Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 97



Тем временем Валентина Викторовна всё с тем же торжественно-печальным выражением лица сняла серый плащ какого-то удивительно унылого оттенка и, не дожидаясь, пока АлиСанна соберёт сумку, принялась перебирать учебники и тетради, лежащие на столе. Деликатная АлиСанна, чувствуя себя несчастнейшим человеком на свете, свалившимся как снег на голову и испортившим жизнь бедной коллеге, робко спросила: 

- Валентина Викторовна, простите, а разве не вы сами попросили Марианну Дмитриевну частично разгрузить вас? 

Старшая коллега посмотрела на неё недовольно и уклончиво ответила:

- Шестой «А» - это такой хороший класс, мечта каждого учителя.. 

- Я понимаю. Но разве его забрали без вашего ведома? 

- Я бы лучше отдала шестой «Б». Там совсем, совсем другие дети. 

- Так давайте пойдём к директору и предложим такой вариант. Пока ещё ребята не привыкли, пока можно всё поменять. Я готова взять шестой «Б»… 

- К сожалению, я классный руководитель шестого «Б» и отдать их никак не могу, - тяжко, обвиняюще вздохнула Валентина Викторова. АлиСанна кивнула: понятно. И попрощалась. Ей нужно было перейти в тридцать второй кабинет и подготовиться к следующему уроку. А ведь ещё и за ключом на четвёртый этаж, в учительскую, сбегать придётся. 

Она быстро лавировала между снующих учеников, радующихся перемене и спешащих по своим делам, и думала: «Ну, и ради чего тогда эта трагическая речь? Если всё давно решено? Если вариантов всё равно нет: шестой «А» лучше, но оставить его нельзя, а шестой «Б» хуже, но его отдать невозможно. Тогда зачем, для чего нужно было срывать урок (целых десять минут пропало)? С какой целью тогда был устроен целый спектакль одного актёра? Просто так? По недомыслию? По душевной чёрствости? Или с желанием показать, что мне тут не рады? Дать понять, насколько мой приход не ко двору?» 

После уроков АлиСанна поговорила с Анной Викторовной и Нилычем. Те снова повторили ей, что Калинина сама просила уменьшить её нагрузку и что появление АлиСанны тут ни при чём. Так она тогда ничего и не поняла. Но на всякий случай старалась как можно реже пересекаться с Валентиной Викторовной. В целях сбережения аж тридцати четырёх нервных систем: тридцати двух детских, собственной и старшей коллеги. 

Но на фоне ещё двух дам Валентина Викторовна казалась, можно сказать, милейшей женщиной. Потому что Калерия Павловна Рисова и Клавдия Ильинична Ухватко были… Как бы это помягче?.. В общем, были они неподражаемы. 

Калерия Павловна тоже была филологом и работала в тридцать третьем кабинете, находившемся между классами Нилыча и Валентины Викторовны. Ещё довольно молодая, лет сорока с небольшим, со стрижкой под пажа, стройная и вполне симпатичная внешне, она, как поняла позже АлиСанна, вызывала стойкую антипатию у большинства коллег. Даже те, кто с ней почти не пересекался, считали её довольно ... м-м-м... оргигинальной. А уж АлиСанне и вовсе приходилось несладко. Потому что ей нередко выпадало работать в кабинете Калерии Павловны, а поэтому и встречаться с той гораздо чаще, чем хотелось бы.

Калерия Павловна ходила странной, слегка танцующей, но одновременно с этим удивительно неживой, деревянной походкой. Глядя на неё, АлиСанна всё время вспоминала дуболомов Урфина Джюса, хотя, конечно, фигура Калерии Павловны была намного изящнее тел деревянных солдат. Несмотря на не старый ещё возраст, Калерия Павловна тетради носила в тканевых, а то и сетчатых авоськах, одевалась не просто немодно (куда уж учителям с их тогдашними зарплатами было угнаться за модой!), а как-то вопиюще скучно и неинтересно. Вроде бы и фигура хорошая, и спина прямая, и брюки сидят неплохо… Но смотрятся всё это вместе так, что плакать хочется. Но на это АлиСанна в жизни не обратила бы внимания, если бы некрасивая, унылая одежда коллеги не была столь созвучна личности Калерии Павловны. Поэтому АлиСанна с удивлением узнала, что Рисова замужем и что у неё есть сын-подросток. Любого из своих коллег АлиСанна легко могла представить в кругу семьи: и яркого, шумного Нилыча, и ироничного Люблинского, и похожую на райскую птичку Маргариту Ройзман. Но вот Калерию Павловну – никак. Не справлялась АлиСаннина фантазия с такой задачей. 

В жизнь АлиСанны Рисова вошла не менее беспардонно, чем Валентина Викторовна. Тоже задолго до конца урока, тоже без стука и с видом, вызывающим желание указать на дверь. Однако если Валентина Викторовна, исключая тот самый первый день, в кабинет хоть и входила, но всё же старалась не шуметь (что, впрочем, ей давалось с трудом), то Калерия Павловна ничем таким не озадачивалась. 

Она с видом хозяйки, обнаружившей на кухонном столе наглую мышь, вплывала своей танцующе-деревянной походкой в кабинет, не удостаивая приветствием ни АлиСанну, ни детей, и шла к шкафам, которые стояли у задней стены. Там она долго, со вкусом переодевалась, вешала пальто, снимала сапоги, сердито вжикая застёжками-молниями. Проделывая всё это, Калерия Павловна негромко, но отчётливо напевала. Петь она любила и пела везде: на улице, по пути от автобуса к школе, на лестнице и даже в кабинете. То, что АлиСанна в это время пыталась вести урок, Калерию Павловну ничуть не смущало. АлиСанна своим присутствием петь и переодеваться ей не мешала, а мешала ли она АлиСанне работать, Калерию Павловну совершенно искренне не интересовало. Она могла подойти, покопаться в ящиках учительского стола, неспешно прошествовать мимо доски к выходу, потом, будто вспомнив что-то, вернуться обратно к столу, могла несколько раз сходить к шкафам и обратно или начать поливать цветы, предварительно набрав в оцинкованную гулкую лейку воды из крана.