Навия. Западня

Последний входящий оказался от Кимкиной матери и был сделан вчера аж во время большой перемены. Окончательно потерявшись, я нажала на вызов, понимая, что вполне могу довести бедную Татьяну Валерьевну до инфаркта своими вопросами. Но другого выхода у меня не было, вдруг с подругой что-то случилось на ночной улице. А главное – почему она вообще там оказалась? Может, звонили на домашний?

Потянулись мучительные, тягучие гудки, а потом Татьяна Валерьевна ответила совсем не сонным и вроде как настороженным голосом:

– Да, слушаю.

– Это я, Дана, – затараторила я. – Скажите, а Кимка… то есть Лина, уже дома?

Пауза, потом короткий ответ:

– Она дома.

– Ой, как хорошо. – У меня появилась возможность вздохнуть полной грудью. – А то она убежала почему-то… у вас там все в порядке?

На этот раз пауза была еще длиннее, я успела даже алекнуть.

– Может, Богдана, как раз ты мне скажешь, что случилось у тебя дома? – спросила женщина подчеркнуто спокойно, но голос ее звенел от напряжения. – Мы с мужем очень хотим это знать.

– Ничего не случилось, что вы, в том-то и дело! Мы смотрели сериал, потом обе заснули. А потом я проснулась, а Лины нигде нет, хотя одежда тут, сапоги, телефон.

Тишина в трубке.

– Ой, а можно мне самой с ней поговорить? – сообразила спросить я.

– Нет, нельзя, – прозвучал быстрый ответ. – Лина сейчас в ванной. Послушай, Дана…

Пауза.

– Что? – пискнула я, готовая ко всему.

– Давай-ка я сама позднее с тобой свяжусь, когда пойму, что произошло. Ну, или Лина. А сейчас, прости, я должна заняться дочерью.

– Да, конечно, – пробормотала я в уже онемевшую трубку.

Машинально я отправилась на кухню, включила чайник, выключила, снова включила. Кимка сошла с ума? Может, у нее давно какие-то проблемы, типа ночных кошмаров, мы ведь вместе никогда не ночевали. Может, она проснулась и не поняла, где находится, запаниковала, бросилась наутек. Я слышала, есть такие люди, которые не вполне отличают сон от яви.

Да, но ночевать вне дома всегда запрещалось именно мне, не ей, злорадно подсказала память. Кимка, в отличие от меня, ездила на все школьные экскурсии, жила в гостиничных номерах с одноклассницами, сотни раз, к моей зависти, оставалась на всяких вечеринках с ночевками.

А может, что-то испугало ее? Странный, ни на что не похожий звук в ночи, неясная тень на стене, нечто мелькнувшее за окном? Может, ей показалось, что кто-то пытается проникнуть в квартиру, осторожно возится на лоджии?

А вдруг в нашей квартире по ночам и впрямь случается что-то необъяснимое? Может, мать потому и не разрешала мне никогда ночевать вне дома, боялась оставаться одна и у нее были на это веские причины? Ведь подругами в этом городе она так и не обзавелась и уйти из дома ей было некуда. Я-то сплю, по выражению матери, как дубиной по голове шарахнутая, вот и не в курсе ночной жизни квартиры.

Но все это чушь, конечно. Разве убежала бы Кимка, не разбудив меня? Даже если запаниковала, выскочила за дверь, то уж там точно подняла бы тревогу, стала бы звонить соседям, звать на помощь. Да и не стала бы моя скорая на решения мать жить в квартире, где непонятно что творится, враз бы переехала, хорошо, если не в другой город.

Звонок мобильного – Кимкиного! – заставил меня слететь с табуретки. Снова звонила Татьяна Валерьевна, голос у нее на этот раз был измученный, тусклый, и что-то шумело на заднем фоне.

– Дана, не разбудила?

– Да вы что, я и не ложилась. Как Лина?

– Не очень хорошо, – сдержанно сообщила женщина. – Сейчас ее на «скорой» везут в ЦРБ, мы с мужем едем следом.

А я-то надеялась, что все прояснится! Заорала со страху:

– Зачем в больницу, что с ней такое?!

– Пока ничего не ясно. Мы вызвали «скорую», когда сами не смогли ее успокоить, а врач посоветовал госпитализацию. Еще сказал, что могут быть повреждения, о которых мы не догадываемся, – тут она от страха громко икнула, – но Лина пока не дает себя осмотреть. Богдана, скажи мне правду…

– Какую?

