Страница 21 из 30
— Не ваш дело! — крикнула немка, таща Надю.
— Не смейте бить, говорят вам! — повторил он. — я полицию позову.
— Полиц! Ах, ви дурак!..
Неизвестно, чем бы кончилась эта сцена, если бы с Надею не сделалось дурно. Немку с девочкою посадили на извозчика и они уехали домой. Швейцар внес девочку на лестницу.
Воркотню и брань немки услыхал бывший дома отец Нади и тотчас же пришел в детскую.
Увидев его, Надя бросилась к нему и, истерично рыдая, ухватилась за его шею.
— Что такое? — спросил он.
— Шкандаль! Шкандаль! Гадкий девочка, кричал в публик, шкандаль! Дурак в полиц!
Отец, взглянув на лицо немки, не стал более ничего спрашивать, а унес свою девочку к себе в кабинет; там он посадил ее на кресло, налил ей воды, чтобы она выпила, и, став перед нею на колени, несколько раз поцеловал ее и сказал:
— Ну, теперь, Надюша, расскажи все, что было. Ну, вы пришли в цирк?..
— Я видела Юрину маму и побежала…
— Ну, и что же?..
— А она меня не пустила… и била больно? Больно…
— А полиция пришла, что ли?
— Нет, какой-то дядя сказал ей, чтобы она не била…
— А потом?
— Она сказала, что он дурак…
— Ну, и потом?..
— Юрина мама ушла! Ах, папа! Папа!..
Надя так горько зарыдала, что папа только мог проговорить:
— Бедная моя Надюша!
Когда Надя, прижавшись к отцу, успокоилась, он спросил ее:
— Ты не любишь фрейлейн Гуп?
Надя с испугом посмотрела на дверь.
— Ты не бойся, говори, — продолжал он.
— Не люблю, — тихо сказала девочка.
— Мы пригласим кого-нибудь другого, — сказал отец. — я обещал твоей маме заботиться, чтобы тебе было хорошо.
В этот день суждено было случиться еще скандалу.
Фрейлейн Гуп ушла куда-то, сказав, что вернется к чаю. Горничная Дуня, которую Надя очень любила, пришла в детскую играть и довольная девочка предложила ей играть в гувернантки, прибавив:
— Для этого мне надо одеться гувернанткою.
— А я пока пойду сказать, чтобы ставили самовар, — сказала Дуня.
Надя отворила дверь в комнату фрейлейн Гуп и, пошарив у нее на комоде, принесла оттуда шкатулочку, из которой достала палочку в виде карандаша. Этою палочкою она намазала себе брови и затем сунула пальчик в румяна и густо покрыла ими щеки. Через минуту шкатулка стояла на прежнем месте, а Надя, перевязав сзади платок, распустила его в виде шлейфа.
В одно время с Дунею, только в разные двери, вошел в детскую и отец Надин..
— Что это, Надюша? — спросил он.
— Это я играю в фрейлейн Гуп, — ответила Надя. — Видишь, какие у меня брови?
— Чем же это ты намазалась?
— Это я взяла у фрейлейн; смотри, папа, не говори ей. Теперь надо щипать тебя, Дуня, — сказала девочка.
— Зачем же, барышня, щипать? — спросила Дуня.
— А как же? Ведь я фрейлейн? Только не смей кричать!.. Нет, уж лучше я буду щипать кукол, — продолжала девочка.
— А разве она тебя щиплет? — спросил отец.
Надя испугалась этого вопроса.
— Я мыла барышню, так она вся в синяках, — сказала Дуня.
Отец обнял свою девочку и крепко ее поцеловал. В это время в передней послышался звонок.
— Если это фрейлейн, — сказал отец, — то попросите, Дуня, ее ко мне в кабинет, а пока я буду с ней говорить, вымойте барышню и более от нее не отходите.
Что происходило в кабинете, никто в доме не слыхал, но только Надя немки более не видела. Дунею она была очень довольна и каждый день ходила с нею гулять к балаганам и искать Юрину маму.
Накануне Нового года папа сказал Надюше:
— А без тебя у меня была новая гувернантка и мы с нею сговорились. Она уехала в Гатчину и приедет в первый день нового года.
— А добрая она?
— Не знаю, милая; лицо у нее доброе.
