Люби меня полностью

Люби меня полностью

Ася Невеличка

ПРОЛОГ

Через месяц после восемнадцатилетия

— Сними трусы.

— Ч-что?

— Слушаешься и выполняешь, — грубо оборвал я девчонку, наблюдая за поспешным выполнением приказа.

Что я там себе обещал? Никаких сексуальных наказаний? А если она нехрена не понимает и продолжает лезть напролом в Тему?

Да, я ищу себе оправдания. Заранее покупаю себе индульгенцию от собственной совести и товарищеской чести. Ну и хрен с ними.

— Сядь ко мне на колени, лицом к зеркалу.

Я специально сдвинул колени, игнорируя напряжение в штанах. Это ненадолго.

Полина в этот раз без лишних вопросов оседлала мне бедра, сдавив попкой неудобно обозначившуюся выпуклость. Я поморщился, но продолжил экзекуцию. Положил руки ей на колени и широко развел свои ноги, раздвигая тем самым её.

Инстинктивно девочка попыталась сжать, но я удержал колени, сдавив чуть сильнее.

Теперь мы оба смотрели в зеркало и видели там отражение обнаженного лона. Меня несколько подвела выдержка. Я рассматривал нежные девичьи губки, их припухлость, нетронутость… Она упоминала, что имеет опыт? Хм… Даже если так, то вид срывал крышу именно девственностью.

Чистый лобок и розовые недеформированные губки.

Нормальная девчонка уже разрыдалась бы от смущения, что её разглядывает чужой мужчина, но Полина даже сейчас пытается доказать, что она не такая.

В отражении зеркала я ловлю её вызывающий взгляд и усмехаюсь.

Никаких сексуальных игр! Это новое обещание. Но наказания она заслужила самые изощренные.

— Твои руки свободны… Пока. Раздвинь складочки, чтобы я мог видеть клитор.

Меня выдает учащенное дыхание, а её — лихорадочный румянец, проступивший на щеках после моего приказа.

— Не опускай глаз, смотри на себя, — выдавил я, не в состоянии побороть накрывшую волну возбуждения.

Перед глазами с бешеной скоростью проносились фантазии, как бы я мог разыграть эту сценку перед зеркалом.

Но я не могу! Я уже переступил лично начерченную границу. Так что закончу наказание и отправлю девчонку к отцу. Она точно не забудет этого урока, и каждый мой приезд будет вспоминать и краснеть.

— Дотронься до себя, я хочу это видеть…

Глава 1. Восемнадцатилетие

У всех у нас бывают грязные секреты. Я не исключение.

Мне тридцать восемь. Есть бизнес, тачка, крузак, две квартиры, уйма подчиненных и даже рабыни. Семьи нет. Как-то не сложилось, так я обычно отбриваю вопросы, но себе врать подло. Не могло у меня сложится как раз из-за грязного секрета.

— Спарринг!

Я сразу делаю сайд-кик, зная, что кореш сразу же пойдет на сближение. В отличие от меня его удары ногами не сильная сторона, Костя лучше бьет руками. Он отбивает, пока я захожу на лоу-кик, ударяю его по внешней стороне бедра и тут же теряю преимущество — он достает меня первым ударом руки.

Серия ударов и весьма ощутимых.

— Брэйк!

Расходимся. Отлично, сейчас я снова достану Костяна пару раз с ноги.

— Спарринг.

Наша дружба длится целую вечность, а начиналась еще в клубе по кикбоксингу, куда мы записались в один год и занимались после школы. Дружили и боксировали уже тридцать лет. Я женил лучшего друга, пил за его родившуюся дочь, среди ночи поднимал и вез к нему в пригородный дом лучших педиатров столицы, когда у той внезапно поднималась температура.

Он ждал вместе со мной возле операционной, когда оперировали мать, провожал её со мной в последний путь, пил за то, чтоб земля была ей пухом, плевав на язву.

Не друг, а скорее брат. Так я его и воспринимал последние десятилетия. Костя по сути был моим самым близким человеком, моей семьей. И даже он не знал о моей грязной тайне.

— Завтра у Поли днюха, но собирать гостей будем в субботу. Приезжай.

Я скривился, переключая душ на холодный. Все же семейные праздники, все эти сборища не моё.

