Межлуние

Очередной придорожный столб исчез во мраке позади Тарлаттуса. Ночная темнота поглотила его так же легко, как и еще одну лигу, час и весь сегодняшний день, и все-таки, не смотря на длительное преследование, архиагент по-прежнему крепко сжимал поводья и не позволял лошади менять аллюр. Хотя окружающий мир подернулся завесой усталости, он словно не замечал ее, и представлял себе, что за ближайшим поворотом дороги появится карета. От этой безумной идеи становилось немного легче.

Непредсказуемая графиня все еще опережала его, хотя на этот раз на стороне Тарлаттуса выступала важная фигура, способная уровнять шансы. Дон Карера только и думал, что о встрече с ведьмой, и потирал влажные ладони, представляя себе, как истязает Аэрин то на одном, то на другом пыточном устройстве. К искренней зависти ревностных неофитов четвертого столпа, он был, в некотором роде, коллекционером. Впрочем, благодаря низменным желаниям инквизитора, после разговора с Тарлаттусом вспыхнувшим как масло, пролитое на тлеющие угли, порты западного побережья перестали выпускать суда и парусные лодки, а береговая охрана сделает все возможное, чтобы не пропустить контрабандистов. Так что, оставалось дождаться, когда беглецы попадут в западню, из которой не смогут выбраться.

«И что потом?» — спрашивал себя архиагент.

По крайней мере, не отдавать Аэрин в руки инквизитора. Во-первых, он испытывал отвращение к его кровавым забавам с живыми игрушками, и ее следовало убить хотя бы из гуманных соображений, и на этот раз они не были замещающим жестокость милосердием, а во-вторых, она по-прежнему не должна попасть на допрос.

Последняя мысль связала его рассуждения с супругой. Беспокойство за Кармелу усиливалось пропорционально с расстоянием между ними. Так что у него была достаточно веская причина как можно скорее завершить эту изматывающую погоню, вернуться в Вилон и убедиться в благополучии жены. Возможно, достигнув желаемого, ему удастся погрузиться в тяжелый и глубокий сон, в котором не будет проклятой площади, затянутой багровым дымом, и перед тем как встретиться с Родригесом для обсуждения дальнейших шагов, как следует отдохнув, проснуться новым человеком.

Дорога вынырнула из леса и устремилась в поле. Клирик посмотрел вперед и, заметив экипаж, спускавшийся по пологому склону холма, пришпорил лошадь. Его сердце забилось чаще, а усталость, как поздний туман, развеялась под порывом свежего ветра, подувшего в лицо.

Увлеченный погоней, он не заметил плотную тень, отделившуюся от опушки леса и скользнувшую следом за ним. Постепенно она приняла очертания всадника, стремительно настигающего Тарлаттуса, однако предательский ветер, свистящий в ушах архиагента, скрывал роковой перестук копыт, доносящийся сзади. Лунный свет отразился на грани клинка, блеснувшего в ночи, и лошадь под клириком, как будто неожиданно споткнувшись, упала на дорогу и забилась в агонии, хрипя и лягая воздух. В этот момент луна скрылась за облаком, и всадник исчез во мраке, а Тарлаттус, каким-то чудом избежав травм, сжал четки в кулаке, и, выбравшись на обочину, приготовился к повторному нападению. Вопреки ожиданиям всадник не вернулся и разозленный клирик, забыв о данном обете, крепко выругался. Он остался на пустынной ночной дороге без каких-либо шансов догнать графиню.

Отчаявшийся архиагент потер ушибленный локоть, и прислушался к тишине, нарушаемой только звоном цикад и шелестом листвы. Кто бы это ни был, он умело фехтовал: рука преступника привыкла наносить быстрые и смертельные удары. Тарлаттус кое-что понимал в этом вопросе. Однако, если бы это был офицер, то он бы вызвал оппонента на поединок, а подосланный наемник попытался бы добить лежащего. Заколоть лошадь мог лишь тот, кто охранял карету.

Клирик осмотрелся и расстегнул седельную суму, чтобы достать вещи и составил краткосрочный план дальнейших действий. Увидев свою цель так близко, Тарлаттус уже не мог заночевать в поле и как гончая, взявшая свежий след, побежал по дороге, забыв об ушибах и усталости.

Когда они проходили сквозь кованый ажур арочных ворот Хенеса, вслушиваясь в перезвон колоколов, Аэрин подняла голову, и, придерживая платок, покрывающий волосы, рассмотрела золоченую статую ангела-защитника, установленную на въездной площади Плаза-де-Нико. Сощурившись от яркого света, отраженного изваянием, она опустила взгляд на выстроившуюся полумесяцем группу паломников, бубнящих молитвы перед основанием резного постамента из розового мрамора, отполированного до стеклянного блеска тысячами прикосновений.

Эти места были ей незнакомы. Предгорья Садель представляли собой колыбель Собора, а местные жители участвовали при строительстве первого Купола. Возможно, поэтому, здесь не было той испуганной суеты и паники, как в других провинциях Эспаона. Не зря же в центре города возвышается кафедральный собор Всех Святых Ликов, уступающий в размерах лишь Вилонскому Гранд Кафедрал.

Девушка заметила, как по брусчатке мостовой к ней приблизилась тень Маргада и ускорила шаг, держась от него как можно дальше. По словам возничего, украдкой подкармливающего даву, граф объезжал Коста-де-ла-Кинта по заброшенной дороге, идущей через бор. Неизвестно, что произошло среди пиний, поскольку стоить догадки, основанные на сплетнях служанок весьма неблагодарное занятие, и, тем не менее, на белоснежном отложном воротнике графа выделялись засохшие капли крови. Не потому ли он сменил дворянское платье на щегольской наряд, лишенный кружев, как того требовала мода, одобренная Собором? Куда же подевалась породистая лошадь, шпага-дворянка и нубрийский пистолет?

Аэрин, перехватывая взгляды Элизабет и Изолы, изменивших привычке и снявших мантильи, уже не знала, кого опасаться больше: инквизиции или идальго? Чем дальше от родных мест отъезжала девушка, тем непредсказуемее казался путь, и ее постоянно преследовало неясное предчувствие беды.

— Ты читала миракли? — спросил Маргад, все-таки приблизившись к ней.

Девушка промолчала, и молодой человек услужливо вложил в ее руку небольшой молитвенник. Аэрин удержала в себе дрожь, почувствовав прикосновение его пальцев. Странное ощущение сродни вдохновению обволокло ее сознание, когда Маргад зашагал рядом. Она качнула головой, прогоняя наваждение, а он понял этот знак по-своему.

— Прочти хотя бы один стих, — тихо попросил граф.

Дава заглянула в книгу и, подумав, спросила:

— Зачем они мне?

— С их помощью ты найдешь путь истинный, — с легкой улыбкой последовал ироничный ответ.

— Нет, пожалуйста, возьми обратно.

Аэрин вялым жестом протянула ему молитвенник, и Маргад отстранился, чтобы направиться к лавке Собора, продававшей святые символы. Девушка вздохнула, и с обреченным видом следила, как он выбирает украшение. Она не доверяла ему, и только изобразила покорность, позволив застегнуть на своей шее золоченую цепочку.

— Подыграй мне, — прошептал он.

— Мучо грасиас, — она склонила голову и кокетливо улыбнулась, мысленно давая ему пощечину.

Аэрин обратила внимание, что даже в воображении она двигалась как-то замедленно, будто устала от бесконечной борьбы. Все ее проблемы с сегодняшнего утра словно отдалились и потеряли четкую форму, уменьшившись до незначительных, не имеющих влияния мелочей.

Прошло не менее четверти часа, прежде чем граф обратился к матери:

— Может быть, остановимся на пару минут?

Элизабет скользнула по нему оценивающим взглядом: у Маргада был болезненный вид. Да и сами леди выглядели усталыми.

— Тебе плохо? — выдержав паузу, спросила Аэрин, надеясь, что вопрос не казался наигранным.

Элизабет обернулась к ней и дава выдержала укол холодного, высокомерного презрения, быстро сменившегося вдумчивым одобрением.

— Идите дальше, а я немного… постою. Эта жара меня убивает.

И отойдя в тень, идальго прислонился к стене дома.

— Не опаздывай. Мы будем ждать у Сантас Пуэртас.

— Да, хорошо… — молодой человек рассеянно кивнул.