Игрушка для мажора

— Нет.

Лаконично, но сказано таким тоном, что лучше не начинать взывать к его благоразумию, иначе случится извержение вулкана.

— Почему?

— Потому что я так сказал, — злится. — Не собираюсь плясать под дудку кого бы то ни было: что бы они оба ни задумали, этому не бывать.

— Есть вещи, которые от нас не зависят.

— Знаю. Но тебя я им не отдам.

По телу пробегают мурашки от этой фразы, и я не контролирую себя, когда улыбаюсь; Ярослав замечает это и усмехается, поднимаясь на ноги. Я наблюдаю за ним, когда он подходит к кровати с другой стороны и ложится рядом, нагло сгребая меня в охапку. Мне приходится прижаться щекой к его груди, когда он утыкается лицом в мою макушку и шумно вдыхает запах яблочного шампуня. Он, наверно, и не замечает, как нехарактерно себя ведёт: из самовлюблённого нахала превращается во влюблённого мальчишку. Но я не собираюсь возражать, потому что привыкла каждую ночь засыпать именно в таком положении; это странно, но за все четыре недели Яр ни разу не заикнулся о сексе — как будто он его вообще не интересовал, и парень был рад просто быть рядом. Хотя это не удивительно: живя в таком змеином гнезде, я тоже была бы рада видеть рядом хоть одного человека, которому можно доверять, не опасаясь удара в спину.

Хотя я не могла говорить за Яра: может, у него другие причины.

7 октября 2019 года, понедельник

Эту ночь мы спали в разных комнатах.

На этом настояла я сама, несмотря на все ворчания Ярослава: мне всё же не хотелось обострять ситуацию. Может, раньше здесь и были скандалы без моего участия, но теперь в доме разлад именно из-за меня, а я этого не хотела. Утром Ярослав со мной не разговаривал; хоть мы и завтракали вместе, он не смотрел в мою сторону и не отвечал на вопросы, с повышенным интересом наблюдая за процессом приготовления омлета «Пуляр».

Как маленький, ей Богу.

Закатив глаза к потолку, я поблагодарила тётю Валю и отправилась переодеваться — он может обижаться, сколько угодно, если ему так нравится. И раз уж он не спешил заканчивать свой завтрак, я решила, что сегодня могу добраться до универа сама — тем более что погода была солнечной и тёплой. И можно было целых полчаса посвятить самой себе, не отвлекаясь на сильные руки Ярослава на руле, и подумать о том, что сегодня вечером, возможно, стоит навестить родителей: сто лет уже их не видела. И, может, пока я буду наслаждаться маминой стряпнёй, случится чудо, и в доме Поляковых все станут дружной семьёй, которая заботится друг о друге.

Ну, или хотя бы всё перестанет быть таким мрачным.

— Привет! — пугает меня подскочившая Карина, и я вздрагиваю.

Карина — это аккомодант Марка, друга Ярослава; её жизнь в доме сибарита чем-то напоминала мою собственную — с той лишь разницей, что она запросто могла его заткнуть. И она была единственным человеком во всём городе, против которого Яр ничего не имел: не мрачнел, не злился и не устраивал мне вычитку, оставшись один на один. Это смешно, но мне кажется, иногда в его голове расплывались границы между заботой и собственническим инстинктом, а мне вопреки всему приходилось молча с этим мириться, потому что ссоры уже достали.

— Привет, — здороваюсь в ответ.

Продолжить разговор не успеваю, потому что за спиной скрипят шины нетерпеливо тормознувшего автомобиля.

— Упс, кому-то сейчас влетит, — широко улыбается девушка. — Мне сегодня с утра экшена уже хватило, так что предпочту оставить вас одних и не лезть на линию огня.

— Да, большое спасибо за поддержку, — саркастически усмехаюсь и поворачиваюсь к «экшену» лицом.

Нууу… В общем и целом Карина была права — Ярослав действительно зол, что было весьма ожидаемо, учитывая, что я попросту сбежала от него.

Но в этом он сам виноват.

Поляков резво подскакивает ко мне и прячет руки в карманах светлых джинсов; на нём сегодня белая футболка и чёрный пиджак с заплатками на локтях. Рукава были закатаны, обнажая руки почти по локоть, и я ловлю себя на мысли, что это то, что мне больше всего нравится в нём — его предплечья — такие… чисто мужские: сильные, крепкие и принадлежащие парню, от которого я потихоньку с ума схожу.