— Не отвертеться?

— Какое «отвертеться»? У твоей крестницы восемнадцатилетие!

Я присвистнул.

— Серьёзно? Такая уже большая…

— Да какая она большая? — друг заржал, перекрывая душ и натираясь полотенцем. — Я ей по-отцовски так и заявил, до двадцати одного не пить, не курить, не трахаться не позволю.

Теперь засмеялся я:

— Суров, отец.

— Вот появится у тебя своя дочь, вспомнишь меня.

— Не появится. Все делать надо вовремя, а не пытаться впрыгнуть в уходящий поезд.

— Да кончай ты! Вон какой борзый еще, молодых обставишь, фору еще дашь…

— Так, Кость, Марина снова подруг своих притащит? Опять превратите семейное торжество в смотрины?

Друг замялся.

— Ну, понятно, — я перекинул полотенце на дверцу шкафчика, доставая спортивные штаны. — Хоть бы не мешала она день рождения Лины с моим сватовством?

Костян одевался рядом.

— Да я ей сказал, но… Баба же!

Именно. Этого я и не понимал. Если уж он ей сказал, логично, что она должна послушаться.

— Давай на опережение тогда. Приеду завтра, не предупреждай своих девчонок, а в субботу отрывайтесь без меня. К тому же, Лина наверняка своих друзей позовет. Куда ей круг спитых пенсионеров?

— Друзей, — вздохнул Костя. — Боюсь я этих ее друзей. Да и не зовет она их к нам, отнекивается, что загород далеко, никто ехать не хочет.

— У бомжеватых студентов не хватает на билет электрички? — хмыкнул я, затягивая кроссовки.

— Хрен его поймешь, чем вообще молодежь сейчас занята. Только домашние хэпи-бёздыи уже никому не вставляют. Так что Полька в воскресенье в клуб отпросилась, а у меня уже сердце не на месте, Сань.

— Сочувствую, друг, — похлопал я его по плечу, забирая рюкзак со шмотьем из ящика и вместе с ним выходя к парковке. — Дети растут, это как-то надо принять.

— Сложно это принимать. Будь моя воля, посадил бы на цепь и из дома не выпускал.

Челюсть привычно сжалась, когда кто-то касался Темы. Пусть даже друг, который совершенно другое имел в виду, говоря о цепи, но в голове уже нарисовалась грязная картинка. Вот только вряд ли Костя действительно наденет на дочь ошейник, как я себе это представил.

Вот поэтому у меня нет семьи, если не считать семью лучшего друга.

— Боже, это самый шикарный подарок! Спасибо огромное, дядя Саша!

Я растянул губы в приличествующей моменту улыбке, обнимая одной рукой льнущую ко мне крестницу.

— Поможете застегнуть?

Она значительно ниже меня, плеча не достает. И сейчас выглядывает из подмышки своими огромными голубыми глазами, по-детски доверчиво хлопает ими. Ну какие восемнадцать? Как её вообще из школы выпустили?

— Конечно, поворачивайся.

Я ловко отжимаю замочек цепочки с подвеской в форме фонарика, обхватываю шею, невольно вспоминая слова Кости о цепи, которую собственно и купил его дочери в подарок. Успеваю удивиться несоответствию празднуемой даты и хрупкости этого детёныша в плюшевой пижаме, удерживающей копну длинных каштановых волос на затылке. И защелкиваю механизм.

Лина тут же опускает руки, трясет головой, расправляя волосы, и поворачивается ко мне, приковывая внимание к ложбинке между грудей.

— Какая прелесть, правда же? Пап, мам? Смотрите!

— Я думала, ты приедешь в субботу, — обиженно бросает Марина, машинально, между делом целуя дочь в висок.

— В субботу дела, прости Мариш.

Но Полина никак не может успокоиться, ей не хватает внимания.

— Пап? — она натягивает верх пижамы, выпячивает грудь, так что полы разъезжаются еще больше и показывает Косте болтающийся между грудей фонарик.

— Очень красиво. У Сашки отличный вкус. По чаю с тортиком или виски?

Лучше конечно виски, но мне еще возвращаться в город.

— Чай.

Я не успеваю сделать и шага, как Лина снова оказывается у меня подмышкой, прижимаясь всем телом ко мне и осыпая благодарностями.