Страница 2 из 5
Я подняла голову и глупо улыбнулась. Я всегда глупо улыбаюсь в ответ на чью-то бесцеремонность. Белобрысая девчушка лет семи стояла напротив и теребила мать, уставшую невыразительную женщину лет сорока. Та, нагруженная двумя чемоданами и сумкой, даже не взглянула на меня и прикрикнула на дочь:
– Валька, хватит ловить ворон, идём, нам на посадку! Держись за сумку, да покрепче!
Они прошли мимо: женщина торопливо и озабоченно, девчонка – всё время оглядываясь на меня. Застегнув чемодан, я подхватила его и двинулась следом. Мать и дочь почти сразу растворились вокзальной толчее, и я невольно вздохнула с облегчением. Не очень-то приятно, когда тебя разглядывают, как мартышку в зоопарке, а со мной такое происходит частенько. Не будешь же всем и каждому объяснять, что никакая я не цыганка. Просто у меня смуглое лицо, волнистые тёмные волосы и тёмно-карие глаза.
Вскоре я опять увидела их: мать и дочь уже входили в тот же вагон, к которому подошла и я. Надеюсь, хоть не в моё купе. Нет, я не против детей, но отчего-то держу дистанцию с ними, впрочем, дистанцию, сколько я себя помню, держу со всеми. Такая уж уродилась.
Проводница проверила билет у стоящей передо мной пожилой алтайки в национальном халате. Я подала свой билет.
– Пособи-ка, милая…– обратилась ко мне алтайка, поправляя головной платок.
– Да, конечно, – я помогла ей поднять в вагон тяжёлые сумки.
Я прошла вслед за ней по вагону. У купе номер семь она остановилась и оглянулась.
– Тебе тоже сюда?
Я кивнула и улыбнулась. Надо сказать, глупая улыбка – частая гостья на моём лице.
– Так мы соседи!
– Похоже…
А в купе уже разместились давние знакомые – мать и дочь. Девчушка Валя смотрела в окно, место у которого она заняла, но тут же повернулась и опять уставилась на меня.
– Ну-ка, поднимись, внучка, – обратилась к ней алтайка, – я положу вещи.
– У нас две верхние полки, – извиняющимся голосом произнесла женщина. – Нам до Черепаново. Мы посидим внизу?..
– Конечно, сидите.
Вскоре поезд тронулся. Мы познакомились. Валину мать звали Марией, она работала завклубом в Черепаново – об этом сразу же рассказала её дочь. Алтайка представилась: Туйлаш. Когда назвалась я, Мария подозрительно покосилась на меня, но промолчала. Я понимаю: всё как всегда. Тёмные волнистые волосы, значит, цыганка; имя София, значит, еврейка. Туйлаш же повторила моё имя на свой манер: Сопия.
Всю дорогу до Черепаново досужая девчушка Валя приставала к маме с громкими беспардонными вопросами: а тётя Соня цыганка? А она нас не обворует? А она меня не украдёт? Мать с устало-обречённым видом отбивала атаки: Валя, помолчи, Валентина, отстань, Валька, да замолчишь ты, наконец?!. Алтайка Туйлаш помалкивала, я тем более, и дурацкая улыбка почти не сходила с моего лица.
Наконец беспокойное семейство распрощалось с нами. Я вздохнула с облегчением и поймала на себе понимающий взгляд Туйлаш.
– Утомила тебя болтушка?
– Ничего.
Туйлаш выложила снедь.
– Угощайся. Далеко едешь?
– В Бийск.
– И я тоже до Бийска. А потом дальше – в Кош-Агач. Сын договорился со знакомым, он едет туда и меня прихватит.
Я тоже достала припасы, мы поужинали.
– Ложись спать, милая, – Туйлаш ласково погладила меня по руке.– Вижу, хороший ты человек, добрый. Хорошей женой и матерью будешь.
Я опять глупо улыбнулась и промолчала. Женой я получилась неважной, раз Андрей ушёл от меня. Матери из меня тоже не получилось: детей у нас не было. Может, мы просто не успели – наша совместная жизнь длилась не более полугода. И вот уже шесть с половиной лет, как она закончилась, и другой не предвиделось. Туйлаш, поняв мое состояние, покачала головой.
– Всё у тебя будет, вот увидишь. Спи, милая, спи.