Ненормально, в общем.

— Какого чёрта я должен тебя по всему городу искать?! — взрывается парень.

Мне снова приходится прикусить губы, чтобы не засмеяться.

— Даа, найти меня наверняка было сложно — учитывая, что от твоего дома к универу ведёт одна-единственная дорога.

Разворачиваюсь, чтобы продолжить путь — может, догнать Карину, чтобы не тащится на учёбу в одиночестве — но меня бесцеремонно хватают за руку.

— По-твоему, это смешно?!

Вырываю руку.

— Нет, по-моему, это глупо — вести себя, как обиженный пятилетний мальчик, а потом обвинять в этом меня. Взрослей уже, чёрт тебя дери.

Иду дальше, не слыша за собой шагов, но так даже лучше: пусть остынет и поймёт, насколько он идиот.

— Прости меня.

Я практически спотыкаюсь из-за того, что ноги будто врастают в землю, когда слышу эту фразу; она произнесена тихо — будто дуновение ветра — но я расслышала каждое слово так же чётко, как если бы Ярослав сказал их громко, глядя при этом мне в лицо. Недоверчиво поворачиваюсь — может, мне всё-таки показалось, что тиран извинился? — но нет, Поляков действительно смотрит на меня с искренним раскаянием. Мои брови самовольно ползут вверх, пока парень медленно идёт в мою сторону.

— Я идиот.

Да он мысли мои читает!

— Да, капитан Очевидность, так и есть.

Яр фыркает и берёт меня за руку.

— Я не могу ругаться — только не с тобой, — качает головой и снова хмурится. — Каждый раз, когда срываюсь на тебе, такое ощущение, что я тебя теряю…

— Но и не ругаться вовсе ты тоже не можешь, — говорю мягко, потому что вопреки всему у меня не получается долго на него обижаться.

К тому же, я вижу, что это признание далось ему нелегко; это совсем не в духе Ярослава — признавать свою вину и поражение, но я думаю иначе: нужно быть невероятно сильным, чтобы отважиться признать свою ошибку. Беру его руку в свои, чтобы сказать об этом вслух, но пальцы холодит ободок чёрного кольца.

— Что это?

Давно хотела спросить, но как-то вылетало из головы.

А вот Ярославу мой вопрос не кажется таким безобидным — вон как помрачнел. Но, к счастью, играть в молчанку или уходить от ответа не стал — значит, ему и правда важно моё отношение.

— Это кольцо напоминает мне о брате.

— У тебя есть брат?

Не помню, чтобы видела где-то в доме его фотографии или слышала упоминания о нём в разговорах.

— Был бы, если бы мать не сделала аборт.

Ничего себе новости… Интересно, почему? Боялась испортить фигуру? Это единственная причина, которая приходила мне в голову, потому что вряд ли Елена Павловна боялась, что они с мужем не смогут прокормить двоих.

— Мне жаль… Когда это случилось?

— Мне было семь. Я не узнал бы об этом, но случайно услышал разговор родителей — что-то связанное со здоровьем матери, поэтому ей нельзя было рожать ещё.

— Интересно, он был бы таким же тираном, как и ты?

Ярослав усмехается, но как-то печально.

— Они — не он.

Что?

Очевидно, вопрос написан у меня на лице, потому что я слышу пояснение.

— У неё был не один аборт — далеко не один. У меня была бы большая семья с братьями и сёстрами, но носить на пальце столько колец было бы глупо, так что… — Он вытаскивает из ворота футболки тонкую серебряную цепочку, которая не была видна, и я замечаю ещё четыре ониксовых кольца, и снова перевожу взгляд на Ярослава. — Только после пятого аборта она, напившись в дрова, призналась, что попросту их не хотела, поэтому избавлялась — отец тогда был в ярости и чуть её не прибил, хотя стоило бы. А после он, видимо, ещё и узнал, что она меня нагуляла, и этого его доконало — поэтому он и ушёл.

Глаза парня на мгновение будто треснули, пока он держал цепочку, но видение исчезло так же быстро, как и появилось. Наверно, я впервые видела Полякова настоящим — не испорченным плейбоем, который всю жизнь получал, что хотел, а человека, которому не чужды человеческие эмоции: боль из-за потери братьев и сестёр, печаль, сострадание — даже чувство вины.