Игрушка для мажора

Я не могла подвести его ожидание — и не только потому, что этого хочет он.

— Может, тебе и кажется, что ты меня любишь, — начинаю осторожно. — Но я уверена, что люблю тебя больше, чем ты меня.

Его мозгу требуется пара секунд, чтобы обработать информацию, а после Яр снова меня целует — я слышала облегчённый выдох? — но теперь это было так мягко и бережно, что мне пришлось ухватиться за отвороты его пиджака, чтобы не упасть из-за слабости в коленях.

— Давай останемся здесь на ночь, — предлагает парень. Озадаченно склоняю голову на бок, щипаю себя за предплечье и взвизгиваю, потому что боль убеждает меня в том, что всё происходящее — реальность. — Что ты делаешь?

— Пытаюсь убедить себя в том, что не сплю. Кто ты, и что сделал с Поляковым?

Ярослав усмехается и роняет лоб на мою макушку.

— Это всё ты виновата — сделала из меня ручного зверька.

— Неправда, — вздыхаю. — Я сделала из тебя человека. А насчёт твоего предложения… Ты уверен, что сможешь тут заснуть? У нас, конечно, нет мышей и тараканов, но новое место и всё такое…

— Я вообще могу спать, где угодно — хоть на полу — если ты будешь рядом.

По-моему, он решил меня добить своими признаниями; и я не имею ничего против, просто… почему сегодня? Что мешало ему сказать всё это вчера или в любой другой день?

— Что случилось за то время, что мы были не вместе? — беру его лицо в ладони, чтобы он не смог отвернуться. — Я знаю тебя; я не сомневаюсь в том, что ты чувствуешь ко мне, но ты мог сказать мне это раньше или не говорить вовсе — может, позже, когда повыёживался бы сам перед собой и наконец-то принял всё это. Но у меня почему-то складывается такое впечатление, что тебя что-то заставило признаться мне именно сегодня.

Вообще-то, я очень надеялась, что подхватила паранойю, и она начала прогрессировать, потому что обычно не чувствую двойного подтекста или недосказанностей — особенно от Ярослава, который, как и я, всегда говорит всё в лоб, не давая времени опомниться. А сегодня мне впервые в жизни казалось, что он не честен со мной — по крайней мере, не до конца.

— У тебя очень богатая фантазия, — в свойственной ему манере закатывает глаза. — Если б знал, что начнёшь искать подвох — молчал бы в тряпочку.

Может, я правда себя накручиваю?

Расслабляюсь в его руках и просто наслаждаюсь тем, что нашла человека, который сможет стать для меня опорой.

После знакомства с моими родителями и сытного ужина — Ярослав привёз целый багажник продуктов, которые мама еле рассовала по полкам и в холодильнике — мы оба попытались устроиться в нашей с братом комнате на неудобной полуторке, но после десяти минут ворчания со стороны парня я сдалась и постелила нам обоим на полу. Увидевший эту картину брат отказался спать дома, заявив, что его «детская психика не выдержит телячьих нежностей», и свалил к другу, а я выдохнула с облегчением: не придётся краснеть, если Ярославу вдруг взбредёт в голову распускать руки. Но он просто обнимал меня, гладил по волосам и даже не пытался перейти границу дозволенного, и у меня на душе всё сильнее скребли кошки.

И если бы я знала, что это — последний спокойный вечер в моей жизни, то утром ни за что не вышла бы за порог родительского дома.

Глава 10. Варя

8 октября 2019 года, вторник

Утром я проснулась одна на похолодевшем за ночь полу; и хотя была заботливо укрыта одеялом, меня удивило то, что Ярослав встал раньше, чем я.

Часы показывали всего половину шестого утра, куда он встал в такую рань?

Собираюсь перевернуться на другой бок, потому что он мог на самом деле встать куда угодно — попить воды, сходить в туалет или ещё зачем — но под боком шелестит что-то гладкое. Просовываю руку, и пальцы нащупывают сложенный пополам листок бумаги; мне становится не по себе ещё до того, как я его разворачиваю, потому то вряд ли Ярослав стал бы мне писать, если бы всё ещё был где-то в доме.

«Уехал разруливать проблемы. Сможешь добраться до универа сама?

P.S.: помни, что я сказал тебе вечером.

