Апокалипсис

Вернувшись в комнату, Павел занялся обыденными делами – снял куртку, затем переоделся в джинсы и футболку. Костюм он повесил в шкаф. На все, в том числе на разглядывание коллекции галстуков в шкафу, ушло десять минут, по истечении которых Павел направился на кухню.

Дверь в комнату Валентина Петровича была по-прежнему распахнута настежь, но сам хозяин стоял на пороге и покачивался, своим потухшим видом напоминая тень на стене. Павел уловил в себе желание посторониться, но коридор был узок, пришлось пройти совсем близко от старика, который только повел осоловевшими глазами, и снова закачался, бормоча безадресные угрозы. Находясь в кухне, Павел продолжал их слышать. Не то, чтобы он прислушивался специально, но в такие моменты он начинал остро ощущать в себе нечто волчье, потребность в движении, потребность в смене жилья. И у него, кипящего изнутри, обострялся слух. Все, что он слышал, все, что он видел в их коммуналке, наполняло кровь адреналином, без которого невозможно было двигаться вперед, верх, в стороны! Но, по его расчетам, смена жилья предстояла не ранее, чем через год.

В кухню вбежала Настя. Она стала спешно набирать в чайник воды, наклонившись над раковиной так, что некоторые вырвавшиеся пряди волос почти касались струи. С некоторых пор она перестала коротко стричься, но времени на укладку ей не хватало. Времени, или денег. На ней был халат, запахнутый и подвязанный поясом. Из-под халата торчали босые ноги в домашних шлепанцах. При желании Павел мог бы точно описать, что там вышек тапочек, выше щиколоток, но… Желания не было! Адреналин в крови взывал к другому – работать, работать с утра до ночи. Слово работа почему-то ассоциировалось с хищной акульей мордой новой BMW. Вероятно, автомобиль олицетворял результат.

В дверях, растрепанными седыми волосами напомнив злого клоуна в кукольном спектакле, появился Валентин Петрович. Одной рукой он держался за косяк, а во второй держал за горлышко бутылку из зеленого стекла, заткнутую обернутой в тряпку пробкой.

– Шваль! – закричал он так громко, что Настя вздрогнула, а Павел поморщился, как от звука пилы.

– Вещи испортили – снова, но уже почти плача, заговорил старик. Он дернул ногой, поддал что-то с пола, и на середину кухни вылетела его пострадавшая старая шапка. Валентин Петрович с минуту смотрел на нее, потом часто-часто заморгал и широко открыл рот.

Очередному его крику предшествовало клокотанье и бульканье где-то внутри.

– Сердце рвется – подумал Павел и по дрожанию пальцев, сжимавших чашку, понял, что старика ему немного жаль.

– Шапку испоганили! Свиньи! У меня же нет больше. – Валентин Петрович снова начал, как пожарная сирена, а закончил, как дудка во рту сопливого малыша.

– Ничего больше нет… у ветерана – выл он, постепенно повышая голос.

– Да постираю я вам шапку! Лучше новой будет! – не выдержала Настя. Она закончила набирать воду и отнесла чайник к плите, перешагнув по пути через грязный зловонный ком на полу, который собиралась постирать.

Павел ожидал, что она нагнется и поднимет испорченную вещь, но Настя зажгла огонь, бухнула на плиту чайник, и осталась около него, повернувшись спиной и к Валентину Петровичу, и к Павлу.

В коридоре зацокали по полу коготки, и в кухню вбежала рыжая настина такса. Она деловито понюхала шапку на полу и засеменила к хозяйке, оставляя за собой мокрые следы. Неудачную попытку Валентина Петровича пнуть ее ногой она оставила без внимания.

– Да иди ты со своей стиркой, б…! – старик поперхнулся матерным словом, и заорал еще громче.

– Лучше за собой и своим хреном волосатым приберись!

– Где? Где прибраться? – Настя резво повернулась и вытаращила глаза.

– Да в ванной, всю испоганили. Хоть бы людей постеснялись! – Валентин Петрович ткнул пальцем в сторону Павла.

Павел пожал плечами и скривил губы: он и так ощущал себя единственным носителем разума в этой квартире, но таким явным признанием брезговал.

– Что в ванной? Чем я вас «достала»? Все время пальцем тычете.

– А то, что волосы твоего придурка там везде.

– Какие волосы! Что вы несете!?

– И это, как там у вас, у баб, с крылышками в ведре! Вонь на всю квартиру. Вонь! Вонь!

Настя не нашлась, чем ответить, и снова отвернулась, вся пунцовая.

А Валентин Петрович не унимался. Его, вероятно, «понесло», как когда-то, при внезапных ночных допросах, которые – не нужно умалять этот факт, были мучительны не только для заключенных, но и для самих следователей.

– Да я таких, как ты, на столе расстилал и пользовал в свое удовольствие… – кричал он, и крик разносился по кухне, коридору и терялся, глох в разорванных складках отставших от стен обоев.

Павел с неудовольствием заметил, что глаза старика наливаются кровью. Это было признаком бессонницы на пару недель, длительного ночного отхаркиванья, хватания за рукав и насильного усаживания к столу, к разговору о том далеком прошлом, которое для Павла было первой, а для Валентина Петровича последней страницей истории.

Валентин Петрович замолчал, чтобы перевести дыхание. Он широко раскрывал рот, выставив вперед плохо выбритый подбородок, и смотрел на Настю, на ее немного сутулую спину в пестром халате, как рассвирепевший бульдог. На миг установилась тишина, которую нарушили шаркающие шаги по коридору.

Это был гость Насти – длинный худой парень, возникший за спиной Валентина Петровича бесшумно, как привидение. Он попытался проскользнуть мимо старика, но был остановлен его сухой, но еще крепкой рукой.

– Куда прешь, подлец!

– Что? – спросил парень, остановившись и прижавшись спиной к дверному косяку.

Одет он был в джинсы и серую футболку поверх ремня. Павел, испытывавший почти научный интерес ко всем новым посетителям Насти, при взгляде на его тощую фигуру ощутил тошноту, как будто вошел в загаженный подъезд.

Валентин Петрович медленно повернул голову и всмотрелся в лицо парня своими серыми, мутными от старости глазами. Смотреть ему пришлось снизу вверх, но это его не остановило.

– Переспрашиваешь, гад? – со зверским удовлетворением спросил он, – вопрос, стало быть, непонятен?

Парень в свою очередь опустил глаза на Валентина Петровича, но промолчал. Он молчал и только хлопал длинными, почти девическими ресницами. При этом зрачки его темнели и дрожали, то сужаясь, то расширяясь. Это были зрачки не человека даже, это были черные пульсирующие дыры, через которые проливалась на мир, украшенный плодами труда человеческих рук, какая-то безрадостная, беспородная и бесприродная пустота. Павлу яростный взгляд бывшего следователя КГБ показался симпатичнее сухого и бессмысленного, как шорох пыли по асфальту, взора настиного приятеля.

Настя снова повернулась к старику.

– Отстаньте от него, – с отчаянием в голосе крикнула она, – он-то при чем?

– Я не при чем, – как слабое эхо повторил парень, вдавился в стену и выскользнул из-под руки Валентина Петровича, который, потеряв опору, чуть не упал, но ухватился за косяк и таким образом удержался на ногах.

– А ты за него не заступайся! Этот сопляк к тебе прилипнет, не оторвешь. Потом всю жизнь не отмоешься.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.