— Как у Юриной мамы?
В воображении девочки Юрина мама олицетворяла все добродетели.
Новый год Надя, конечно, встретила во сне, а на другой день, лишь только она проснулась, к ней подошла Дуня и сказала:
— Ну, барышня, с Новым годом, с новым счастьем! Идите поздравить папу.
Надя валяться не любила, да ей этого и не позволяли, она очень скоро вымылась, оделась и побежала в кабинет.
— Папа! — закричала она. — с Новым годом, с новым счастьем!
— Как ты мило выучилась поздравлять, — сказал отец, наклоняясь к своей девочке.
— Это Дуня меня выучила, — ответила Надя, — только вот я не знаю, что значит с «новым счастьем»?
Отец отворил шкап и, вынув оттуда куклу, сказал:
— Вот что, должно быть, это значит: получив новую куклу, ты будешь ей радоваться, вот тебе и новое счастье!
Надя, схватив куклу, бросилась к Дуне. В четыре часа отец вернулся домой и спросил:
— Ну что, Надя, новым счастьем довольна?
— Довольна, — ответила она, прижимая к себе куклу.
Разговор этот происходил в гостиной, где Надя посадила новую куклу в кресло и не видела, что в отворенную дверь вошла высокая красивая блондинка, с которою поздоровался отец.
— Надя, — сказал он, — вот познакомься с Марьею Петровною.
Надя обернулась, руки у нее опустились, она несколько раз истерически вскрикнула и через секунду была в объятиях своей милой Юриной мамы.
— Что это значит? — в недоумении спросил отец.
— Мы с вашею дочерью друзья, — ответила Марья Петровна, — только я не знала, что именно она и будет моею ученицею.
— Юрина мама! — с ликованием, как победительница, вскричала Надя.
— Очень, очень рад, — сказал отец. — что Надюша моя будет счастлива. А где же ваш сын?
— Он воспитывается в гатчинском сиротском институте, — ответила Марья Петровна.
После обеда Надя побежала в кабинет отца и таинственно сказала ему:
— Теперь я знаю, что значит «с новым счастьем».
ВОР
Истинное происшествие
етом, не дальше как в прошлом году, в августе месяце, в небольшой деревушке Петербургской губернии, на единственной улице происходило смятение. Бабы у колодцев ахали и кричали:
— У Андрея овес с нивы увезли!
— Как увезли?
— Да весь, до снопика. Гошка приехал назад, говорит: все уж увезли.
Гошка, мальчик лет пятнадцати, метался, как угорелый, потому что отца не было дома. На столько у него смекалки достало, чтобы сбегать к старшине, но и старшины дома не оказалось. Мужики ушли на канаву плиту тесать. Вечером все вернулись домой; судить и рядить начали! В избе Андрея было столько народа, что яблоку негде было упасть.
— Лавские увезти не могли, там мост сломан, — говорил один мужик. — Увезли так только наши.
— Да следов-то по ниве ты искал ли? — спросил Андрей у своего Гошки.
— Какие там следы, как дождем все размыто, не то мои следы, не то чужие.
— Ну, православные, пока дело до полиции не дошло, винитесь, кто грешил! — торжественно сказал староста.
— У нас кому же воровать, кроме Шарамыги! — пропищала какая-то баба.
В избе как раз никого из Шарамыгиных и не было, а потому все накинулись на отсутствующего мужика. Шарамыга уже раз судился за кражу рукавиц, а потому теперь никакие его клятвы и уверения не принимались в соображение.
— Нет, брат, шалишь, — говорил ему Андрей, — ведь не улетел же овес с целой нивы! Это твои шашни.
— Вот те Христос, да вот лопни мои глаза!
— Хорошо, хорошо! Вот урядник разберет.
На следующий день явился урядник и, вместе со старшиною и в сопровождении всей деревни, направился на ниву, находившуюся версты за три от деревни.
Пришли на ниву и посмотрели на нее. Вся нива была как бы смыта дождем. С одной стороны шла река, большая, глубокая река, с другой стороны, сажени через две, заросшая мелким лесочком, шла точно такая же нива, принадлежавшая Шарамыге. Обе они были окружены лесом, и порядочным лесом, с единственною дорогою в ту деревню, откуда осматривающие пришли.