Моя мишень

***

Глаза у Марченко уставшие, замечаю это, когда мы занимаем места напротив друг друга за дальним столиком. Первым делом он заказывает кофе, а потом уже бутылку виски, я листаю меню в поисках салатов и закусок. Жизни той женщины ничего не угрожает, ей провели операцию, пообещали щедрую компенсацию морального ущерба. Кроме того, Лехе скорее всего придется навестить пострадавшую, такие сюжеты пресса любит.

— Ты спас ей жизнь и должен за это извиниться. Нечестно, — говорю после того, как мы сделали заказ. Он пожимает плечами, делая большой глоток обжигающего черного напитка. Я изучаю пенку в его чашке, коротко подстриженные ногти на жестких пальцах, между которыми он машинально катает пакетик с сахаром. Если я подниму глаза выше, мы снова будем смотреть друг на друга. — Что теперь тебя ждет?

— Вчера уже протащили через комиссию и двух психологов. Что дальше — пока не знаю, но от работы не отстранили. Завтра отдыхаю, послезавтра на смену, как обычно.

— Тогда выпьем за вменяемость? — поднимаю стакан, он салютует мне, после чего чокаемся.

Мы много раз весело и звонко чокаемся, но пьем почему-то мало, больше притворяемся разгоряченными. Играем роли беззаботных людей, разбавляем затянувшиеся паузы глупыми улыбками и смешками. Он все время осушает стакан до дня, но я заметила, что наливает на донышке. Тем не менее эйфория подхватывает меня уже после второго глоточка и не отпускает до самой темноты, когда мы вдруг идем в кино, а затем, уже ближе к полуночи, заваливаемся в такси на заднее сиденье.

— Господи, это был фильм по комиксам! Почему ты плачешь? Это как-то связано с низким болевым пороком? — жестоко подкалывает он меня.

— Эй! Не смешно! Между прочим, если бы ты не сидел в телефоне половину сеанса, то не задавал бы сейчас глупые вопросы!

— Мне просто было скучно.

— Или мы меняем тему, или ругаемся, — грожу ему пальцем и хмурюсь, на что он притягивает меня к себе и бормочет что-то вроде: «Напилась, веди себя прилично», — но при этом улыбается.

На самом деле я весь вечер смеюсь, разрумянилась, Леха приобнимает меня одной рукой. Я устраиваюсь у него на плече и закрываю глаза, он утыкается мне в макушку. Мы оба сонные, вымотавшиеся, но в целом — вечер могу оценить на пять с плюсом.

— Ты приятно пахнешь, — говорит он мне шепотом. В салоне громко играет радио, Леха трется носом о мой висок. Он намного ближе, чем следует, я тоже чувствую запах его кожи, смешанный с ароматом туалетной воды. Мне тоже приятно, но я решаю оставить это при себе. Он ведет рукой по моему плечу медленно и одновременно невыносимо сексуально. Пульс учащается, хорошо, что в темноте не видно моих постыдно горящих щек и лихорадочно блестящих глаз. Эмоции интенсивные, разрушительные и одновременно… такие настоящие. Никогда я не испытывала ничего подобного. Это слишком. Мне кажется, я медленно умираю.

Между нами ничего не может быть. У него — невеста, у меня — чувство собственного достоинства.

Он не пьяный, но навеселе. Я зажмуриваюсь, когда чувствую на себе его горячее дыхание. Он не догадывается, как на меня действуют эти игры по краю терпения, травит каждым движением, словом. Никогда я не слышала: «я тебя люблю» — от мужчины. «Ты приятно пахнешь» — тоже отправляется в копилочку. Но он не должен об этом узнать, по крайней мере, не сегодня. Слишком унизительно.

— Знаешь, как было бы идеально закончить вечер? — у самого моего уха звучит его тихий, низкий голос. Мне кажется, я сейчас ударю его изо всех сил. Нервно прикусываю внутреннюю сторону щеки.

Вот так просто у людей: сходили на свидание, почувствовали химию, переспали. Перед этим купили надежные презервативы, обсудили допустимое в постели, наговорили друг другу приятных слов для храбрости. Обыкновенно и достойно. У других. Не у меня.

— Сейчас мы тебя привезем к Нике, и закончите, — парирую без особого энтузиазма. Жалею, что произнесла эти слова вслух. Воображение щедро подкинуло картинки, которые представлять совсем не стоило.

— Ты бы хотела оказаться на ее месте? — видимо, мой снайпер выпил больше, чем следует. Делаю глубокий вдох перед тем, как ответить:

— Нет, конечно. Бедняжка сидит у окна и ждет. Не мое.

