Страница 74 из 81
— Напротив! — возразила нянюшка, снова перекладывая спорное платье к отобранным. — А если сладится?
Принцесса закраснелась.
Если сладится, бледно-голубой будет в высшей степени уместным вариантом.
О матримониальной подоплёке приглашения в Райанци старались не говорить прямо — ничего ещё было не ясно, райанская королева ограничилась бледным намёком, который обе стороны ни к чему не обязывал. Однако дипломаты уверенно прочитали между строк предложение брачного союза, и отец даже привёл Ами-Линту на специально созванный по этому случаю государственный совет — невиданное для девицы дело! Там махийские дипломаты долго и подробно инструктировали её, как себя вести: первой интереса к князю не проявлять, но при каких-то шагах в эту сторону от райанского двора — непременно пойти навстречу и всячески поощрить принятие решения об этом союзе.
Ничего, совсем ещё ничего не было понятно, и принцесса ужасно волновалась. Князь в их махийских краях был фигурой легендарной, но отрицательной. Дерзкий разбойник, который поддерживает мятежников и совершает грандиозные набеги на махийские форпосты, умудряясь при этом выходить сухим из воды и не оставлять доказательств его прямого участия. Овеянный чёрным романтизмом герой — то, что надо юной впечатлительной девушке, чтобы трепетать.
— А у него правда синие глаза? — с любопытством спросила принцесса у нянюшки уже в седьмой, кажется, раз.
— Как ясное небо! — заверила нянюшка с такой гордостью, как будто лично разукрашивала глаза князя.
— А я ему понравлюсь? — с тревогой в двенадцатый раз спрашивала принцесса, критически вертясь перед зеркалом.
Нянюшка терпеливо заверяла, что, конечно, понравится, как же может быть иначе?
Ами-Линта, и впрямь, была чудо как хороша, а обещала стать ещё краше.
…и вот, спустя несколько недель принцесса уже на земле своего предполагаемого жениха. Она уже готова всей душой полюбить его — да и как не полюбить такого драматичного и харизматичного персонажа? — и, конечно, готова полюбить и его страну. Принцессе кажется, что красивее Райанци земли на свете нет, что тут живут самые приветливые и ласковые люди, что здесь строят самые красивые и величественные города, что здесь даже солнце светит по-особому. Эта необыкновенность заставляет её снова и снова убеждаться: сладится. Не может не сладиться!
Но вся эта праздничная готовность полюбить разбивается неожиданно и остро — о яркий взгляд весёлых синих глаз, которые принадлежат совсем не предполагаемому жениху!
Принцесса забывает, как дышать.
На несколько секунд ей кажется, что её просто не предупредили, и князь всё же приехал самолично встречать её.
Но потом синеглазый красавчик любезно представляется, и сердце принцессы падает, падает, падает в какую-то неведомую бездну — и всё, спасения нет, и она пропала.
Отзвуком бьётся в голове осколок его слов: «Се-Крер, Се-Крер, Се-Крер» — и её немного неестественная улыбка, и фраза не к месту, и нечаянно по-махийски — а ведь так хорошо знает язык соседей! А он смеётся, не замечая неловкости, и весело отвечает на её языке, и всё в нём — улыбка, взгляд, жестикуляция, мимика, — всё криком кричит, что она, Ами-Линта, прекрасна, что она удивительна и что она уникальна.
А потом — столица, и гордость в его голосе, и высокие соборы, и узкие улицы, и каменные мостовые, и по этим узким улицам эхом отдаются те весёлые слова, которыми он рассказывает о том, что вокруг.
А потом — бал, и ощущение горячих ласковых рук, которые, кажется, чувствуются кожей, словно и нет между ними её платья и его перчаток, и его глубокий взгляд, и дышать с ним одним дыханием, и чувствовать его запах как свой…
А потом — извинения за поспешную пощёчину, и его нежные шутки, и как паясничает, чтобы сгладить неловкость, и как, неожиданно, целует её платок, а смотрит на неё, и кажется — не платок целует, а её кожу.
И разговоры, разговоры, разговоры — каких в её жизни никогда не было!
И тайные прогулки по саду, и сорванные неловко цветы, и длинные взгляды без слов, и — естественный как дыхание поцелуй, её первый поцелуй, и ей с острой несомненностью кажется, что этим всё и решилось, и что теперь она жена ему — и иначе быть не может и не могло быть, и в его глазах читает — да, только так.
И как бы теперь ни повернулась жизнь — для них уже было всё решено.
Глава шестнадцатая
Витражный кабинет был подарком отца.
Небольшое помещение под крышей, с мансардными окнами, забранными искусным витражным стеклом. Личное убежище, куда принцесса сбегала порой с книжкой или куклой.
В Витражном кабинете, как считалось, Кая не принимает никого и никогда — даже уборку там проводили под её прямым надзором, потому что лишь у неё был ключ. Местечко, где принцесса могла побыть в одиночестве, и куда, став королевой, Кая наведывалась нечасто.
Никто во дворце не знал, что в Витражном кабинете есть потайной вход — прямо скажем, не самый удобный лаз на свете, предназначенный уж точно не для комфортного передвижения. И, конечно, пользоваться этим лазом имел привычку единственный придворный, с детства питающий тягу к исследованию чердаков — неугомонный Се-Крер.
Да-да, Витражный кабинет был предназначен не столько для уединения, сколько для тайных встреч.
Королева, как нам известно, являлась большой почитательницей этикета, и даже мысль о том, чтобы встречаться с каким-то мужчиной наедине, ей и в голову не могла прийти — но вот для Се-Крера она непостижимым образом сделала исключение. Почему-то встречи с ним не казались ей ни неприличными, ни неуместными — возможно, здесь сказывалась детская дружба, возможно, что-то ещё.
Так или иначе, выяснив детали катастрофического увлечения махийской принцессы, королева решительно призвала Се-Крера к ответу, и, поскольку речь шла о деле крайне деликатном, предпочла обойтись без свидетелей и пригласить его именно в Витражный кабинет.
Нельзя сказать, чтобы у Се-Крера это вызвало энтузиазм — тайный лаз нравился ему только в детские годы, теперь же скорее раздражал своей узостью и пыльностью. Вот и в этот раз, с чиханием выбравшись из потайной двери, он первым делам высказал свои претензии:
— Смотри, опять рубашку порвал!
Камзол он заблаговременно снимал, ибо после тайных приключений в пыли тот обычно терял презентабельный вид. С рубашками тоже всё выходило негладко — то они рвались, как сейчас, то пачкались.
Кая со страдальческим видом возвела глаза к витражам.
Отсутствие реакции вызвало у Се-Крера смешок. Присев на краешек стола, за которым сидела королева, он весело спросил:
— Чего звала-то?
Вопреки его ожиданием, обаятельное нахальство и яркая улыбка не растопили в этот раз ледяного выражения лица собеседницы. Напротив, закаменев ещё больше, та сухо и сурово спросила:
— Что за игры с нашей гостьей, Кай?
Се-Крер изобразил лицом недоумение и ушёл от ответа:
— Откуда сведения?
— Не паясничай, — устало велела королева. — Дело серьёзное. Она всерьёз вознамерилась выйти за тебя замуж.
Не паясничать Се-Крер не умел, поэтому легкомысленно повёл плечом и дерзко уведомил:
— Я в курсе, это ведь именно мне она ответила: «Да».
Мрачный взгляд королевы заставил его заёрзать.
— Объяснись, — холодно потребовала она.
На несколько секунд Се-Крер стал серьёзен. Он перестал поигрывать ногтями по столешнице, почти неуловимо выпрямил ссутуленную спину, острым и режуще опасным взглядом пронзил королеву и сдержанно объяснился:
— Я люблю её.
Доподлинно неизвестно, как именно господин Се-Крер отличал свои многочисленные и поверхностные увлечения от глубокого серьёзного чувства. Возможно, единственное отличие в том и заключалось, что именно это увлечение он выбрал считать серьёзным чувством.
Возможно, именно этот выбор и превращает влюблённость в любовь?
Высказав, таким образом, свою точку зрения на ситуацию, он напустил на себя прежний шутовский вид и атаковал королеву каскадом безмятежных обаятельных улыбок.