Ювелирный мастер

– Видели черта? На красный вылетел, останавливаться не думал! – Григорий хлопнул ладонью по рулю, разгоняя голос до предельной громкости. – Северная столица, а ездят как заблагорассудится! Права купленные И на что? Сбивать людей? Организовывать аварии? – Он энергично и театрально размахался руками, неуместно привлекая внимание. – Урод проклятый. Ему же во благо то, что я не гоню и соблюдаю крайнюю внимательность. Чертов автомобиль, даже разглядеть не успел!

– Господи, сердце аж в пятки ушло. – Выдыхая, полушептал Николай, прижимая одну руку к груди, а другой крепко вцепившись в дверную ручку. – Как будто жизнь перед глазами пролетела. Дайте мне отдышаться.

Константин удобно развалился в сиденья, полностью открыл окно и высунул руку с сигаретой. Молча втягивался и выпускал дым на улицу. От него ожидались бурные реакции, подчеркивающие его строгое и уверенное лицо, громкие ругательства, смело вырывающиеся из красивого рта и превосходно вписывающиеся в ситуацию, точные и резкие жесты, свойственные исключительно твердым характером людям. Он слишком отчетливо осознавал: конфликты и вспышки, которые возвышают в глазах смотрящих, привлекают к себе любопытных окружающих. Самоуверенное несдерживание эмоций восхищает, создает образ сильного и раскрепощенного человека, особенно если тот со вкусом одет. А он как раз отвечал поставленным и не перечисленным требованиям. Но разве уважение завоевывают громкий голос и ругательства? Константин отвечал отрицательно и поэтому всякий раз избегал конфликтов, умея болезненно жалить языком так, что противоядие после не находилась, а на заживление ран уходили месяцы или года. Этот человек излучал невероятные амбиции, и прохожие, основываясь на грациозной походке, улавливали их также ясно, как и аромат ярких и стойких духов. Друзья и знакомые, все его окружающие, были знакомы со стремлением подарить миру, как говорил сам Константин, высшее искусство. Самые близкие с неповторимым удовольствием слушали завораживающие речи и потом с трудом, не в силах повторить слово в слово, распространяли планы ювелира, значительно приукрашивая их. И поэтому многие отчаянно старались вытянуть Константина на разговор о ювелирном деле, однако каждый терпел крах благодаря отсутствию привычки бахвалиться. В отношении еще несозданного кольца он выражал исключительно чувства и только тогда, когда желал сам. Слушателя выбирал, доверяясь интуиции, и очень часто те не повторялись. Тех, кто очаровано слушал его грезы, можно было пересчитать по пальцам.

Николай, мечтающий побывать на его месте, однажды признался в воодушевляющем поведение Константина, который ранее догадывался, замечая завистливые глаза, и которому на этот раз не хотелось поддерживать льющиеся эмоции, становясь своеобразной музой. Именно поэтому он полностью опустил окно, зажёг сигарету и высунул наружу руку, упрекающе проронив:

– Сирену не слышно что ли? Неотложный вызов. Ты, Григорий, не увлекайся мечтами о сцене пока сидишь за рулем.

Григорий обернулся, показав с силой сжатую челюсть и надувшиеся скулы, чтобы оглядеть товарища. Николай закинул голову назад и закрыл глаза. Молчал. Как будто отсутствовал.

Безруков выровнял машину, дальше ехали молча, в раздумье, после продолжительной паузы Григорий вспомнил о незавершившихся похвалах, и в машине до самого конца поездки витал веселый дух разговора . Не проходило и минуты, в течение которой актер не отрывал рук от руля ради неугомонных жестов.

Они остановились на Лиговском проспекте, в нескольких шагах от машины возвышалось серое здание театра. Туфли молодых людей отстукивали об асфальт. Наполненная неисчисляемыми цветами всеразличных одежд улица неизменно движущимися людьми пробуждало желание непрерывно метаться из стороны в сторону, действовать, напоминала, что жизнь не прикована к единому клочку земли, что даже если кто-то остановился завязать шнурки или резко осознает, что направляется не в ту сторону, то движение вокруг не замрет и не разрешит остановиться на пару минут, как это бывает на безлюдных тропинках парка. Если же зевака, возомнивший себя Всевышними, затормозит посередине улицы, в гуще потока, то огромное количество ругани и даже толчков спину обрушивается на скверную плоть. Петербургские проспекты в центре города – места, где не следует пытаться перечить течению горной реки.

