Страница 13 из 30
— Что не может быть! Кошка сблудила. Теперь Кудлашки нет, наказывать некого, накажите-ка лучше Ваську, оно будет вернее.
— Что случилось? — спросил я.
Наташа мне очень обрадовалась и сказала:
— Кудлашку вчера наказали напрасно.
Несколько дней историй никаких не было и мы с Наташею не ссорились. Жена моя была самолюбива очень и во многом неуступчива. Васька ее, действительно, был очень красивый кот, но и только, умом не отличался, точно также не отличался и благовоспитанностью. Мой Кудлашка не так был красив, но умен, находчив, все хвалили его, а Наташу это волновало.
Чтобы утешить жену, я стал было кое-чему учить и ее кота, но никакая наука ему не давалась. Я не мог даже достигнуть того, чтобы он не портил цветов, не играл с бахрамою от мебели, которую постоянно обрывал.
Занятия с Ваською кончились весьма плачевно. Кудлашка не мог выносить моего внимания к его естественному врагу, преследовал кота сначала лаем, потом началась у них постоянная грызня и к весне у нас пошли ежедневные побоища.
Однажды, вернувшись откуда-то, я был встречен таинственным шепотом кухарки Марьи.
— Ба-рин, у нас не все благополучно!
— Что такое? — с испугом спросил я.
— Барыня захворала, на Кудлашку рассердилась.
Иду в спальню; на пороге встретила меня с упреком Наташина мать.
— Ну-у уж, на месте Наташи не позволила бы я держать такую собаку!
Наташа лежала в постели бледная, с заплаканными глазами. Она рукою указала мне на лежавшего подле нее кота Ваську, закутанного в какую-то простыню, и истерически зарыдала.
— Что, что случилось?
— Твоя Кудлашка взбесилась и искусала моего Ваську… мы все… все теперь умрем! — всхлипывая говорила Наташа.
— Да-а, теперь надо отложить нежность в сторону и, просто, напросто, застрелить бешеную собаку! — решительно сказала моя теща.
Я осмотрел кота, увидел, что он искусан во многих местах, раны большие, но не опасные.
— Где же Кудлашка? — спросил я.
— Мы заперли его в садовую беседку, — отвечала Наташа, — только ты пожалуйста не ходи туда, она тебя искусает… можешь застрелить ее в окно.
Я вышел в кухню. Марья рассказала мне, как Кудлашка подралась с котом, ни на кого не нападала, а в беседку пошла совершенно спокойно.
— Я ей поставила там воды и положила хлеба, — прибавила она.
Иду в сад. Кудлашка, заслышав мои шаги издали, положила передние лапы на подоконник, завизжала жалобно, печально оглядывая меня одним глазом, другой же был залит запекшеюся кровью.
Забыв наставления Наташи, я бросился в беседку прямо к своему бедному псу.
Вхожу, приласкал его, Кудлашка точно понимала невольно вырвавшееся у меня слово сожаления: «бедная, бедная»! жалобно визжала и крепко охватила меня передними лапами.
Осмотрев испорченный глаз, я опять запер беседку и пошел поспешно домой.
— Убили? — спросила меня теща.
— Надо обмыть ей глаз и перевязать, — отвечал я, — глаз испорчен, нет ли у вас тряпок?
Что тут произошло, я и вспомнить не могу. Наташе сделалось дурно, мать ее рыдала. Когда они несколько успокоились, я тихонько вышел в кухню, сунул Марье рубль и сказал:
— Снесите мне кувшин воды и старую простыню или что-нибудь из ветоши в беседку и оставьте там на лестнице.
Через полчаса или более, рыдания, вопли и охи прекратились, я исчез из комнаты и был в беседке. Промыл глаз Кудлашке, сделал холодную повязку, дал ей пить и, убедившись, что нет и следов бешенства, решился явиться защитником собаки.
— Ну, как ты себя чувствуешь, Наташа? — спросил я.
— Я успокоюсь только тогда, когда увижу ту противную собаку убитою, — отвечала жена.
— Убит здоровую собаку я не могу. Для твоего спокойствия, пожалуй, сведу ее к ветеринару, пусть он освидетельствует, — отвечал я.
— Говорю тебе, что я успокоюсь только тогда, когда увижу эту противную собаку убитою! — повторила жена.
