скривился Асмодей. — А вот дом мне нравится. Построили в середине XIX века, а в начале XX мой прадед привел здание в нынешний вид. Ротонда — его рук дело.

— Наверное, это был необычный человек, — предположила Ким.

— Да, ницшеанец и философ. Видите северную башню? С нее прадед вел метеорологические исследования. А еще у него был собственный кружок, состоявший из искателей смысла жизни. Так называемого Шаолиня.

— Чего-чего? Китайского монастыря? — удивился Чайна.

— Нет, это некое мифическое место, где каждый находит свое счастье. Типа Шамбалы или Китеж-града.

— Я знаю, что такое Шаолинь, слышала от отца, — кивнула Ким.

— Некоторые считают, что это место находится во Вьетнаме, — продолжил Заратустра. — Другие — что у каждого человека свой Шаолинь. И они ближе всего к истине. Я знаю одну девушку сногсшибательной красоты. И большую умницу. Она тоже искала Шаолинь.

— И нашла?

— Нет…Но была близка.

Ким не понравилось выражение лица Асмодея. Она ощутила смутное недовольство и даже зарождавшуюся ревность.

— А кто сейчас живет в доме? — спросила девушка.

— Никто. Он старый, требует ремонта и солидных вложений. Раньше здесь проживала моя прабабушка, но она умерла несколько лет назад. Я заезжаю время от времени, навожу порядок, зимой протапливаю камин. Люблю побыть один, выпить чашечку кофе, полистать старый фотоальбом. Знаешь, сталкер во мне родом из этого дома, — сказал Асмодей.

Ким улыбнулась открыто, радостно, так, как не улыбалась никому:

— А мне покажешь?

— Покажу, если интересно. А впрочем, я заболтался. Проходите, располагайтесь. Сейчас я поставлю чайник.

Изнутри дом выглядел еще более несуразно. Антикварная мебель XIX века соседствовала с советской 60-х годов, а современный камин с гарнитуром времен Перестройки. На стене большой комнаты, куда привел гостей Заратустра, было нарисовано родовое древо с фотографиями предков.

Девушка уютно расположилась в кресле, поджав под себя ноги.

— Выпей пуэра. Это очень полезный для здоровья чай, который хранится в земляных хранилищах, — Заратустра протянул Ким фарфоровую чашечку, нечаянно коснувшись ее руки.

Фаерщица негромко вскрикнула и уронила чашку.

Лицо Асмодея мгновенно изменилось:

— Так, хватит заговаривать зубы. Ты должна рассказать мне все. О себе, о том, что связывает вас с Ингрид, о том, почему боишься прикосновений и почему так хочешь огня. У этого дома — страшное запутанное прошлое. Он — живой, и ты действуешь ему на нервы.

— Прости, мне очень жаль, — потупилась Ким. — Это была дорогая чашка?

— Фарфор, — неожиданно улыбнулся Заратустра, вытирая лужу. — А ты похожа на Инея. Не внешне. А чем-то неуловимым в глазах. Как будто ты знаешь жуткую тайну.

— Я расскажу о себе все, — пообещала Ким.

— Мы надеемся на твою откровенность. Предельную откровенность, — сказал Заратустра, поставив перед девушкой новую чашку.

— Я задам первый вопрос, — вмешался Чайна. — Ты действительно равнодушна к отношениям между мужчиной и женщиной?

— Да, меня не интересует плотская сторона отношений, если ты об этом. А если о любви, то я в нее не верю. Считаю глупостью и… мифом. Людям надо во что-то верить, чтобы было ради чего жить. В любовь или Шаолинь — не важно.