Я.»

Ну и что всё это значит?

Отшвыриваю лист подальше и падаю на правый бок — спиной к той части пола, где ещё совсем недавно спал этот самый «Я.»: понятно, какие проблемы он поехал разруливать — боялся посмотреть мне в глаза утром? Вечером всё выглядело каким-то нереальным, а утром обычно всё меняется — думаю, он ещё ночью понял, что совершил ошибку, но отпираться поздно, и поэтому он предпочёл сбежать.

А я и уши развесила.

Как бы я ни ворочалась в поисках удобного положения, заснуть мне больше так и не удалось; я встала совершенно разбитая, с кашей в голове и полным непониманием того, что происходит, и где нахожусь. Родителей дома уже нет — ушли на работу — а Глеб ночевал у друга, так что его ждать тоже не стоит; мне же ещё предстояло вернуться в дом Поляковых, чтобы принять душ и переодеться в чистые вещи, и на всё-про всё у меня два часа времени.

Я быстро закидываю в себя порцию бутербродов и запиваю всё это чаем, кое-как привожу в порядок волосы и минут двадцать трачу на поиски своей сумки. После запираю двери и несусь в центр, потому что у меня осталось полтора часа, из которых надо вычесть двадцать минут на дорогу до дома и ещё двадцать — на дорогу до универа. И ещё хотелось бы увидеть Ярослава до того, как я уйду на учёбу: пусть объяснит мне, что происходит.

До своей комнаты добираюсь в рекордно короткие сроки, и, запыхавшаяся, несусь в ванную, чтобы привести себя в порядок; из шкафа достаю первые попавшиеся вещи, сушу волосы и заплетаю косу — это быстрее, чем пытаться что-то изобрести. Учебники в сумку, тетради с домашкой тоже — осталось только поговорить с Яром. В доме полнейшая тишина, и я предполагаю, что он может спать, поэтому уверенно иду в его комнату; тихо приоткрываю дверь и просачиваюсь внутрь.

Ярослав действительно спит; его лицо расслаблено, и сейчас он больше похож на десятилетнего мальчишку, чем на парня, которому я отдала своё сердце. Он накрыт одеялом только по пояс, так что верхняя часть Полякова была совершенно голой. Я засматриваюсь на кубики на прессе, не боясь быть застуканной, и подхожу чуть ближе, чтобы погладить его по щеке и украсть лёгкий поцелуй — теперь мы квиты. Рука не поднимается будить его, так что я просто бесшумно выхожу обратно в коридор и покидаю притихший дом, надеясь, что после моего возвращения всё станет, как раньше.

По дороге меня снова догоняет Карина — Марк сегодня тоже оказался в состоянии нестояния — и мы просто молча идём вперёд.

— Что-то случилось, верно? — неожиданно спрашивает она, когда стену универа уже маячат на горизонте.

Хмурюсь, потому что не знаю, как рассказать о самом незабываемом вечере в моей жизни и при этом остаться уверенной в том, что мне всё это не приснилось.

— Не знаю, — это самый честный ответ, который я могла ей дать. — У тебя бывало так, что то, что должно радовать тебя, на самом деле угнетает?

— Ярослав тебя обидел?

— Хуже — в любви признался.

— А ты что?

— А я тоже его люблю.

Карина усмехается.

— Знаешь, папа учил меня не верить тому, что говорят до слова «но».

Очень мудро.

— Но у меня такое ощущение, что между нами что-то не так.

— Неудивительно, — фыркает девушка в ответ, и я торможу.

Она замечает, что я больше не иду за ней, поворачивается и натыкается на мой подозрительно прищуренный взгляд.

— Тебе известно что-то, чего я не знаю?

Карина подходит ближе и опускается на стоявшую неподалёку лавочку.

— Вчера вечером Ярослав был у Марка. Так уж вышло, что я подслушала часть разговора, и она мне совсем не нравится.

— Ещё бы, — вздыхаю. — Знаешь, что говорят о тех, кто подслушивает?

«Тот, кто подслушивает, хорошего о себе не услышит».

— В том и дело, что речь шла о тебе, а не обо мне.

Даже не знаю, что я собиралась сделать — сказать что-то или просто глубоко вдохнуть — но ни того, ни другого сделать так и не смогла, потому что меня переклинило.