Пошел я к тестю и объяснил ему, в чем дело… Добродушный старик с удовольствием согласился отправиться со мною к ветеринару.
Ветеринару я показал глаз Кудлашки, так как надеялся, что он может еще спасти его.
Заплатив за собаку, я оставил ее в лечебнице до выздоровления.
Наташа верить не хотела, что ветеринар не нашел ни малейших следов бешенства в Кудлашке; не верила и отцу.
— Папа добрый, он не скажет мне… не хочет огорчать тебя.
Наташа выздоровела, выздоровел и кот Васька. Я ходил каждый день в лечебницу и был рад, что глаз Кудлашка спасен.
— Куда это ты ходишь? — говорила мне Наташа.
— Навещаю Кудлашку, — отвечал я.
— Что?! Разве она в самом деле не сбесилась? — со страхом спросила Наташа.
— Нисколько… глаз у нее оцарапан и до сих пор не проходит.
Наташа осталась этим недовольна.
— Какие нежности!.. — проговорила она.
— Да-а-с!.. Но… ты жестокая и… мстительная!..
Через неделю Кудлашка была сдана мне с рук на руки и я привел ее домой. Она с радостью бросилась к Марье, несмело подошла к барыне, которая удостоила ее улыбки… даже погладила по голове. При виде Васьки, Кудлашка не мог совладать с чувством ненависти и неистово бросился на него. Драки не произошло, потому что я схватил за ошейник и вывел собаку. Наташа зарыдала и от испугу с нею сделалась истерика.
— Видеть не могу этой собаки! — кричала она. — Я не останусь тут, уйду жить к маме. Выбирай кого-нибудь из двух: или собака останется с тобою, или я.
— Что за вздор говоришь ты, Наташа! — старался я успокоить жену. — Ты моя жена, а Кудлашка… ну, Кудлашка — собака, которую я очень люблю, но она, помни, бессловесное, животное…
— Добрый мой… — ласково говорила Наташа. — Если хочешь, чтобы я была покойна, отдай кому-нибудь Кудлашку.
— Кому же отдать?
— Пошли его в деревню, завтра наши едут.
Я согласился и на другой день свез Кудлашку на пристань к Николаевскому мосту, где просил тестя отдать собаку какому-нибудь крестьянину, причем сказал ему, что за содержание буду платить.
Так простился я с Кудлашкою. Мне было грустно, что верной, умной собаки около меня не было, но что делать: не все делается по нашему…
Прошел месяц. Мы собирались ехать тоже месяца на два в деревню и, уложив вещи, сидели за вечерним чаем, толковали о предстоящей дороге, как вдруг услыхали возглас Марьи:
— Ты это откуда?
— Что такое? — крикнул я, но, вместо всякого ответа, в комнату влетел Кудлашка, исхудалый, и радостно бросился ко мне на грудь, потом приполз к Наташе, которая этим не тронулась, а только вопросительно посмотрела на меня.
— Что же теперь прикажешь с ним делать? — спросил я.
— Отправить его куда-нибудь подальше, — ответила она.
На другой день я отправил Наташу одну в деревню, а сам остался, чтобы снарядить своего друга куда-нибудь в дальний путь.
— Да, уж если его такая горькая судьбина, — говорил мне Петров, выслушав мой рассказ о бедствиях Кудлашки: — так дай его мне, я свезу за границу. Послезавтра мы выходим, а через три года я его тебе привезу.
— Нет, уже не привози, оставь где-нибудь в Америке, в Африке.
— Как тебе угодно!
На следующий день я свез Кудлашку в Кронштадт, посадил на корабль и запер его в каюту Петрова. Если бы Наташа знала, как мне больно было расставаться с собакою, может быть она и не потребовала бы такой жертвы, но она этого и не предполагала… Кудлашка был сослан. С Петрова я взял слово, что он мне напишет, как и где устроит Кудлашку.
Долго стоял я на кронштадской пристани и смотрел вслед за уходившим пароходом. Мне кажется, что у меня на глазах были слезы; в душе я горько упрекал себя за то, что не сумел отстоять собаку, так сильно ко мне привязанную. Но теперь, когда воротить собаку не было возможности, сожалеть было поздно.