Страница 40 из 42
— Решетка готова. Смотрите.
Проценко наложил бумажный квадрат с вырезанными отдельными клетками на сплющенную фляжку с непонятными записями:
— Смотрите! — теперь уже в волнении закричал он; все склонились над пнем, на котором была положена Васькина находка. — Читайте. Есть текст.
Мы партизаны отряда Г удкова обращае мся к Г.
АН. Проц енко зн ающему шифр или к сов етскому челове ку расш ифровав шему эт о Мы сп
— Итак, — записывал в блокнот Решетняк, — "Мы, партизаны отряда Гудкова, обращаемся к Г. АН. Проценко, знающему шифр, или к советскому человеку, расшифровавшему это. Мы сп…
— Ну, а дальше-то, дальше! — горячился Васька. — Пока ничего не понятно.
— Для того чтобы читать дальше, повернем по движению часовой стрелки решетку.
Проценко переставил квадрат. Его верх стал теперь правой стороной. То, что уже было прочитано, скрылось. Зато можно было читать дальше.
рятали отбитые у фаши стов картины великих мастеро в Ищите на выс оте "Бар сово ло гово" бо льшую п ещеру К артины
Снова повернул Проценко квадрат. Выступил новый текст. Когда он оборвался на полуслове, квадрат был еще раз повернут.
Письмо было расшифровано. В блокноте Решетняка оно уже выглядело так:
"Мы, партизаны отряда Гудкова, обращаемся к Г. АН. Проценко, знающему шифр, или к советскому человеку, расшифровавшему это. Мы спрятали отбитые у фашистов картины великих мастеров. Ищите на высоте "Барсово логово" большую пещеру.
Картины спрятаны в каменном коридоре, начинаю-щемся в правом заднем углу пещеры.
Последний оставшийся в живых взорвет коридор, этим замаскирует его. Откапывайте и верните народу, Вместе с картинами найдете наши документы и записи. Гудков".
Под скорбные звуки траурного марша медленно двигались вдоль главной улицы города пять орудийных лафетов, везущих усыпанные цветами гробы.
Кубань провожала в последний путь Гудкова и его товарищей.
Обнажив седые головы, шли старые большевики — участники Великой Октябрьской революции и ветераны гражданской войны.
Сияя орденами и медалями, проходили люди, победившие Гитлера.
Приспустив знамена, шагали молодые бойцы Советской Армии и пионеры.
Почетным эскортом окружая пушечные лафеты, ехали казаки с обнаженными шашками на плече.
Воины несли хранимое в музее знамя женского гвардейского авиационного полка.
В одном из центральных скверов города был открыт траурный митинг, посвященный памяти партизан, до последней минуты думавших об интересах народа.
Под звуки траурной музыки гробы опустили в могилы. Пока гремели орудийные залпы прощального салюта, могилы превратились в горы живых цветов.
Заплаканная Алла пробовала вникнуть в смысл слов, которые произносили выступающие на митинге, но ничего не понимала.
Вечером самый большой театральный зал города был переполнен, сидели по двое на стульях, стояли в проходах. И все же многие остались в фойе, где только что закончился осмотр найденных картин.
Председатель собрания предоставил слово для доклада Филиппу Васильевичу Решетняку.
Решетняк не поднялся на приготовленную для него трибуну, а вышел на авансцену.
— Здесь, в фойе театра, — начал Решетняк, — вы осматривали картины, написанные великими художниками. Часть картин выставить нельзя. Они требуют ре-ставрации, но и по тому, что вы тут видели, нетрудно понять, какие замечательные вещи сохранили нам погибшие товарищи.
По надписям на стенах пещеры, по запискам Гудкова и его товарищей нам удалось восстановить подробности последних дней и часов жизни пяти славных партизан, Вот об этом я и расскажу…
Матрос пробирался к фронту…
Несколько месяцев назад после упорных боев под станицей Кущевской его, раненого, подобрали казачки. Он был без памяти. А когда очнулся, фронт уже продвинулся из степной Кубани в предгорья Кавказа.
Казачки прятали его в заброшенных овечьих кошарах, на чердаках просторных станичных хат, лечили как могли простыми, но верными средствами народной медицины и в конце концов выходили.
