Страница 28 из 30
Старый капитан, как звали его соседи, очень любил рассказывать о своих морских странствованиях, и один из его рассказов особенно отчетливо остался у меня в памяти.
Мальчиком еще он ходил на судах из Ревеля, где жили его родные, по Финскому заливу. Когда же ему минуло лет двадцать, он определился на купеческий корабль «Анна-Камарина», шедший в Америку, и был очень доволен, что увидит наконец неведомые для него страны. На этом же самом корабле юнгою был мальчик лет пятнадцати, Федор Агин. Молодые люди нравились друг другу, но закадычными друзьями не были.
Корабль вышел из Ревеля при попутном ветре и благополучно прошел в Тихий океан. Но там через несколько дней поднялся ветер и хотя буря в открытом море уже не так опасна, как буря в проливах или около берегов, но, тем не менее, капитан был очень не спокоен и суток двое совсем не ложился спать. На третьи сутки ветер утих, но море все еще не могло успокоиться и волны были такие, что наш Григорий Петрович Данилов никогда в жизни еще таких не видывал.
После такой бури экипажу приходилось много работать и матросы то и дело влезали на мачты и на реи. В сумерках Григорий Петрович стоял на вахте и вдруг услыхал, что кто-то с моря зовет его отчаянным голосом. Он бросился к борту и увидал бедного Агина между волнами. Он, вероятно, свалился с рея. Капитан тотчас же приказал поставить корабль в дрейф, в надежде, что Агин сам подплывет. Но Агин плавал плохо и только звал на помощь. Агина капитан взял в Ревеле на свою ответственность и теперь в отчаянии бегал по палубе, говоря, что мальчик погибнет, а ему придется отвечать перед матерью.
— Капитан, — сказал Григорий Петрович. — надо же попытаться спасти Агина. Прикажите спустить лодку.
— Разве лодку можно спускать при таком волнении, — возразил капитан, — а если лодка с народом пойдет ко дну, то у нас не кому будет работать на корабле. Мне самому жаль и мальчика и его мать. На нельзя же делать глупости!
— Позвольте же, капитан, — упорно продолжал Данилов, — ведь мальчик тут близехонько, за каких-нибудь тридцать саженей от корабля, нельзя ли попробовать спасти его вплавь с веревкою?
— Вы верно с ума сошли! — вскричал капитан. — Посмотрите, какие волны! Да и кой черт решится жертвовать своею жизнью, не имея надежды спасти?
Слова ли капитана или отчаянный крик утопавшего заставили Данилова решиться — неизвестно; но только он стал быстро раздеваться, обвязал себя веревкою и прыгнул через борт. Капитан с досадою покачал головою, проговорив:
— Вместо одного погибнут двое.
Веревка была новая и жесткая, так что съехала из-под мышек и Данилову едва удалось удержать ее ногами, а затем просунуть в петлю одну руку и голову. Сначала плыть ему было очень легко и он проплыл уже половину расстояния между кораблем и утопающим, но вдруг его начало что-то тянуть точно назад и он с трудом подвигался вперед. На корабле хотели надставить веревку и впопыхах уронили в море конец ее. Этот-то конец в тянул Данилова. Ему тотчас же стали кричать, чтобы он вернулся, но, конечно, за шумом волн криков он слышать не мог, а плыл далее с полною уверенностью, что конец веревки держат матросы. Несчастного мальчика он видел только в те моменты, когда поднимался на вал; плавал тот очень плохо и, вместо того, чтобы направляться к кораблю, он глядел на небо и по собачьи болтал руками, только чтобы удержаться на воде.
Данилов, между тем, стал чувствовать, что его тянет что-то вниз, и начал сомневаться в своих силах. Ему невольно приходила мысль, что он бесполезно пожертвовал собою и что несчастного ему не спасти. Тем не менее он плыл вперед к тому месту, где, по его мнению, должен был находиться Агин. Осмотревшись там, он увидал, что нет никого и испугался, что тот уже потонул. Но, поднявшись на волну, он вдруг увидал его внизу совершенно обессиленного, но все еще державшегося на воде.
