Страница 32 из 56
Я не знала, что ему возразить. Друг во всем был прав. Ребенок Романа не нужен никому, кроме своих родителей, то есть никому, кроме меня… Боже! Не могу осознать, не могу принять то, что во мне растет жизнь. Казалось, это происходит не со мной, а с кем-то другим, с какой-то другой девушкой. Ребенок… Я стану мамой? Эта мысль не испугала, а, напротив, подарила теплую искру, зажегшуюся в испепеленной болью душе. Насмешка судьбы! Я думала, что умираю, а оказалось, что во мне жизни больше, чем когда-либо. Роман умер, но через меня, через нашего ребенка он живет.
Я воскресла из пепла, как феникс. Истлевшая душа вдруг начала покрываться живой оболочкой. Я вновь начала чувствовать, перестала ощущать себя живым трупом, по нелепой случайности оставшимся среди живых. Душа болела, но…уже не так безнадежно. Я чувствовала: рана затянется. Не до конца, конечно, но будет не так больно. Наш с Романом ребенок вдохнул в меня жизнь.
— Ты должна бежать, — через силу произнес Марк. Впервые я видела друга таким серьезным и взрослым. Даже взгляд изменился. Я видела перед собой не мальчика, но уже мужчину. — Нельзя оставаться здесь. Скоро твое положение станет понятно всем членам семьи, долго ты не сможешь его скрывать. Нужно бежать, Юля, — Марк обхватил мои запястья, крепко сжав их. — Ты должна скрыться и от Капуловых, и от Манкуловых.
— Но как? — его слова звучали для меня как самое настоящее безумие.
— Ты жена Манкулова! — прошипел Марк, с опаской оглядываясь на дверь. — Ты имеешь право на его имущество!
Вспомнились слова Романа о том, что его квартира после свадьбы принадлежит и мне тоже. Я не вникала в юридические вопросы, но мы заключили официальный брак. Никогда не разбиралась в человеческих законах, но что-то мне подсказывало, что без денег Роман меня не оставил бы. Не зря он затеял эту роспись в человеческом ЗАГСе.
— Я даже не знаю, какое имущество у него есть, — растерянно прошептала я. — Кроме одной квартиры в городе, он показывал ее мне. Говорил, что никто, даже его приближенные, не знают о ней. Пока не знают. Его наследники, вступая в наследство, будут знать обо всем имуществе альфы.
— Да, только если квартира не завещана тебе, и нотариусу не дано указание не ставить остальных наследников в известность обо всем имуществе, — Марк удивил своей осведомленностью. — У тебя есть ключ от той квартиры?
— Да, — кивнула я.
— Отлично. Завтра же отправимся туда вместе. Никому и ничего не говори, — строго наказал друг. — Я заберу тебя, помогу выбраться незаметно. Ты помнишь адрес той квартиры?
— Да, но нужно лететь на самолете, — прошептала я. — Нужны билеты… И потом, на что мы будем жить? Кто возьмет на работу беременную, да еще без опыта работы? И моя учеба… — растерялась я. — И что мне делать, когда родится ребенок? — вдруг стало страшно. Был бы рядом Роман, и я бы ни капли не сомневалась в будущем, но его рядом не было. Мне придется все делать самой.
— Ничего не бойся, — Марк решительно взял меня за плечи. — Я буду рядом с тобой, не оставлю. Буду работать, а тебе в твоем положении нельзя. В общем, главное, не волнуйся, — он ободряюще похлопал меня по плечу, хотя невооруженным глазом было видно: сам Марк волнуется куда сильнее меня. Поддержка друга теплотой отозвалась в сердце. Не удержавшись, я обняла его, крепко обхватив руками крепкий торс.
— Спасибо, — прошептала я, чувствуя, что, если бы не Марк, я бы наделала ошибок и пропала.
— Не за что, — друг быстро поцеловал меня в макушку. — Отдыхай. На рассвете я буду здесь. Из вещей бери только самое необходимое. Давай, мне надо спешить, чтобы все подготовить, — он спешно попрощался и вышел, оставив меня одну.
Я беременна! Поверить не могу. Я стану мамой! Мамой нашего с Романом ребенка. Невероятное счастье смешалось с огромной болью. Он никогда не увидит нашего ребенка, не возьмет его на руки, не поиграет с ним. А мой малыш никогда не узнает, что это такое — иметь папу, тем более, такого, как Роман. Мой ребенок даже не узнает, что такое жить в стае. Как я, двадцатилетняя девушка, смогу дать ему то волчье воспитание, которое прививают самцам?
