Страница 1 из 34
Книга первая
Пролог
Меня зовут Эллис Льюис, мне 32 года, почти тот же возраст, что был у Дэниэла, когда мы с ним впервые познакомились. Почему я решила рассказать эту историю, ещё одну слезливую и банальную историю о любви или, как это модно и принято говорить сейчас, рассказ о человеческих взаимоотношениях? Сложно сказать… Я через это прошла, пережила, прочувствовала, выстрадала… Я не говорю, что я испытала все 9 кругов ада и ужаса, какие только может вынести человек за всю отмеренную ему жизнь. Но, если честно, мне с лихвой хватило и тех исключительных моментов в выпавших на мою долю событиях, последствия которых и подтолкнули меня к данному повествованию.
Как когда-то говорил мне сам Дэн: «Если тебе, как ты думаешь, есть что сказать другим людям, даже если им на самом деле на это откровенно посрать, говори! Иначе потом может быть слишком поздно или ни к месту. А ты станешь изводить себя тем, что так и не рискнул сделать этого раньше. По крайней мере, у тебя появится возможность показать другим отличительную от большинства точку зрения – своё личное видение на привычное для всех положение вещей. Неважно, совпадут ли твои взгляды с чужими. Самое главное то, что ты способна думать сама за себя, и действительно умеешь это делать – думать и воспринимать, осознавать и анализировать. И, само собой, принимать собственные решения (не имеет значения правильные или неправильные, но СВОИ!) в тех или иных ситуациях. А ещё важно, что ты не боишься собственной жизни и не стесняешься делиться личным опытом! Люди могут сделать вид, что не слышат тебя, но всё равно, они прислушиваются. Пускай даже на подсознательном уровне…»
…Действительно, Дэнни? Ты ко мне прислушиваешься? И сейчас тоже?
А у меня сложилось ощущение, что ты вообще меня не слышишь! Или это ты делаешь вид, что не слышишь? А может, попросту ждёшь, когда же я упаду перед тобой на колени по собственной воле и начну молить вслух с надрывными рыданиями, взывая к твоему благоразумию, скрытому где-то глубоко-глубоко в этом твоём жутком панцире защитного «экзоскелета» непреклонного и беспощадного божества? Ты и вправду настолько неуязвим и непробиваем, как выглядишь? В тебе не осталось ничего от моего прежнего Дэнни, кроме чёрной пустоты с изголодавшейся за целое десятилетие демонической сущностью? Месть? Вендетта? Чего же ты хочешь? Утолить этот разъедающий мозг голод или высосать мою душу до последней капли? Тебе станет от этого легче? Это тебя освободит? Сделает более сильным и счастливым? Ты хочешь именно этого? Действительно, Дэнни?..
***
В голове крутились самые изощрённые ругательства, которые я когда-либо слышала в течении своей немаленькой жизни, и которые я теперь вспоминала со столь необычайной лёгкостью, словно пользовалась ими в повседневной жизни, как стандартным набором будничных фраз. И “Fuck!” было самым безобидным из всех!
Да! Fuck!
Впервые я позволяла себе ругаться от всей души и безостановочно (на благо Дэн успел прописать в моём мозгу соответствующую программу специфического лексикона своего богатого словарного запаса из вульгарных выражений). Ненавидела ли я тебя сейчас ещё и за это? За всё, что ты успел сделать или только-только собирался со мной сделать?..
Как долго? Чёрт! Как долго ты думаешь это продолжать? Неужели весь срок, прописанный в контракте? Тогда это действительно тройное Fuck!
И почему я позволяю тебе это делать? Может, я и в самом деле мазохистка? Тащусь от психического насилия и немножко физического? Или всё-таки это?..
Мой бурный мыслительный шторм прервался звуком электронных колокольчиков и открывшихся передо мной зеркальных створок лифта. Последний этаж, но не пентхаус. Ключа у меня нет, подъём лифта осуществился за счёт разрешения хозяина квартиры. Меня пропустили в огромное жёлто-молочное фойе кондоминиума только после того, как дежурный портье за монументальной административной стойкой получил по коммутатору подтверждение, что меня ожидают.
«Эллис Льюис?» – портье вопросительно посмотрел на меня.
Я судорожно сглотнула. Он назвал меня моим настоящим именем.
Хотя, что ещё можно было ожидать от Тебя?
«Да, я… Эллис Льюис!»
