Страница 9 из 11
Вызвал такси. Забавно, но приехал тот же дядька. Снова посмотрел на меня странно, как на больного или на сумасшедшего. Я попросил выключить мясорубку для мозгов. Обратно доехали в тишине. И без пробок.
***
Из дома я сразу написал Мишке. Он вроде бы оклемался, завтра собирался в универ. Спросил, что было на парах. И тут я задумался. Написать о том, что не ходил? Мишка спросит, где я был и что делал. Обидится, что не зашёл к нему. Почему-то мне не хотелось рассказывать ему правду. Мы тысячу лет дружили, но этот поступок мне и самому казался странным. Как рассказать другу? «Я ездил к чёрту на куличики фоткать нарисованную дохлую птицу»? Да ну. Соврать? Тоже не хотелось. Я решил нагнать туману и написать что-то расплывчатое:
«Помогал матери».
Ну а что, нарисовано-то было просто блестяще. Если бы найти этого художника и уломать его сотрудничать с мамой, было бы здорово.
Ирка громко разговаривала с кем-то по телефону в своей комнате. Отца, как обычно, не было. Мамы тоже. Я покормил Умку, закрылся у себя и натянул чистый загрунтованный холст на подрамник. Спешил, пока образ не ускользнул. Развёл краску. Закрепил на подставке телефон с открытой фотографией, ещё раз просмотрел наброски в блокноте. Разложил кисти. Обмакнул в краску и сделал первые мазки.
Я быстро вошёл в раж. Всегда радуюсь, когда так бывает. Кто-то называет это состояние вдохновением, да только я не верю ни в каких крылатых муз, которые прилетают и становятся за плечом. Я называю это потоком. Из космоса, из самого себя – откуда хотите. Он захлёстывает с головой, и ты не успеваешь даже решить, стоит туда нырять или нет. Затягивает омутом, а когда выплывешь – через минуту или через пять часов – не знаешь сам.
Так и получилось. Поток нашёл меня. Можно часами искать то самое «вдохновение» и не находить. А можно научить себя вызывать этот поток тогда, когда нужно тебе. Я научился. И гордился этим умением.
Я так хотел скорее написать это крыло, что даже забыл про обед. А ведь после утренних блинчиков с кофе я совсем ничего не ел.
Кисть плясала по холсту почти независимо от меня, подчиняясь каким-то неведомым вибрациям. Потоку. Мне показалось, что даже если бы я закрыл глаза, кисть продолжила бы рисовать чёрное крыло исполинской мёртвой птицы.
Мазок, другой. Немного индиго, немного умбры – для глубины оттенков. Это только со стороны кажется, будто чёрный – это просто чёрный. На самом деле всё не так. Возьмите обычную чёрную краску и получите грязно-серый, тусклый и неинтересный цвет. Смешайте несколько других тёмных цветов: индиго, фиолетовый, изумрудный – и получите совсем другой чёрный. Богатый. Переливающийся. Глубокий. Не погасший уголь, извалянный в пыли, а бездонную тьму ночи. Черноту сна без сновидений. Глубину… смерти.
Душный запах масляной краски заполнил комнату, но я не мог отвлечься, чтобы открыть окно. Я боялся спугнуть поток. Боялся вынырнуть и не нырнуть в то самое. В одну реку нельзя войти дважды, помните? Я не сразу понял значение этой пословицы. Кажется, по-настоящему понял только сейчас.
Крыло вырисовывалось, наполнялось глубиной, обрастало деталями. Распласталось чёрным веером по холсту, в точности такое, какое было на фотографиях. Я осторожно прорезал мастихином тоненькие прожилки в перьях, пока краска не высохла и бросился рисовать дальше. Рисовать то, чего не было на фото.
Не знаю, сколько прошло времени. Я не считал минуты. Очнулся только тогда, когда услышал щёлканье ключа в двери. Очнулся и посмотрел на холст так, словно видел его впервые. Короткие волоски на затылке встали дыбом.
Кажется, я немного увлёкся.
Когда я смотрел на холст в последний раз, я видел лишь крыло с просветами костей. А теперь на холсте распростёрлась целая птица.
Мёртвая.
С пустыми глазницами. В них копошились белые черви.
Разверстая грудь зияла несвежей бурой плотью.
У плеч совсем не осталось перьев – только серые кости.
Я сглотнул и отступил назад. Перед глазами рябило от долгого напряжения. Нестерпимо воняло краской. Джинсы и рубашка были безнадёжно испачканы маслом. Я медленно поднёс руки к лицу и едва не закричал.