Данилов, окликнув его, увидел, что тот еще в памяти, а потому он просил его держаться за его руку, но никак не охватывать за шею или за талию. Мальчик обещал исполнить это приказание и ухватился за руку. Данилов крикнул, чтобы тянули его к кораблю, никак не подозревая, что веревка оборвана. Увидав, как он далеко от корабля, он сильно испугался, зная очень хорошо, что такой длинной веревки быть не могло, и совсем упал духом.
В виду неизбежной смерти, он все-таки стал бороться с нею и поплыл к кораблю, хотя намокшая веревка сильно тянула его вниз. Плывя вперед, он не знал, что веревка тянется за ним и не чувствовал ее тяжести; теперь же он с трудом взбирался на волны и они заливали его так, что он задыхался.
Данилов, прежде всего, стал пытаться сбросить с себя веревку, но она затянула петлю и сбросить ее он не мог. В это время он заметил, что с корабля спустили лодку и это ему тотчас же придало бодрости. В лодке сидело три человека и она приближалась к утопавшим, но приближалась тихо; ее так спешили спустить, что впопыхах не надели даже руля. Все это очень мешало ее правильному движению во время такого неспокойного моря, но один вид лодки поддерживал Данилова и придавал ему силы. Долго, долго он боролся, но наконец стал ослабевать и часто уходить под воду. Один вал налетел на плывших с такою яростью, что они ушли под воду на несколько футов. Ударом воды мальчика сначала оторвало от Данилова, а потом снова принесло, и он, не помня себя, крепко схватил его за ноги в ту самую минуту, когда голова Григория Петровича находилась внизу. Данилов тщетно пытался вырваться, мальчик крепко держался за него.
В минуты такого страшного душевного напряжения голова работает сильно и Данилову тотчас же мелькнула мысль, каким образом он может еще спасти себя. Он нырнул еще ниже.
Эта увертка не осталась без результата. Когда мальчик заметил, что спаситель его не поднимается на верх, а напротив того, опускается вниз, он выпустил его ноги, чтобы всплыть самому. Данилов тотчас же повернулся и всплыл точно также, чтобы перевести дух. Кажется, пройди еще минута и они погибли бы оба.
Не зная, в состоянии ли он будет, обессиленный, плыть с мальчиком, Данилов поплыл к лодке один. Но Агин так жалобно призывал его, что он вернулся и подал ему руку, сказав, что теперь они оба погибнут, если он еще раз ухватит его за что попало. Таким образом, теперь борьба началась снова, но силы были уже истощены, а лодка приближалась очень медленно. Они оба постоянно уходили под воду и всплывали только для того, чтобы перевести дух. Силы их почти оставили. Григорий Петрович начал терять сознание и наглотался воды. Ему казалось, что он лежит на зеленом лугу, но в эту самую минуту сильные руки подняли его в лодку, где положили рядом с бесчувственным мальчиком.
Теперь наступила новая опасность: как лодка могла добраться до корабля? Ее могло ударить так, что она разбилась бы вдребезги, чего все и боялись. С корабля было спущено несколько веревок. Двумя из них обвязали Данилова и Агина и подняли их, а матросы сами взобрались на палубу тоже по веревкам; лодку же, ударившуюся о борт и несколько попортившуюся, кое-как таки подняли и затем корабль двинулся далее.
Наши молодые люди долго не могли поправиться после такого купанья и не покидали коек. Случай этот очень сблизил их. Агин смотрел с благоговением на Данилова, как на своего спасителя, а Данилов привязался к мальчику, как к своему детищу, спасенному им. Глядя на Агина, Григорий Петрович вспоминал лучший поступок в своей жизни. С этих пор они никогда не разлучались и служили постоянно на одном и том же корабле.
Лет через пять Данилова пригласил к себе владетель корабля, на котором он в последнее время плавал, немец Редер, и повел такую речь:
— Послушайте, Григорий Петрович, мне представляется очень выгодное дело. Надо будет везти из Германии товар в Африку, а оттуда привезти товар в Гамбург.
— Зачем же дело стало? — спросил Данилов.
— Дело стало за капитаном. Наш капитан так болен, что не решается пуститься в такой дальний путь, и он мне советует поручить вам управление кораблем.