Первый раз двери лифта открылись от меня на расстоянии в десять метров, когда я ещё стояла перед стойкой ресепшена. Даже с такого расстояния было видно, что в кабинке никого нет! Чёрт…
Я ведь здесь впервые. Откуда тогда столь стойкое ощущение-убеждение, что это место не являлось одним из семейных гнёздышек президента «Глобал-Вижн»?
Мои широко раскрытые глаза смотрели внутрь «саркофага» чёрно-белого вестибюля с эбонитовым круглым столиком для писем по центру. Фойе или холл с шестью углами и тремя дверьми по периметру, практически наглухо зашит изнутри от пола и до потолка гладкими плитами натурального мрамора. Серебристо-черный ломаный рисунок оплетал поверхность монолитного камня хаотичной паутиной, вызывая в сознании странные ощущения. На стенах, возле каждой из дверей, молочные плафоны красивых ультрамодных светильников, излучающих приглушённый люминесцентный свет. И всё! Больше ничего. Ни картин, ни вешалки, ни корзины для зонтов и тростей. Ни хотя бы вазы с цветами на абсолютно пустом столике.
Зачем вообще делать такие помещения, где даже присесть не на что? Если бы не раскрытые прямо за столиком и напротив лифта центральные белые двери, я бы точно ощутила себя жертвой, запертой изнутри в шикарной клетке изощрённым палачом-эстетом.
Не знаю как, но мне всё-таки удалось заставить себя войти в этот немаленький вестибюль. Чёрт, я даже в лифте не испытывала столь мощного прессинга от замкнутого пространства, как в окружении этих стен, без единого окна или источника естественного освещения! Так недолго и клаустрофобию подхватить!
Ускорив шаг, я попыталась отключить внимание от чёрных стен, мысленно уже находясь в следующем помещении. Но это мало чем помогло. Давление на сознание не ослабевало, даже когда я очутилась в пятиметровом белом коридоре, у простых смертных именуемом «прихожей». Нет, ну, а что! Вполне себе добротная такая прихожая с двумя рядами арочных ниш под тубы с вазонами и эбонитовыми статуэтками, плюс два огромных зеркала в тяжёлых позолоченных багетах друг напротив друга. Не зацепиться взглядом за каждый находившийся здесь предмет было просто невозможно. Особенно за эти два бесконечных измерения в недоступное для людей пространство из ирреальных переходов. На несколько секунд они поймали в свои иллюзорные сети отражение стройной девушки в молочно-белом подпоясанном плаще с расклешённым подолом.
Белый! Ты сказал, чтобы плащ или демисезонное пальто (но ни в коем случае ни шуба, ни куртка и не парка!) были чисто белого цвета. Но, увы и ах, зеркала чётко показывали цвет топлённого молока. А на фоне белого коридора, усиленного холодным освещением люминесцентных ламп, этот оттенок выделялся весьма явственно.
Заметишь ли Ты? И если да, то, что сделаешь? Неужели накажешь?
Зараза!
Попытка отвернуться от собственного отражения, не венчалась должным успехом. Перед глазами продолжал тлеть отпечаток напуганного лица молодой женщины с распущенными по плечам и спине идеально прямыми прядями русых волос оттенка мокрого песка. Стройные ноги в скользком капроне черных чулок кажутся ложно длинными благодаря высоким каблукам замшевых туфель. Странно, но почему-то раньше казалось, что я не смогу пройти в них и трёх метров. Может потому, что это были Danial Hachter?
У Робин определённо садистское чувство юмора. Теперь она (обратиться к Сэм за помощью я так и не рискнула) заделалась моим личным стилистом и литературным гуру по миру «изысканного» дамского романа весьма специфического жанра (по моей, естественно, просьбе).
И кто, спрашивается, тянул меня за язык и отвечающие за подобные мысли извилины?..
«Историю О» я решила не читать, решив воспользоваться упрощённым способом ознакомления с данным видом творческого самовыражения. Банально говоря, посмотрела фильм! Конечно, он во многом отличался от книги. Там напрочь отсутствовало анатомическое изобилие из мужских и женских гениталий, да и год выпуска с натянутой игрой актёров ощутимо ухудшали антураж самой киноленты. Но не сказать, что это было довольно мило, наивно и местами даже захватывающе, немножко соврать самой себе. А вот музыка… (О, эта незабвенная классика и классики 70-ых: Пьер Башле, Владимир Косма, легендарный Серж Генсбур!) Музыка не могла не оставить свой исключительный, неизгладимый отпечаток где-то на недосягаемой глубине полуспящего подсознания вместе с предчувствием чего-то большого… Нет, скорее даже громаднейшего и буквально распирающего, жаждущего вырваться наружу в любой не самый подходящий для этого момент…