Глава 29
Я много думала в этот день. Недомогание отошло на второй план, померкнув перед открывшимися перспективами. Какая тошнота, когда решается моя жизнь? Прошло несколько часов прежде, чем я осознала: отныне мой статус изменился окончательно и бесповоротно. Ничего не будет как раньше. Я начала есть, впервые с момента смерти Романа чувствуя вкус еды. Это не мне нужно, а ребенку. Нашему ребенку. Будь жив мой муж, он бы кормил меня с ложки. Я обязательно расскажу нашему малышу о том, каким храбрым и справедливым был его папа. Роман будет жить в глазах нашего ребенка, в его голосе, в его волчьей крови.
Уже ночью, лежа в постели, я не могла уснуть. Я вдруг стала смотреть на мир по-новому. Даже отношение к своей собственной семье изменилось. Я перестала чувствовать себя виноватой за то, что скрыла от родителей свой брак. В конце концов, я не сделала ничего такого, что нарушало бы законы оборотней. Как честная женщина, вышла замуж, соблюдя все традиции. Наш брак не является позором для сообщества оборотней. Позором он является только для враждующих Капуловых и Манкуловых, которые уже давно попрали все традиции и законы.
В моей душе появилась уверенность, которой прежде не было и в помине. Я как будто освободилась и повзрослела в одно мгновение. Я — добропорядочная женщина, вдова альфы, будущая мать его ребенка. Почему я скрываю это, как мышь? Романа уже нет, он не заступится за меня, никогда не защитит. Я должна сама отстаивать себя и своего ребенка. Как замужняя женщина, я должна получить от своего отца приданное — те самые деньги, которые будут нужны мне и моему ребенку, чтобы выжить.
Я знала, что он подготовил их еще когда мне было шестнадцать лет. Отец знал, что рано или поздно выдаст замуж свою дочь. Тем более, раз он запланировал свадьбу с Борисом, то наверняка подготовил приданное. Я встала с постели и начала расхаживать по комнате. Является ли задуманное мной преступлением? Как трактовать мои действия: как обворовывание собственной семьи или как попытку забрать то, что является моим по закону? Ведь отец, узнав о моем браке с Романом, скорее убьет меня, чем отдаст полагающуюся по закону денежную подушку.
Совесть вступила в конфликт с гордостью. Последняя призывала наплевать на все и уйти в закат, отказавшись от денег и поддержки. Разум твердил, что я не совершила никакого преступления, к тому же, это деньги не для меня, а для малыша. Я сама прекрасно проживу без семьи и подачек с их стороны, а вот ребенок… Он не должен нуждаться и страдать от того, что его мать и отец из враждующих кланов. В итоге, когда время уже перевалило за полночь, мой материнский инстинкт взял верх над угрызениями совести и детским страхом перед родителями.
Вся семья спала, когда я выскользнула в коридор, направившись к отцовскому кабинету. Во мне жила странная, подозрительно твердая уверенность в себе и своей правоте. Никогда бы не подумала, что когда-нибудь я осмелюсь на подобное, но судьба уже перестала удивлять меня своими кульбитами. Я поняла: случиться может все, что угодно.
Отец не запирал свой кабинет. Он был уверен в том, что никто из своих не станет рисковать жизнью и совать нос в его дела. Но я не собиралась скрываться и таиться, будто воровка. Войдя в отцовский кабинет, я с удовольствием вдохнула запах кожаного дивана. Отец всегда любил кожаную мебель, и этот запах ассоциируется у меня с детством. Усевшись за его рабочий стол, я с любовью провела по нему рукой. Наверное, я нахожусь здесь в последний раз. Что ж…тогда нужно спешить. Я взяла в руки бумагу и ручку, и начала аккуратно выводить слова, которые, казалось, лились из самого сердца. Я рассказала обо всем: о любви к Роману Манкулову, о нашем браке, о своей беременности и о своей позиции. Просила прощения. Наконец, излив душу на бумагу, я вывела: «С любовью, твоя дочь Юля».
Встав из-за стола, я подошла к отцовскому сейфу. Код от него я знала с детства. Услышав заветный щелчок замка, я открыла тяжелую железную дверку. Пачки денег самых разных цветов: красные пятитысячные рубли, зеленые стодолларовые купюры, фиолетовые евро. Красиво. На верхней полке, в углу, лежала стопка денег. Все остальные пачки были рассортированы по валютам, но эта была перевязана резинкой и представляла из себя салат: здесь и красный, и зеленый, и фиолетовый. Надеюсь, я все правильно поняла, и взяла те деньги, которые предназначались именно мне. Оставив письмо на видном месте, я выскользнула из кабинета. Папа приступает к работе около полудня, а к тому времени здесь и след мой простынет.