Пьяная Паучиха

  Юлга поперхнулась.

  - Я же просила, - мученически вздохнула она, - без подробностей.

  - Упс. - Селия пожала плечами. - Кстати, Ярт, раз уж мы тут о дверях, ну вот чисто теоретически, как думаешь, может, я все-таки подкину вам деньжат на машину?

  - Я не буду развозить мелочь по кружкам. Особенно Атана никуда не буду возить, - буркнул Ярт, - у него вечно такой вид, что он мне сейчас горло резанет. И Яльса тем более не будет. Мне вообще этот пацан не нравится, он как из книжек ужасов. Тихий ребенок, старательно скрывающий жажду убийства.

  - У него просто лицо выразительное.

  - Ага. И спиной к нему лучше не поворачиваться, - Ярт убил последний охранный знак, - все. Делайте, что делали.

  - Разойдитесь. - попросила Юлга, чуть разбежалась и снова ударила пяткой с разворота. Взметнулась юбка.

  Лин пообещала себе, что научится точно так же. И еще выше. Потому что Юлга очень круто ударяла пяткой с разворота. Раньше Лин думала, что Варт с Юлгой просто так каждое утро, как идиоты, нарезают круги по кварталу, а теперь разглядела Юлгины классные сильные ноги и ей тоже захотелось побегать. И что они еще там делают.

  То есть бегать не хотелось. Хотелось ноги. И пяткой с разворота...

  - Мда, - сказал Ярт, уворачиваясь от выпущенной дверью ветки, - Окос все-таки справедлив.

  - Что?.. - переспросила Юлга, гордо рассматривая дверь, отрастившую ветви и корни, скребущие по полу куда-то в сторону выхода.

  - Когда-то очень давно, в средней, что ли, школе, Варт злорадствовал, что в его-то поколении девушки уже точно не носят велосипедки, - меланхолично пояснил Ярт.

  Юлга залилась краской.

  - Практичность - выше модных веяний, - фыркнула Селия, потянулась отвесила Ярту довольно тяжелый подзатыльник.

  Это был один из тех очень странных взрослых разговоров, где половина слов оставалась где-то в головах взрослых, а треть была Лин мало знакома. Лин никогда не могла такие расшифровать.

  Отрастившая корненоги дверь попыталась вежливо протиснуться мимо Лин к выходу - и, конечно же! Случайно сдернула с нее тень.

  - Постыдились бы, - сказала Юлга, глядя на Лин почти торжествующе, - тут все это время был ребенок.

  - Привет, Крошка Лин. - поздоровался Ярт. - Мне очень стыдно за то, что ты тайно подслушала разговор, который не предназначался для твоих ушей. В моем доме. После того, как Селия всех попросила удалиться. Даже не знаю, что скажу твоим родителям, если им вдруг не понравится его содержание.

  Лин надулась.

  - Простите...

  - Толку? Ты его уже подслушала. Что-то изменится от прощения? - Ярт развел руками. - Прощаю. Иди.

  - А Юлга скажет, что сделала с дверью?

  - Оживила дерево. - ответила Юлга. - Дар.

  Лин повернулась к Ярту.

  - А ты возьмешь меня на Бдение? Никогда не была на Бдении.

  Ей очень хотелось попробовать семидневную медитацию на хлебе и воде. Детей обычно не пускали в зал для Бдения, и это было нечестно.

  Ярт в два стремительных шага оказался около Лин и подхватил ее за лямки сарафана, как котенка.

  - Не-а.

  Он пронес ее через весь дом, выставил на крыльцо и захлопнул входную дверь прямо перед носом, оставив Лин сидеть на ступеньках в одиночестве.

  И минуты не прошло, как он высунул руку и кинул в ее сторону куртку.

  Дверь снова захлопнулась.

  Лин шмыгнула носом.

  Рядом застенчиво переминалась с корня на корень изгнанная из дома недоубитая-недоживая дереводровина, вытаптывая торчащие из-под тонкого слоя снега остатки высаженных у крыльца цветов.

  Лин вытерла выступившие от обиды слезы. Дядь Ярт - хороший мужик, бабуле не наябедничает. Но не может же она бросить здесь эту бедняжку совсем-совсем одну?

  Она погладила дереводровину по веточке.

  - Пойдем. Будешь сторожить мою комнату. Подружишься с Ходячим Энни...

  В ответ дереводровина рассыпалась трухой.

  Интересно, если прилежно учиться у бабули, то все вокруг перестанет умирать и подниматься дохлым?

  Лин побежала домой.

  Такое надо спрашивать у курицы.

  А потом на всякий случай переспрашивать у бабули.

  19.

  Ланерье уже который день маялся.

  Он то замирал, будто к чему-то прислушиваясь, так отчаянно, и от напряжения чуть подергивались плотно прижатые к черепу маленькие уши; то напрягался всем телом и конвульсивно стучал по полу ногой, вытягиваясь на стуле, как струна, вздернув острый подбородок и перебирая руками что-то невидимое; горбился и бормотал себе под нос бессмыслицу, сидя на полу "кабинета" среди дыма десятка разных ароматических палочек, тлеющих, не горящих - и только белесые его глаза лихорадочно блестели в дыму, как огоньки в болотном тумане.

  Саю сначала думала, что Ланерье заболел.