Страница 41 из 64
— Жизнь ничему тебя не учит, Арти, — шепнула она сама себе и, уложив длинный конец материи на плече, поспешила по переулку вслед за Медяком. По крайней мере, это было захватывающе. Но ей не хватало оружия. Без меча, кинжала или хотя бы гацонского кастета в слабо знакомом городе она чувствовала себя не в своей тарелке. Оставалось надеяться лишь на кулаки, Медяка да везение.
В отдалении звучал грохот, и шум стоял такой, словно во всем Сифаресе шли бои. Молча они миновали длинный переулок, свернули на слабо освещенную короткую улочку — заваленную повозками и ящиками так плотно, что едва протиснулись сквозь это нагромождение, и затем вышли к одной из площадей. Увидев происходящее, Артанна застыла как вкопанная.
Действительно, в городе что-то происходило. Сифарес то ли праздновал, то ли бесновался. Всюду были люди — светлокожие, смуглые и с кожей темной, как драгоценное дерево. Худые, толстые, высокие, коренастые, татуированные рабы и свободные граждане, они говорили на разных языках, но все пели и танцевали. Всюду гремела простая музыка — дудки, барабаны, откуда-то доносились звуки скрипки. Город даже пах иначе: зловоние потных тел забивали другие ароматы — пряностей с островов, сладких драгоценных масел, пьянящих южных цветов, разгоряченной кожи, жареного мяса, экзотических фруктов. От всего этого у Артанны закружилась голова, и Симузу пришлось придержать ее за плечи.
Одна женщина, темнокожая и с руками тонкими, как ветки, облаченная в красные ткани и причудливо расшитый тюрбан, неистово била по струнам незнакомого Артанне инструмента, и пела — о, как она пела, — высоко, чисто, но слов никак нельзя было разобрать. Голос ее, возносясь к самым крышам, терялся в гомоне толпы, что окружила певунью, и танцевала безумно, страстно, в необъяснимом едином порыве. И все они, все до единого, были облачены в красное. Плащи, платья, юбки, рубахи, бусы, тюрбаны, цветы в волосах — все пылало алым.
— Что… Что происходит? — выдавила из себя Артанна, придя в себя от увиденного.
Медяк подвел вагранийку к стене и дал отдышаться.
— Гло Вируни, — сказал он. — Праздник в честь Вирунии, эннийской богини любви. Хороший праздник. В этот день останавливаются войны, забывается семейная вражда, в тавернах не требуют платы за еду и выпивку… А еще в эту ночь каждый волен спать с кем пожелает — лишь бы избранник согласился. В эту ночь на улицах нет ни хозяев, ни рабов, ни страданий. Только любовь.
— Хороший праздник, — хрипло проговорила Артанна. — А кому помолиться, чтобы получить немного вина?
Медяк скосил на нее глаза.
— Некоторые вещи поистине неизменны. Ты только и думаешь, что о вине.
— О, зато ты у нас только туману напускаешь, чертов шпион! Зачем вытащил меня сюда и замотал в тряпки?
Не успела она моргнуть, как Симуз растворился в танцующей толпе. У стены на краю площади развернули несколько лавчонок: владелец одной бесплатно раздавал сладкие сухари, хозяин другой потчевал фруктами и ароматными травами, в третьей щедро делились ломтями сыра. Но эмиссар шел к другой. Там готовили и подавали месху — мелко нарубленное жареное мясо и овощи смешивали с пряным соусом и заворачивали в лепешку. В один из своих побегов Артанна уже пробовала это блюдо и едва не съела собственные пальцы — до того это оказалось вкусно. И недешево, если заказывать с курятиной. В Сифаресе месху на улицах ели все, у кого хватало денег на лепешки. Бедняки заменяли мясо кашей — Артанне доводилось пробовать и такое. И, следовало признать, она соскучилась по этой простой еде.
— Подумал, ты захочешь, — Медяк протянул туго завернутую лепешку Артанне и, отойдя к стене, чтобы не мешать пляскам, вгрызся в еще горячую лепешку. — Люблю этот праздник.
— Мог бы и заплатить, — проворчала вагарнийка, принюхиваясь к своей порции. Внутри точно было мясо — немыслимо для дармовой еды. Пахло божественно, аж под ложечкой засосало. — Можешь себе позволить.
— Если я дам торговцу денег в эту ночь, то смертельно его обижу. Считается, что чем щедрее ты будешь в праздник Вирунии, тем богаче она одарит тебя потом. — Эмиссар уплетал месху с такой скоростью, словно не ел три дня. Впрочем, глядя на него, Артанна могла предположить, что так оно и было. В последнее время Медяк выглядел неважно, хотя и старался держаться молодцом. Что-то явно его беспокоило, но поди допытайся, что именно. Особенно если он не желал об этом говорить.