– У вас там была вечеринка, мальчики? Из гимназии или кто-то еще, незнакомые?

– Да никого тут не было, только мы вдвоем! – завопила я возмущенно. – Можете прямо сейчас приехать и посмотреть, тут никого нет и все чисто!

– Тише, Дана, не кричи так. А вы что-то… пили?

Наверняка хотела спросить «употребляли».

– Что вы, нет конечно же! Ей же сделают анализы, сами увидите, что ничего такого!

– Тогда я просто не знаю, что и думать.

Тут я услышала, как на заднем плане что-то грубо и резко говорит Кимкин отец, словно автоматными очередями палит. Я отчетливо разобрала слово «лжет». Зашуршало, наверно, Татьяна Валерьевна прикрыла трубку рукой, выговорило торопливо:

– Ладно, Богдана, ложись и постарайся еще поспать. Все будет хорошо.

– Но вы мне позвоните, когда врачи скажут, в чем дело?!

– Обязательно. Все, отбой.

Глава шестая

Новая земля

Старейшина Владдух и в прежних своих богатых покоях всегда пробуждался раньше всех домочадцев, стоило лишь на востоке забрезжить светлой полоске. Вот и сейчас, едва небо из черничного сделалось лиловым, он разом открыл глаза. И по мере того как всплывали воспоминания о минувшей ночи, все шире распахивались выцветшие за годы очи старейшины.

Вчера он, сколько мог, все бродил по глубокому снегу, укутывал поплотнее хнычущих от холода детей, уговаривал старших перетерпеть всего лишь до рассвета. И мысленно прощался, и просил у каждого прощения за свою ложь. А когда начали гаснуть костры и лагерь погрузился в сон, устроился на последнюю ночевку и сам, прильнул спиной и затылком к теплому боку своего верного коня Вихрата. Вспомнил всех дорогих ему людей, родителей, покойную жену, двух убитых в городе сыновей, друзей веселой юности.

Помолился основательно всем идолам и духам, которые считались покровителями его народа. А потом до последнего, напрягая глаза, вглядывался в лицо Орлика, что сидел со своей невестой Деей у затухающего костра, накрыв ее и себя одной волчьей шкурой. Даже в последнюю ночь жизни они не посмели возлечь вместе, так и уснули сидя, привалившись друг к дружке и переплетя руки. Владдух видел, как белеют, покрываясь инеем, их волосы и мех дохи, а потом и видеть ничего уже не мог – холод склеил ресницы. Но еще слышал, как неспешно, поскрипывая настом, словно глумящийся над жертвой тать в ночи, приближается к стоянке их нынешний повелитель, тот, кто оказался сильнее всех божков, вместе взятых, – лютый мороз.

Но все же он проснулся. Ужас отравленной стрелой проник в сердце Владдуха: неужели вчера он позабыл какого-то из идолов, не отдал ему дань уважения, и тот в отместку позволил его жизни продлиться и увидеть мертвыми, обращенными в хрупкий лед всех тех, кого он любил? Или это наказание за то, что нерадиво правил своим народом, слишком доверял соседям и прозевал-таки опасность?

Заведя назад руку, Владдух провел ладонью по конскому боку – бок был теплый и мерно вздымался. Потом ощупал свои ноги, почему-то одеревеневшие, и быстро понял причину – на них спал, как на перине, свернувшись калачиком, старый пес Вук.

Старейшина посидел еще чуточку, отметив про себя, как стремительно наступает рассвет. Только что небо было темным омутом, но стремительно начало бледнеть, словно в черноту щедро вливали ведра родниковой воды. Скоро уже Владдух смог рассмотреть сына и Дею – они так и спали сидя, только сомкнутые прежде руки распались и теперь тонули едва не по локти в траве. В траве? Только сейчас старейшина сообразил, что там, где пару часов назад лежало сплошное снежное одеяло, теперь зеленела трава, щедро расцвеченная цветами и кустиками ягод.

Дея проснулась первой, широко распахнула глаза, повела головой – и улыбнулась во весь рот почти без удивления. Как будто ничего другого и не ждала увидеть. Склонила голову, приветствуя старейшину, и негромко поделилась с ним: