Межлуние

Совершив задуманное, матрос собрался спуститься с палубы, однако замешкался, заметив цвета Святой Астаньи, и вздрогнул, когда прогремел приказ:

— Взять его! Живо!

Еще недавно казавшиеся незаинтересованными ни в чем, кроме пайки, прочие матросы схватили бросившегося в сторону предателя и с шумом повалили его на досочный настил.

— Ах ты, гад! — Пропыхтел один из вахтенных, оседлав неприятеля, барахтающегося под плащом, и от души стукнул ему под ребра, вызвав жалобный девичий крик.

Суровые мужчины, только что представлявшие себе, как вздернут на рее пойманного подонка, переглянулись между собой. В их глазах промелькнула какая-то робость, и они отступили, все еще крепко держа Кэтрин за края одежды.

— Снимите фонарь, — последовала команда и в руки Джонатану, выбравшегося из лодки, приспущенной на талях за борт, сунули шпионский трофей. Свеча до сих пор горела, и он направил луч на виновницу всех странных событий, происходивших на корабле с первого дня полета.

— Мне очень жаль, мисс Хардман, но остаток полета вы проведете запертой. Вильям! — Повернувшись, но, все еще наблюдая за Кэтрин, продолжил коммондер, — лично проследите за выполнением моего приказа!

Он аккуратно опустил курок на полку пистолета, не допустив выстрела.

— Да, сэр!

— Выполняйте, — строгим тоном добавил он.

Изменницу увели, а Джонатан задул свечу и прислонился поясницей на планширь, радуясь, что в темноте не были видны его слезы.

В ту же минуту, Торе пересекал поле, то и дело оступаясь в невидимые в ночи ямы. Ему не могло почудиться — считанные мгновения назад перед ним мелькнули знакомые с детства цвета Эспаона. Сбежав с дороги, он ринулся напролом.

Его почти исчезнувшая надежда расправила крылья. Что если он найдет Аэрин, ускакавшую от него без всяких объяснений? Торе споткнулся о камень, упав на вытянутые руки, но тут же вскочил и продолжил путь, не обращая внимания на ушиб.

Чувствуя, что он близок к цели, клирик всматривался в очертания чего-то вытянутого, мало похожего на дом, хоть и сравнительно больших размеров. Замедлив шаг, Торе обратил внимание на столбы, удерживаемые сетью канатов, смутно выделяющихся на фоне неба.

Раздавшийся позади него шорох выдал приблизившихся к нему караульных.

— Амиго, я безоружный педро.

Ответа не последовало, но на него накинулись, и, заломив руки, потащили вперед.

— Заткнись, — посоветовал ему один из бриатов.

— Кого вы там поймали? — Негромко поинтересовались откуда-то сверху.

— Эспаонца.

— Поднимите его ко мне.

Заскрипели блоки талей и Торе втолкнули в лодку, являвшуюся наиболее удобным способом подъема связанного пленника на борт корабля, особенно в темное время суток.

И так случилось, что матросы поставили клирика на палубу, удерживая перед коммондером, еще не отошедшего от предательства Кэтрин.

— Кто вы? — без какой-либо любезности обратился к нему Джонатан на идеальном бриатском, сносном футровском, и плохом эспаонском.

— Мое имя Торе. Я странствующий священник, — ответил архиагент на языке футра.

— Потрудитесь объяснить мне, святой отец, зачем вы подошли к моему кораблю?

— Я увидел флаг Святой Астаньи и принял вас за гарнизон.

Понимая, к кому он попал на самом деле, Торе быстро сориентировался. Не преследуя какой-либо выгоды, что в данном случае было истиной, лучше придерживаться нейтральной стороны любого конфликта.

— Команда к взлету! — Отреагировал коммондер.

— По местам! — Перенял эстафету старший помощник, быстро отдав ряд указаний.

Яхта ожила, словно превратившись в один большой живой организм, расправляющий паруса, поднимающий цепи и разворачивающийся носом к северо-западу.

— Как далеко от нас войска эспаона?

Это мог быть проверочный вопрос, и, играя роль священника, Торе не мог позволить себе врать.

— Наверное, в полутора лигах к востоку, я последний раз видел солдат.

И в то же время, являясь патриотом своей Родины, пусть вторгшейся в чужую страну, он не раскрыл то обстоятельство, возможно имеющее значение для бриатов: Протекторат стягивал оккупационную армию к югу.

— Хорошо, святой отец. Развяжите ему руки и отведите в кубрик. Мы еще продолжим наш разговор — последнее предложение Джонатан произнес на футровском.

Торе увели, и Вильям доложил о взятом курсе.

— Позволите вопрос, сэр?

— Спрашивайте, мистер Хонортаун.

— Вы полагаете, они как-то подали знак друг другу?

— Сомневаюсь. К тому же, их сложно представить рядом, не так ли?

Сказав так, Джонатан, тем не менее, отметил про себя, что этот священник слишком хорошо знает язык. Впрочем, сейчас у него были иные заботы, и коммондер посвятил управлению Политимии все свое внимание.

Стараясь не издавать сильного шума, девушка медленно водила цепью по шершавой стене. Сталь плохо поддавалась и всего, чего она смогла добиться — покрыть поверхность звена сетью мелких царапин. Отсчитав нужное количество повторяющихся движений, девушка останавливалась и прислушивалась к монотонному скрипу, доносящемуся из темноты. Это был единственный звук, нарушающий тишину, и вместе с тем, он маскировал ее намерения.

Неудержимая буря эмоций, охватившая ее в первые минуты пробуждения, давно прошла, не оставив после себя видимых изменений. Отчаянные порывы освободиться, лязг цепи и крики о помощи были поглощены равнодушными кирпичными стенами и серым плиточным полом. Собственноручно убедившись в бесплодности необдуманных действий, она впала в уныние, грозящее перерасти в апатию. За то время, которое было потрачено на тщетные попытки разорвать оковы, гнетущее чувство приближающегося отчаяния могло бы заставить преклонить колени перед судьбой многих из тех, с кем она была знакома, неотвратимо изломав их волю, и раздавив надежды на освобождение. Быть может, противостоять неблагоприятным обстоятельствам помогала неожиданно стойкая личность и особенный жизнерадостный характер.

Ее похитителя крайне мало интересовали удобства пленницы, заточенной в комнату без окон и даже отдушин, где дневной свет заменяли просветы в дощатой кровле над головой, поддерживаемой грубо обтесанными стропилами. Поэтому девушка вела отсчет времени по скудным обедам. Человек, скрывающий свое лицо под капюшоном и шарфом, не отвечал на ее вопросы, и не реагировал на колкости. Он словно не замечал ее, в молчании выполняя свою работу. По счастью, ему не приходило в голову проверять сохранность цепи, прикованной к ее ноге.

Она пыталась докричаться до него и стучала по полу, позвякивая цепью, чтобы любым образом привлечь к себе внимание. Похититель не связал ей руки и не затолкал кляп, а значит, предусмотрел такое поведение, или не видел сиюминутной необходимости в таких действиях.

Иным словом, от него не удавалось выяснить, почему она здесь оказалась и что ему от нее нужно, и когда он уходил, появлялось опустошающее чувство никчемности: бесполезности и невостребованности в огромном мире. Будто изготовленная и всеми позабытая деталь, убранная в дальний ящик, она могла часами грезить о светлом часе освобождения из забвения. Оставаясь в одиночестве, наедине с гнетущей тишиной, сырым полумраком и запахом собственного тела, у нее появлялось огромное количество свободного времени, которое она тратила на размышления о последствиях неявки на сборный пункт и разработку новых методов перетирании цепи. По крайней мере, это помогало вызвать гнев, придававший ей силы, и сохранить рассудок.

Девушка неоднократно пыталась вспомнить, как здесь оказалась. На ум приходили однообразные лабазы и бесконечные типовые ограждения. Наверное, ее путь пролегал рядом с доками, пересекая кварталы корабелов, построенных в спешке, из-за чего их планировка была ужасной, а узкие улицы славились своей кривизной и почти не освещались. Возможно, где-то там ее оглушили и затащили в пустующее строение. Кто и зачем? Ее семья не была богатой, а она не занималась сколько-нибудь важным делом. Похититель не требовал написать им письмо и не обозначал своих намерений.