— Итак, зачем мы здесь? — спросила Артанна, глядя на толпу. Пришлось повысить голос почти до крика — так здесь было громко. — Только не говори, что тебе больше не с кем поплясать и потрахаться в эту дивную ночь возможностей.
Эмиссар наградил ее снисходительным взглядом и вновь принялся за месху.
— Ну не томи, Медяк! — Артанна возвела очи горе. — Было б что серьезное, уже бы все уши мне прожужжал. В чем дело?
— Жа пожожжи, шенщина! — Скривив лицо, эмиссар с трудом проглотил большой кусок лепешки. — Я голоден как пес. Доем и расскажу, не горит.
— Ладно-ладно! — Артанна взмахнула рукой в знак примирения и случайно шлепнула на алый подол немного соуса. — Проклятье! Все хорошо в этой еде, но какая же она грязная.
— Съесть месху и не замараться — искусство. — Симуз покончил с лепешкой, облизал пальцы, вытер руки выуженным из-за пазухи платком и протянул спутнице. — Оставайся здесь, я сейчас вернусь.
Артанна ненавидела, когда он так делал. Для работы, которую выполнял Медяк, подобное наверняка было подспорьем, но ее неимоверно раздражали эти внезапные появления и исчезновения. Доедая лепешку, вагранийка привалилась к стене и наблюдала за праздником. Люди, что еще утром изнывали от жары, духоты, хозяйских кнутов и приказов, выглядели счастливыми, беззаботными и… свободными. Даже рабские клейма на щеках, казалось, побледнели — игра света, не иначе. Но в эту ночь отчего-то сам воздух был другим. Гремели песни, мелькали руки, ноги, лица — все смешалось в безумном танце. Артанна зачарованно пялилась на танцующих, позабыв даже о месхе. Обо всем позабыв. В кои то веки. Очнулась она лишь когда Медяк тронул ее за плечо.
— Добыл кувшинчик. Предупреждаю: это молодое абрикосовое, и оно коварно, как Эмиссариат.
— Я хочу туда, — проговорила Артанна, не сводя глаз с толпы на площади. — К ним.
— Плохая идея. Нам нужно в другое место.
— Выпить и покутить, Медяк. Мне это нужно. Ты же все равно потом все испортишь. Так что сначала пить и кутить.
Медяк пристально вглядывался в охваченных танцем людей, скользнул внимательным взглядом по стенам и крышам, точно искал слежку, еще раз глянул на Артанну и, убедившись, что в этой красной накидке она ничем не отличалась от других горожан, наконец, согласился.
— Ладно. — Он протянул ей кувшинчик, предлагая пить прямо из горла. — Пей, спляши, а потом я, с твоего позволения, все же перейду к делу. Только не перебарщивай. Ты нужна мне в здравом уме.
— Помнится, ты говорил, что здравый ум — это не про меня, — ухмыльнулась вагранийка и сделала щедрый глоток вина.
Симуз наблюдал за тем, как двигались жилки на ее шее, как медленно по этой шее стекали капли пролитого вина… Ему нужна была женщина. Стыдно признать, он и не помнил, когда в последний раз с кем-то спал. Три луны назад? Пять? Шесть? Какая разница? Даже в тот раз, когда он остался наедине с очаровательной служанкой, что шпионила для него в доме одного из Магистров, в голову все равно лезли мысли о Десари. Только и получилось, что наскоро облегчить животные позывы, да и то скомкано, почти без удовольствия. Симуз знал: ему не будет покоя, пока не выяснится, как помочь дочери.
И все же напряжение накопилось. Следовало выпустить пар, особенно в такую ночь. Он снова взглянул на Артанну — вагранийка сунула ему в руки кувшинчик с недопитым вином и умчалась в самую толпу, где ее тут же взяли под руки счастливые горожане. Один — высокий и крепкий с кожей, покрытой тирлазанскими татуировками, уже обхватил ее за талию и закружил в лишенном изящества, но страстном танце. Симуз отпил немного вина, продолжая следить за Сотницей. Охранять ее и следить за тем, чтобы она не навредила сама себе, стало для него привычкой. Он смотрел на веселящуюся вагранийку, слышал ее хриплый грудной смех, следил за руками, что обхватывали ее, подавали глиняные стаканы, кружили в танце, за юбками, бусами, вуалями, покрывалами — красными, как кровь. Алыми, как боль. Багровыми, как листва в его родном Канедане. От всего этого становилось лишь хуже. Низ живота сводило от вида полуобнаженных женщин, от танцев, от поцелуев и объятий — в эту ночь весь город отбросил мораль и стеснение прочь. Отбросила и Артанна, позволив тирлазанскому незнакомцу себя поцеловать, но тут же отпрянула, смутившись порыва.