И вот уже месяц он пробирается к фронту.
Он шел ночами, а днем отсиживался в стогах, хоронился в узких степных балках, прятался в плавнях, уходил в камыши.
Кончились продукты, которыми его снабдили сердобольные казачки, и он шел полуголодный, боясь заходить в селения. Так было, пока он шел степью.
Очутившись в горах, он повеселел. Из-за перевала доносился еле слышный непрерывный грохот артиллерийской стрельбы — значит, там был фронт. Он почти у цели.
Теперь матрос шел прямо по горной дороге.
Несколько раз он сталкивался со стариками адыгейцами — коренными жителями этих мест. Старики свято соблюдали древний обычай вежливости и ничем не выказывали своего удивления, встретившись с молодым здоровяком, одетым в армейскую стеганку, из-под которой виднелась полосатая матросская тельняшка. Адыгейцы охотно показывали горные тропы, которыми можно было пройти к фронту, предупреждали, в каких аулах можно напороться на гитлеровцев, снабжали жестким адыгейским сыром и табаком.
Ночью он впервые увидел зарево фронта, а вскоре после рассвета чуть не попал в руки фашистов.
С фронта шла на переформировку какая-то истрепанная в боях гитлеровская часть, Он увидел врагов совершенно неожиданно, столкнув-шись с ними почти нос к носу. Но то ли утомленные и испуганные солдаты его не заметили, то ли приняли за пастуха; во всяком случае, когда он нырнул в кусты, его никто не преследовал.
Вскоре из своей засады он увидел поспешно идущего по дороге гитлеровского унтера, видимо догонявшего ушедших вперед товарищей. Немец сильно хромал.
Матрос выскочил и с силой вонзил ему в грудь большой нож.
Теперь у матроса был автомат с запасным магазином — парабеллум и две немецкие гранаты с длинными деревянными ручками.
Не более как через час ему это оружие пригодилось.
Он услышал стрельбу. Думая, что он достиг наконец фронта, матрос свернул с дороги и пошел на выстрелы, звучавшие откуда-то снизу.
С высокого обрыва он увидел стреляющих.
Это не был фронт.
Около обломков самолета лежал за камнем летчик с пистолетом. Человек пять фашистских солдат в эсэсовских мундирах вели по нему огонь. Матрос находился как раз над ними.
Поднявшись во весь рост, он одну за другой метнул гранаты.
Еще не смолкло эхо разрывов, как он увидел, что воспользовавшийся помощью летчик бежит к нему.
Пока к гитлеровцам подошла помощь, летчик и матрос были уже далеко.
Матрос сел прямо на землю и оглянулся на бежавшего вслед за ним летчика.
— Дивчина! — изумленно охнул он,
— Вы из отряда Гудкова? — спросила она, опускаясь рядом. — Партизан?
Он отрицательно покачал головой и в свою очередь спросил:
— Что, подбили тебя?
— Нет. Высоту набрала большую, а машина старая, да еще сегодня ночью ее изрешетили, вот она в воздухе и начала разваливаться.
Так встретился матрос Алексей Сагайдачный с летчицей полка ночных бомбардировщиков Лебедевой, которую партизаны называли "Клава Белая".
Клава рассказала о партизанском отряде Гудкова. Еще три часа назад он вел бой на поляне, находящейся совсем рядом.
Матрос решил идти на соединение с Гудковым. Проходя поляну, место недавнего боя, они подобрали оружие убитых егерей. Наконец они встретились с партизанами.
От всего отряда Гудкова остались в живых трое: Гудков, раненная в руку Наталья и его ординарец Ахмет.
Плотное кольцо егерей окружало партизан. Уже более часа Гудков не отвечал на выстрелы. На троих у них была лишь обойма патронов в пистолете, оставленном Решетняком. Их берегли.
Егеря, ободренные молчанием партизан, все сжимали и сжимали кольцо. За поимку "одержимого казака" была обещана большая награда и месячный отпуск в Германию. Поэтому они тоже не стреляли.
Вдруг в тылу егерей началась стрельба. Горное эхо разнесло взрывы и выстрелы. Егеря дрогнули и побежали.
Воспользовавшись моментом, Гудков прорвался и встретился с Клавой Белой и матросом.