Страница 45 из 52
Сказать, что в Германии авралов не любят, значит – ничего не сказать. Орднунг на производстве даже не закон. Это - святое. И в одночасье планы и календарные графики всех уровней, от завода до участков мастерских и цехов, сводная таблица сроков поставок покупных и полуфабрикатов, - все улетело в мусорку. Вдобавок к таким непредвиденным хлопотам, колоссальная ответственность: одно дело строить личный заказ иностранного монарха, и совсем иное - своего собственного. Требовательного и въедливого до чертиков во всем, что становилось объектом его интереса. А означенный заказ интересовал кайзера Вильгельма весьма и весьма. Правда, не только он один.
В этом Карл Александрович убедился через неделю, когда Экселенц внезапно решил собрать в Данциге руководителей крупнейших частных верфей Германии. На совещание «особой важности» - так значилось в конфиденциальной телеграмме Мюллера.
Кроме самого Цизе и его главного конструктора Боркштеде, на встречу с кайзером, Тирпицем, Зендан-Бирбаном и прикатившим вместе с ними начальством казенных верфей Вильгельмсхафена и Киля, прибыли директор-главный конструктор «Германии» Раухфус, управляющий директор «Вулкана» Бауэр, Германн Блом и Эрнст Фосс, а также Бернгард Ховальдт. Все они прихватили двоих-троих главных специалистов своих заводов. Так что торжественный ужин Цизе пришлось заказывать на пятьдесят семь персон.
Смысл выступлений кайзера и главы Маринеамт на совещании свелся, по большому счету, к четырем ключевым моментам, уже в скором времени сулящим промышленности Рейха новый кораблестроительный бум.
Во-первых, флот и его августейший вождь намерены впредь строить боевые суда, не уступающие британским ни в чем. Поэтому на кораблестроителей Германской империи ложится ответственность за скорейшую подготовку их верфей к строительству линкоров водоизмещением… в двадцать пять тысяч тонн! С учетом того, что это далеко не предел.
Во-вторых, после того, как программа расширения производственных мощностей, включая общее увеличение стапельных площадей, новое крановое хозяйство, углубление и расширение рабочих акваторий, постройку плавучих доков и т.п. будет утверждена, правительство окажет частным компаниям содействие для скорейшего ее исполнения. Помощь эта будет адресной и комплексной. Это и налоговые льготы, и малопроцентные кредиты под госгарантии, или даже прямое инвестирование. Например, для постройки плавдоков с грузоподъемностью свыше сорока пяти тысяч тонн, или строительных док-бассейнов. Кроме того, государство гарантирует 100-процентную загрузку для всех вновь вводимых мощностей в течение срока окупаемости их инвестпроектов.
В-третьих, поскольку Россия, которую отныне можно считать союзником Германии в борьбе с мировой гегемонией англосаксов, не располагает всем комплексом передовых технологий в сфере судостроения, германские частные компании получают «зеленый свет» на участие в реконструкции русских верфей. Царь Николай предоставит немецким инвесторам значительные доли в своих лучших заводах. А со своей стороны, германское правительство негласно установит льготы по привлечению национального банковского капитала для облегчения промышленникам Рейха вхождения в русский судпром.
И, наконец, в-четвертых. С этого дня лозунгом при проектировании новых кораблей станет торжественно изреченный кайзером слоган: «турбины, нефть и длинные стволы дополнят прочность крупповской брони!» Поэтому каждая из крупных верфей должна проработать вопрос организации собственного турбинного производства. Фирме Круппа предстоит оперативно провести техперевооружение для изготовления всех типов орудий с длиной стволов в 50 калибров и более. Правительство рассмотрит предложения по этим программам и разработает инвестиционные механизмы для их скорейшей реализации…
Про свой второй интерес, но уже не государственный, а персональный, Император напомнил Карлу Александровичу незадолго до ужина. И пожелал осмотреть строящуюся яхту Кронпринца, проходившую пока по всем бумагам фирмы, как экспортный заказ.
Цизе и его коллеги в грязь лицом не ударили. Увиденным кайзер остался доволен. Но добавил от себя одну новую вводную. Кораблестроителям «Шихау» необходимо было предусмотреть возможность «загримирования» яхты под ее прототип. Что ими и было сделано со всем возможным тщанием. Правда, если с муляжами шлюпок и орудий в корму от переднего мостика, при уже имеющихся мачте и трех трубах, две из которых были бутафорскими изначально, никаких проблем не возникало, то вот с носовой частью они «нарисовались».
Дело в том, что вместо крейсерского карапаса с погонной 120-миллиметровкой на нем, на яхте, лишь немного не доходя до форштевня, должно было быть смонтировано остекление переднего смотрового салона. Но, как выяснилось, Экселенц уже продумал этот вопрос. Он предложил Цизе сделать бортовые стеклянные панели опускающимися в особые ниши внутри фальшборта, а верхнюю крышу из проекта исключить, заменив ее съемным брезентовым тентом. Таким образом, салон будет использоваться «по погоде», а на месте его остекления, в том шоу, что задумал Экселенц, можно будет без проблем установить бутафорский декор.
***
Бра, закрепленное над столиком, отбрасывало мягкие световые блики от чайного стакана, недопитого Гингельгеймбом, прямо в лицо спящему графу. Но Его сиятельство это нисколько не тревожило: оно почивало крепким сном праведника под перестук колес, убаюканное мерным покачиванием вагона и полутора сотнями граммов потрясающего, тридцатилетнего «Бисквита». Бутылку райского эликсира улыбчивый Цизе «притаранил» под вечер из своих «закромов», дабы закрепить итоги перспективных для него знакомств. И из этого факта можно было смело сделать вывод о том, что в Санкт-Петербург бывший российскоподданный едет с самыми серьезными намерениями. И вовсеоружии…
Меланхолично глядя куда-то вдаль, сквозь улыбку абсолютного счастья на графской физиономии, Василий думал. По идее, ему давно уже надо было «отбиться», но так с ним иногда случалось: порция хорошего спиртного подействовала, как полная кружка щедро заваренного кофе. Да, и тема для размышлений была злободневной, как никогда. Завтра в Питере он будет принят Зубатовым. И главный вопрос, который задаст ему Председатель, Балк знал наперед.
Сергей Васильевич никогда не был ни убежденным панславистом, ни шовинистом-патриотом в духе незабвенного Скобелева. По роду профессиональной деятельности, всю свою сознательную жизнь, от юношеской марксистской кружковщины до опалы и ссылки под надзор во Владимирское захолустье, он сражался со скверной внутри нашей страны. Но сегодня, когда волею судеб он оказался во главе первой правильной спецслужбы России, в круг его интересов и обязанностей попала систематическая работа за рубежом. Причем не только в отношении наших беглых «политических», но и всех их зарубежных спонсоров, покровителей и прочих юзеров. Как разных идейных частников, вроде мистера Яши Шиффа с его присной иллюминатствующей банкирской братией, так и полномочных представителей конкурирующих держав, преследующих прагматичные, с их точки зрения, антироссийские интересы.
Поэтому, когда Зубатов осознал, какого именно калибра подчиненного «ссудил» ему Государь, интересоваться мнением Балка по всем вопросам, решения по которым были не вполне очевидными, взял себе за правило.
Перед этой командировкой Василия, Председатель, как бы мимоходом, заметил, что его весьма заботит «немецкий вопрос». А именно: можно ли нам в Германии достаточно быстро найти точки опоры для эффективной работы ИССП по ее приоритетным целям, очертить круг персоналий, подходящих для этого во властных структурах Рейха, в армии, в полиции и на флоте. Но главное, - можно ли немцам в принципе доверять. Вести с ними честную игру, как с ответственными союзниками.
Это означало, что уже завтра, ему, Василию, надлежит представить свою предельно взвешенную и ответственную оценку наших перспектив на «германском направлении». А конкретно – дать прогноз по возможности для России использовать Рейх в своей Большой игре за «место под Солнцем». Где-то явно и честно, соблюдая баланс интересов в рамках союзнических отношений. А в чем-то – втемную. И при этом, кровь из носу, но избежать катастрофических бедствий, обрушившихся на нас в августе 1914-го и в июне 1941-го, в той безумной, иррациональной истории двадцатого века, которая была ему известна.