Медная чайка

– Ну же, просыпайся, давай играть! – пискнул Ульвин, скача по матрасу. – В «Расцвети, березка»! Или сделай так, чтоб я летал, мне в тот раз о-о-очень понравилось! Или…

Гвен подтянула его к себе и уткнулась лицом в холодный с мороза мех.

– Новая игра, – сонно пробормотала она и слабым усилием передала руке, которой накрывала Ульвина, немного анимы. – Называется «Волшебно подремать».

Ульвин протестующе захныкал, но, похоже, игра ему в конце концов понравилась: когда Гвен проснулась в следующий раз, солнце уже вовсю светило в окно, а ее друг-бельчонок сладко посапывал, спрятав нос в пышном хвосте. Глядя на его безмятежную дрему, Гвен почувствовала, как золотое сияние внутри ее вспыхнуло ярче.

Вот так и работает золотая магия: добрые чувства и поступки питают аниму, силу самой жизни, которая есть внутри каждого, а хорошо развитая анима, в свою очередь, позволяет менять реальность самыми удивительными способами. Если твое волшебство сработало и тот, кому оно предназначалось, стал счастливее, немного анимы возвращается к тебе обратно. Потому в этом мире благодарность и была главным способом оплаты за товары и любые плоды труда: это ведь чистая анима, которая помогает и дальше делать свою работу с удовольствием, а что еще человеку нужно? Бесконечный круговорот добра и счастья – самое совершенное устройство мира, какое только можно представить.

День обещал быть прекрасным, как и все дни до него. Гвен пару минут полежала, вбирая в себя его красоту, – это же отличный материал для магии: отсветы бледного солнца на стенах, холодный ветер, скользящий по комнате, как большая невидимая змея, мягкая зимняя тишина за окном. Внутри потеплело, и Гвен довольно махнула рукой, передавая очагу желание, чтобы он зажегся.

Ульвин по-прежнему дрых без задних лап, из маминой комнаты за стеной не было слышно ни звука, и Гвен бодро огляделась, соображая, какими бы еще чудесами их поразить. Пол казался холодным, а шерстяные носки, в которых она обычно шлепала по дому, отлетели далеко, когда она вечером сбрасывала их с ног.

Искусство вглядываться в суть и историю вещей она освоила совсем недавно, и с тех пор не могла наиграться. Гвен протянула руку к полу, изо всех сил представляя, как древесные соки внутри досок очнутся, пробьют себе тонкие протоки среди засохших волокон, и доска вспомнит, каково это, быть деревом.

Совсем не трудно чего-то добиться, когда умеешь правильно желать, вот только это не так просто, как кажется. Через пару минут на деревянных досках выросли мелкие веточки, которые немедленно покрылись почками.

– Эй, нет, не то! – панически зашептала Гвен. – Я мох хотела вырастить, мягкий, чтобы на него вставать можно было!

Но дереву было все равно: оно уже проснулось и начало расти. Каждая доска вспомнила, кем была раньше, и начала обрастать корой, листьями, а потом и цветами. Пол глухо заскрипел – разрастающимся деревьям стало неудобно лежать в ряд, и они начали выпихивать собратьев. О том, чтобы встать на покрытый острыми ветками пол, теперь и речи не было. Ульвин проснулся и отчаянно завопил. Гвен охнула. Мама еще не научила ее, что делать, когда все идет не так, в этом разбираются только лучшие маги, и Гвен испуганно замерла, вцепившись в одеяло и подтянув коленки к груди. «Только бы стены не решили, что они живые», – с отчаянием подумала она, но, видимо, вложила в свои мысли слишком много чувства. Стены не уловили точного смысла слов, лишь направленное на них желание и всплеск анимы, и присоединились к всеобщему, в буквальном смысле, процветанию.

Когда распахнулась дверь, комната уже сплошь заросла покореженными, перепуганными деревьями, которые росли, потому что им так велели, но сами не понимали, куда и зачем. Ветки насквозь проткнули матрас, бревна в стенах натужно скрипели, пытаясь выкатиться на пол, чтобы расти там вволю. Волшебница пару секунд глядела на все это, а потом громко хлопнула в ладоши.

Паника немедленно прекратилась.

– Засыпайте, – сказала она и мягким движением отбросила от себя немного золотистого сияния, похожего на пыльцу.

Деревья заворочались и с облегчением начали превращаться обратно в доски и бревна. Они были старые, и резкое пробуждение им совсем не понравилось – куда лучше спокойно дремать и вспоминать прежнюю жизнь. Через минуту комната выглядела так же, как раньше. Прорехи в матрасе затянулись, вещи, которые деревья уронили, встали на свои места.

Гвен приоткрыла глаза. Она лежала, свернувшись в клубок, и прижимала к себе Ульвина, который продолжал орать на одной ноте и даже не слышал, что все уже закончилось. Гвен понуро села, спустив босые ноги на пол. В груди словно набух какой-то мокрый ком, неприятное, тяжелое чувство, которому она не знала названия. Глаза чесались, в носу мокро хлюпнуло.

– Ну-у, детка, все хорошо. – Мама подошла и обняла ее. – Потренируемся, и все получится. Не бойся.

– Что такое «бойся»? – еле слышно пробормотала Гвен, обнимая ее изо всех сил.

Зажатый между ними Ульвин наконец замолчал и обморочно замер, дрыгая лапой.

– Бояться – это чувствовать, что анима не может тебе помочь.

Гвен задумалась.

– Не хочу так, – подытожила она.

– Теперь без этого не получится, – мягко хмыкнула мама, поглаживая ее по спине. – Чем больше умеешь, тем чаще боишься. А ты целую комнату смогла пробудить! Конечно, надо еще поработать, но я всегда буду рядом, солнышко, я всегда тебе помогу.

Гвен подняла голову и завороженно уставилась на нее. Мама улыбалась и пахла завтраком. День снова стал прекрасным.

– А теперь идем есть, блины остывают. – Мама подхватила ее под мышки и потащила перед собой. Гвен со смехом замолотила пятками в воздухе. – Ульвин, отправляйся домой. Твоя мать почувствовала, как ты испугался, и теперь волнуется.

Последнюю фразу Гвен не очень-то поняла, да и Ульвин, скорее всего, тоже. Но он послушно выпал из руки Гвен, встал на четыре лапы и кинулся к окну.

– Мы сегодня еще поиграем! – крикнула ему вслед Гвен, когда он, пошатнувшись, выскочил наружу, и повторила новое, только что выученное слово: – Не бойся!

Когда Гвен умылась и переоделась в чистую рубашку, они с мамой сели у печки, и та подогрела блины, не вставая с лавки, – просто неспешным движением руки велела блинам лечь обратно в нагретую печку, а затем перелететь в миску. Она посадила Гвен себе на колени, и та лопала блины, вся обмазавшись вареньем из еловых шишек, запивала их горячим напитком из сушеных ягод и рассказывала, как ветки кололи матрас и лезли отовсюду.

– Ты, конечно, очень много потратила, – с тихим смешком сказала мама, отщипывая кусочки от блина. – Но бережливость приходит с опытом, ничего страшного. Еще накопишь.

Гвен кивнула, завороженно наблюдая, как мама ухитряется есть, не опуская в варенье широченные рукава своего бархатистого светлого платья. Откуда мама берет наряды, оставалось для нее загадкой – ни у кого в деревне таких ярких и красивых вещей не было. Вот, например, мамино любимое украшение, брошь в виде птицы с раскинутыми крыльями, которую она прикалывала к любой своей одежде. В деревне говорили, что никогда не видели ни таких птиц, ни такой тонкой работы, и Гвен любила, сидя у мамы на коленях, гладить пальцем чудесную брошку, выкованную из красноватого, тускло сияющего металла. Мама говорила, он называется «медь», а птица – «чайка», такие птицы живут возле большой воды. Гвен, забывшись, потянула к броши жирную от блинов руку, и мама со смехом отдернулась.

– Нет уж, сначала руки вымой. А потом будем играть сколько захочешь, хоть весь день! Но без магии, тебе надо силы восстановить.

Мама встала, подкинула Гвен и ловко поймала. Гвен радостно взвизгнула. Мама продолжала держать ее на вытянутых руках, улыбаясь, потом согнула руки и поцеловала ее в нос.

А потом что-то вдруг произошло.

Мама замерла, и руки у нее разжались. Гвен, вскрикнув от неожиданности, упала на пол, а мама словно и не заметила – только медленно моргала, глядя в одну точку прямо перед собой. Гвен подергала ее за юбку, но мама даже не шевельнулась. Время вдруг показалось Гвен очень долгим, вязким и мрачным, и его прошло ужасно много, наверное, минут пять, прежде чем мама пошевелилась и заметила Гвен, тихонько сидевшую на полу. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Гвен обняла ее за ногу. Вот теперь она точно поняла, что такое «бояться»: мама смотрела так, будто случилось что-то такое, чему анима не поможет.