Вместо пальцев у меня были кости с остатками плоти. Совсем как у пролежавшего несколько недель мертвеца.
Я моргнул, и наваждение исчезло. Мне стало так легко, что я рассмеялся. Ну и идиот! На какой-то страшный миг я правда подумал, что стал мёртвым, как моя птица. Конечно, такого не бывает.
Я провёл ладонью по лицу, встряхнулся и открыл окно. Ветер развеял запах краски, освежил меня, и я уже с холодной головой взглянул на холст.
Недурно. Весьма недурно.
Конечно, я увлёкся и нарисовал не то, что хотел. Но мёртвая птица вышла впечатляюще реалистичной. Интересно, кто это? Ворон? Грач? Орёл? Я никогда не был силён в орнитологии.
На всякий случай я ещё раз посмотрел на свои руки и, убедившись, что на костях есть живая плоть и розовая кожа, с чувством мрачного удовлетворения вышел из комнаты.
Глава 5. Не смотри в глаза
Неделя пролетела быстро. Про Ленку я думал нечасто, но спать стал плохо. Снился дом с крылом.
Я спрятал холст с мёртвой птицей подальше и не доставал его до вторника. На скорую руку наклепал презентацию из своих фоток. И, конечно, распечатал доклад о чёрной живописи Гойи.
Честно, было жутковато читать про то, как некогда придворный живописец запирается в своём доме и расписывает его страшными картинами человеческих пороков. Но я впечатлился.
Демьян Андреевич начал спрашивать по алфавиту. Мишка выступил в числе первых – Баркин же. Показал свой фонтан. Демьян Андреевич спросил, почему Мишка выбрал именно его. По-моему, ответ был очевиден по фотографиям, на которых русалки представали в весьма пикантных ракурсах.
В остальном было всё, как я предугадал. Рассказывали про театр, про музей, про мэрию, памятники и даже про мост. Скукота. Но чем ближе преподаватель подбирался к первой букве моей фамилии, тем сильнее я волновался. Прятал глаза, чтобы не встречаться с Демьяном Андреевичем взглядами.
– Да чего ты ссышь, Леший? – зашептал довольный Мишка, получивший свою пятёрку. – Это не страшно. Сам слышал, он не зверствует, нормальный мужик.
Конечно, я показал Мишке свою птицу. И рассказал про дом. Он как-то не очень воодушевился. Посмотрел на меня сочувствующе, но спорить со мной не стал. Сказал, что, видимо, чего-то не понимает.
– Леснов, давайте, – проговорил Демьян Андреевич.
Я взял флешку с презентацией, картину с птицей и вышел к доске. Злился на себя за то, что сердце предательски громко стучало. Как школьник, блин, урок не выучивший. И чего так волнуюсь? Я ведь готов к занятию. Но противный червячок точил: сделал бы как все, не мандражило бы сейчас. Рассказал бы про грёбаный мост. А то выпендриться решил. Как всегда.
Сунул флешку в разъём ноутбука. Пока загружалось, закрепил картину на мольбрте. По аудитории прокатился шепоток, но я и бровью не повёл. Конечно, моя дохлая птица круче ваших театров. На задних партах кто-то заржал.
– Ты увидел дохлую ворону?
– Главная достопримечательность нашей дыры!
Демьян Андреевич молча осмотрел мою работу и сел за свободную первую парту в ожидании презентации и рассказа.
Я нажал мышкой на иконку презентации. На экране появились слайды, и я похолодел.
Они все были пустые.
Что за хрень?! Я точно помнил, как вставлял фотки, снятые на телефон! Может, с флешкой глюк? Я извинился и перезапустил программу. То же самое. Ничего не понятно…
– Что такое, Леснов? Вы не готовы?
– Я готовился. У меня есть презентация, – пробубнил я, снова и снова перезагружая файл.
– Так покажите нам её. Мы ждём.
Я мысленно клял флешку, презентацию и Демьяна Андреевича вместе взятых. Наконец пришлось сдаться. Я достал из кармана телефон, чтоб хотя бы просто фотки вывести на проектор, но и тут обломался. Из восьмидесяти фотографий почему-то ни одна не открылась. «Файл повреждён». Я тупо пялился на экран, не понимая, что с ними произошло. Залез в папку с недавно удалёнными – пусто. Я беспомощно уставился на препода.