Я легла и закрыла глаза. Спи, спи… Добрая ты женщина, Туйлаш, но тебе не понять, что вот прямо сейчас начинается мой ужас – сон! Дело в том, что со мной недавно что-то произошло: я перестала спать! И это не было обычной бессонницей, нет. Я уж и не знаю, как и отчего это случилось, но в какой момент блаженство сна превратилось для меня в нескончаемый кошмар!..
Как только начиналось засыпание, появлялись какие-то мерзкие рожи, они кривлялись, угрожали мне, они выталкивали меня, снова и снова выгоняя из блаженства сна во мрак ночи. Я подскакивала, садилась в постели, тараща глаза во тьме, и эта пытка продолжалась до утра…
Я не могла работать, как прежде, ходила как вареная, для меня и день превратился в пытку. Мне одновременно хотелось и провалиться в глубокий сон, и куда-то мчаться… Вместе с тем, уж не знаю, каким образом, я по-прежнему читала лекции и собирала материал для своей кандидатской.
В конце концов, изнуренная происходящим, я поняла, что схожу с ума. Раздвоение личности – это шизофрения. Мой удел – не кандидатская о немцах-меннонитах, а палата номер шесть.
После долгих мучительных раздумий, после безуспешной борьбы с собой, я осознала, что не сумею сама справиться с болезнью, и что без помощи психиатра мне не обойтись.
Я смирилась и решила: пойду к врачу, пока окончательно не свихнулась. Может, все не так уж страшно?.. Ну попью каких-нибудь пилюль, глядишь, и легче станет. Только вот психушка – это же конец карьере. Как я буду жить дальше с клеймом шизофренички, я даже не представляла. Увы, у меня больше не было сил.
Перед визитом к психиатру и, стало быть, перед окончанием прежней жизни, я решила завершить свои суетные дела – съездить в Бийск, проведать могилу отца, я всегда так поступала в отпуске. И вот я еду.
Надо хотя бы просто полежать, закрыв глаза… Момент засыпания я пропустила. И вот они, опять! Я подскочила, села в постели. Сердце сжал страх… Страх даже не столько перед этими рожами, сколько от ужаса: я схожу с ума. Я шизофреничка… Вот что это такое. И это не лечится, это навсегда, прогноз невесёлый, не то слово…
Туйлаш тоже не спала. Она пристально смотрела на меня. Мне было очень стыдно за свое состояние. Я уставилась в окно. Ночная мгла, вкупе с мерным перестуком колес, убаюкивала, звала в приятный мир сновидений. Я опять попыталась просто полежать без сна, но не тут то было! Как теперь уже стало обычно, мне вновь и вновь приходилось подскакивать и таращиться во тьму…
– Сопия, – послышался тихий шёпот Туйлаш, – ты видишь их?
Я попыталась прогнать сон, энергично потёрла лицо, глаза. Попыталась понять: о чём это толкует Туйлаш, присев возле меня.
– Ты видишь их? – повторила вопрос алтайка.
– К-к… – в голове у меня вихрем пронеслись мысли: откуда она знает?.. – Кого?
– Они не дают тебе покоя?.. Ты не можешь спать?..
Помедлив, я кивнула. Что толку скрывать.
– У меня что-то с головой… Кажется, я схожу с ума. – У меня задрожали губы, а на глаза навернулись слезы. – Что-то случилось со мной, кто-то нападает на меня ночью… Мне не надо было ехать в Бийск. Надо было сразу идти к врачу и ложиться в психиатрическую клинику…
Слезы предательски поползли по моим щекам. Я вытерла их, пробормотав:
– Нервы ни к черту…
В скудном свете ночника я увидела ласковую улыбку на лице моей попутчицы. Она погладила меня по руке.
– Милая, твоя болезнь называется шаманья. А лечить её надо, но не в городе, не у врачей. Но лечить надо обязательно! Иначе – смерть! Я помогу тебе. Я кам, шаманка.
Я уставилась на неё и, несмотря на свое плачевное состояние, насмешливо хмыкнула. Чтобы я, Кузнецова София, кандидат в члены партии, преподаватель атеизма и политэкономии в университете, обратилась за помощью к какой-то шарлатанке?!.
– Сопия, – продолжала вполголоса Туйлаш, – поверь мне. Духи выбрали тебя и теперь не оставят в покое. Они не потерпят твоего бездействия. Я тоже прошла через это. Едем со мной в Кош-Агач. Я помогу тебе. Ты должна стать шаманкой.
Мне даже не хотелось возражать ей. В самом деле, ну не читать же мне вот прямо здесь, ночью, лекцию этой малообразованной жительнице из глубинки о мракобесных предрассудках и о вреде пережитков прошлого…