Перед самыми дверьми Григорий вручил билеты.

– Увидите меня на сцене. – Тот быстрым шагом, с довольной улыбкой, проскочил вперед, растворившись в гулко гудящей толпе собравшихся зрителей спектакля, которые вышли подышать свежим воздухом.

– Столько лести самому себе. Аж до рвоты, не будь он знакомым. – Усмехнулся Константин.

– Он до смерти увлечен театром, поэтому и болтает, не зная куда еще девать переполняющее множество эмоций?

– Экстраверт и немного хвастун.

– Может, я бы на его месте тоже обладал бы схожем с ним характером.

– Чужого бы не выдержал, поэтому радуйся, что не перескакиваешь с камня на камень.

– Разве я настолько ничтожен? – Константина охватило жуткое желание сжать воротник Николая в кулаках, прижать к стене, поднять и заорать любую глупость, не важно какую, главное заорать, чтобы слышали все: “ничтожен! Немощнее, чем полгода назад! Еще чуть-чуть и тряпкой станешь!”

– Чужое выдержать невозможно, такова наша сущность. Ради твоего успокоения открою секрет: лично мои положительные и отрицательные эмоции с работы не распространяются дальше собственного сознания. И не потому, что среди камней и металлов, эскизов и инструментов скукота. Нет, напротив, потому, что не болтать – мое предпочитаемое поведение, указывающее на хранилище искусства внутри моего тела и разума. Я получаю удовольствие от работы, мир – творчество.

– Получается, у Григория противоположная точка зрения?

– Черт с ним, не хочу разбираться, а то разрою кучу недостатков. Достаточно того, что он любитель поболтать. – Ювелир взглянул на часы. – Семнадцать минут до начала, идем.

Они зашли в заполненное помещение, освещенное ярким светом. Со всех сторон окружали открывающиеся рты и двигающиеся губы: люди среднего и пожилого возрастов. Особо прожорливые крутились у буфета, выстраиваясь в очередь. Старики со своими женами занимали стулья около стен и рассматривали программу. "Скопление любителей трагедий. – Про себя критиковал Константин, протискиваясь через толпу, чувствуя как задеваются пуговицы на рукавах пиджака о чужую одежду. – Мизерное количество горестей в жизни? Трагедия восполнит недостаток счастья? Страдальцам комфортно среди печалей, но почему бы не попробовать… Впрочем, выбор индивидуален для всех, может, для кого-то скрывается выход в чужом горе, но, скорее всего, из всех этих зрителей большинство – истинные ценители трагедий. Знал бы про трагедию – ни ногой. Мне собственного достаточно".

– Иногда жутко хочется побыть главным актером: почувствовать стресс, слабость ступить на сцену, услышать подбадривающее “давай”, а после захлебнуться коктейлем чувств и отыграть роль великолепней ожиданий, а после, когда прозвучат бурные аплодисменты и в последний раз опустится занавес, упиваться экстазом восхвалений коллег: “талант – великая штука”. – Он мечтал, опуская и надолго задерживая веки, робко улыбаясь, поднимая подбородок выше. Жил в грезах, пока неряшливый мужчина не толкнул его локтем. Николай опомнился, приложил ладонь к боку и занудливо продолжил, беспомощно оглядываясь вокруг. – Сложно ли осознавать единственный шанс? Ошибки не прощаются, а если и допускаются, то вызывают разочарование зрителей. И постоянная, неменняемая тяжесть этой мысли начинает надавливать с болью, правда? Особенно на сцене. Думаю, Григорию известна стоимость ошибок, и при этом он успешно играет.

– Что ж, все в твоих руках – мне жутко надоело твердить одно и то же. – Сквозь зубы выдавил Константин. Рассуждений он не слышал, интуитивно предполагал.

Женщина в обтягивающем тело платье синего цвета и с изысканным осетленным пучком на голове вплотную подошла к Константину, специально под предлогом случайности коснувшись его плечом, и заглянула в чисто-серые глаза, упорно пытаясь в них углубиться: