Притворись моим

***

— А вон там, видишь, всё в огнях? Это старое здание библиотеки. А знаешь, что там было раньше?

— Что?

— Военный госпиталь, — просвещает Марк и, шурша упаковкой, вгрызается в многослойный бургер.

Аккуратно убираю пальцами испачканную едким соусом бумагу и откусываю скромный кусочек, хотя бутерброд такой вкусный, что будь моя воля, я бы проглотила его целиком.

Но: а) так я рискую умереть от кишечной непроходимости, и б) есть словно голодная в присутствии такого парня совсем неприлично.

Хотя Марк не церемонится: набивает полный рот, продолжая при этом что-то увлечённо рассказывать, периодически вытирая губы скомканной салфеткой.

— Я люблю приезжать сюда ночью, вид на город просто нереальный.

И я не могу с ним не согласиться. Мы сидим на широком каменном парапете смотровой площадки и прямо под нашими ногами расстилается ночной город. Миллионы огней, машины-микробы с включенными фарами, огромное, бескрайнее чернильно-матовое небо. Жаль, что звёзд не видно. Хотя признаться, небо меня волнует сейчас меньше всего, а вот Марк...

Искоса смотрю на его возвышающуюся рядом фигуру: он сидит, свесив одну ногу с парапета, а колено другой подтянув к груди. Из-под подвёрнутых по-модному джинсов торчит край белого носка и оголённая полоска кожи, и почему-то гипнотизировать эту полоску куда проще, чем смотреть на его лицо. Я боюсь встретиться с ним взглядом, до сих пор чувствуя огромную неловкость за всё случившееся. Вообще за всё, начиная со вчерашней ночи и заканчивая этой, мягко говоря, необычной трапезой на свежем воздухе. Хотя за это, в общем-то, я хочу сказать ему большое спасибо.

Всю дорогу, пока мы ехали, я боялась, что он отвезёт меня в какой-нибудь пафосный ресторан, где я абсолютно точно чувствовала бы себя не в своей тарелке и вряд ли проглотила бы хоть кусочек. И каково же было моё удивление, когда он остановился возле МакАвто и набрал всякой всячины в огромный бумажный пакет с известным на весь мир логотипом.

Сейчас нас разделяет заляпанная жирными пятнами коробка из-под острых наггетсов, неловко рассыпанная мною картошка-фри (неудивительно!), смятые салфетки и огромные полупустые стаканы колы. Не знаю, как он понял, что вот это всё мне ближе и комфортнее, но он понял, и я не могу не высказать ему за это хотя бы мысленную благодарность.

— Что ты любишь читать? — оборачивается он и, выронив несколько былинок капусты из бутерброда, по-свойски сгребает их пальцами с джинсов и забрасывает в рот. Почему-то это меня так развеселило и расслабило, что я тоже позволила себе откусить кусок, размером совсем не соответствующий жеманной леди.

— А с чего ты взял, что я люблю читать?

— У тебя умные глаза, — подмигивает и доедает бургер, с хрустом смяв в кулаке упаковку.

— В школе я любила Пруста, Хемингуэя, Пастернака – его "Доктор Живаго" меня просто покорил. Вообще люблю классическую литературу девятнадцатого столетия: "Джейн Эйр", "Капитанская дочка"... — говорю и замечаю, как округляются его глаза, что сразу же сеет внутри панику: — Что-то не так?

— Когда я спросил, что ты любишь читать, я и подумать не мог, что ты книжный червь.

О, Господи! Даже аппетит пропал.

— Это плохо?

— Это прекрасно, — улыбается он и отгоняет взмахом ладони кружащихся у лица мошек. — Если человек много читает, значит, он много знает, значит, с ним есть о чём поговорить. А ещё это значит, у него было мало времени на то, чтобы делать разного рода глупости.

Его взгляд опаляет, и непрожеванный кусок застревает в горле. Я чувствую, как неумолимо краснею, но решаюсь-таки спросить:

— А как много читал ты?

— Намного меньше твоего.

— То есть времени на глупости было больше?

— Выходит, так, — он снова улыбается, и улыбка его таит в себе так много неразгаданных пока секретов.

Кто же ты такой – Марк Шелест?

Мне жутко интересно, что же он имеет в виду, я хочу расспросить его о многом, но понимаю, что сейчас, может, и место для подобных откровений, но точно не время.

Да и вообще, с чего вдруг ему впускать в душу совершенно постороннюю девушку? Даже если учесть, что с этой девушкой он сегодня проснулся...

В голове всё перемешалось, так много событий всего за одни сутки в моей жизни ещё не происходило. Да столько событий у меня вообще за все прожитые двадцать лет не собрать! И тут разом, как обухом...

Но самое в этом всём для меня странное – это моё к нему отношение: вчера вечером я считала его красавчиком, настойчивым мажором, который знает, чего хочет; сегодня днём – с лёгкой руки Светки – отпетым подлецом, не знающим, что такое мораль и совесть; а вот сейчас я снова вижу его новым. Он не мажор и уж точно не подлец – он просто молодой привлекательный парень, с которым я делю поздний ужин, любуясь изумительным видом ночного города. Здесь действительно нереально красиво, и мы тут совершенно одни. Всё это так необычно...

— Невкусно? — кивает Марк на зажатый мною даже наполовину несъеденный бутерброд.

— Вкусно, но... ты купил так много всего, уже просто не лезет.

— А я люблю поесть.

— А что ещё любишь? — обычный вопрос, но почему-то, произнеся его, я вижу, как в блестящих от света фонарей глазах мелькает уже знакомый огонь.

— Много чего...

Мне кажется, или он неуловимо скользнул взглядом по моей груди?

Да, у нас уже всё было, но... всё равно стало как-то не по себе. Боже мой, да разве с таким парнем может быть "по себе" хоть когда-нибудь в принципе?

— Эй, вы не оборзели, уважаемые? — раздаётся позади грозный рык, и я, обернувшись, вижу приближающегося к нам блюстителя порядка в синей форме охранника.

Марк оборачивается тоже, и его лицо озаряет широкая хулиганская улыбка.

— Н-да-а, вечер перестаёт быть томным.

— В смысле?

— Бежим! — подскакивает Марк и, затолкав остатки трапезы в бумажный пакет, хватает меня за руку.