Он смеется, а потом мы оба смеемся, но недолго, потому что, по сути, не над чем.

— Да, я гадко с ней поступаю.

— Почему? Тебе нравится обижать людей, которые тебя любят? Это такой способ психологической самозащиты?

— Я такой, какой есть. Бывают и похуже.

— Ой, Леш, что за чушь? Любой человек может измениться, если захочет. Тем более. в лучшую сторону. Ты ее осознанно держишь на расстоянии. Чего ты боишься?

— Ничего.

— Все чего-то боятся. Я бы хотела встретить человека, с которым будет не так страшно.

— Не так страшно «что»?

— Всё, — вкладывая в это понятие действительно всё. В том числе, конечно, секс, но не только. Мне никогда не хотелось перепихнуться с кем-то по-быстрому. Сбросить напряжение. Для здоровья. Нет, все не то.

Возможно, какая-то часть моего внутреннего «я» застряла в наивном подростковом возрасте. Но искренние слова «ты мне нравишься» — разве живут где-то за гранью современных отношений? И лепестки по кровати при первом разе… дело ведь не в цветах вовсе, а в том, что кто-то заморочился. Постарался сделать приятное любимому человеку.

Он молчит некоторое время, я невольно слушаю радио, как раз заканчивается песня и начинаются полуночные новости. Провожаю глазами столбы уличного освещения, пока мы пересекаем могучую реку Енисей по мосту. Диктор пробегается по важнейшим событиям дня, одним из которых становится болезненный для всей страны инцидент в Красноярске.

Замечая, что мы притихли, водитель делает погромче, и салон заполняет звучный мужской голос, рассказывающий о том, что женщину, попавшую под раздачу при операции СОБРа, перевели из реанимации в палату, ее жизни и здоровью ничего не угрожает, началось расследование действий силовиков.

— Твари, — плюется водитель, — только рядом с бабами и смелые, особенно когда с оружием в зубах. А случись война, где они, силовики эти? Обычные мужики пойдут границы защищать! Почему? Потому что там не бабы с детьми, а вооруженный противник. Трусы!

Я смотрю на Лешу, он невозмутим, открываю рот, чтобы возразить, но Марченко дает знак молчать, дескать, это бесполезно. Он не срывается на таксисте, хотя мог бы отыграться.

— Полегче, мужик, я мент, — говорит спокойно, но с нажимом. Мне же улыбается и быстро подмигивает. Да, таксисты знают все, поделятся мнением, даже если не спрашиваешь, мы как раз обсуждали недавно.

— Так я не про полицию, — суетится тут же. — Вот если…

— Просто молчи, — советует Леха, и тот много раз подряд кивает.

— Сразу куда-то смелость подевалась, — подмечаю я с улыбкой. — Чего ж бояться, если все полицейские — трусы.

— Я ведь сам давным-давно служил, — вздыхает водитель. — Но в наше время было по-другому.

***

На улице так тепло, что я едва не забываю куртку в такси, благо Алексей заглянул в салон после того, как расплатился с водителем. Двор безлюдный и тихий, лишь откуда-то издалека доносится веселая современная музыка и заливистый женский смех. Свет в квартире родителей не горит: мои по привычке не переживают, отпуская дочь с Марченко. Навязчивое дежавю.

Он сказал, что сдаст меня из рук в руки, поэтому вышел из автомобиля и отпустил такси. Иду впереди, он не отстает. А у самого подъезда вдруг обнимает со спины. Быстро. Крепко. Прижимает к себе, скрестив руки на моем животе, склоняется и целует в щеку. Так быстро, совершенно без предупреждения. Хотя разве перед поцелуем нужны какие-то длительные подготовительные мероприятия?

Я теряюсь. Почему-то замираю, не в силах пошевелиться. Просто стою, слушая биение собственного сердца. Его горячая ладонь скользит по моему животу, опускается ниже, следом перемещается на мое бедро, сминает его, неторопливо поглаживает ягодицы через синюю джинсовую ткань. Он поворачивает меня к себе и смотрит сверху вниз. Его рот приоткрывается, мой следом — тоже. А потом он наклоняется для настоящего, взрослого поцелуя в губы, в последнее мгновение я успеваю отвернуться, подставляя ему щеку. Мужчина не теряется, его горячие губы скользят по моей коже, в то время как пальцы ласкают спину, то и дело опускаясь к бедрам. Все происходящее — совершенно серьезно. Не так, как восемь лет назад на лавочке. Не из жалости. Он находит мою шею, и поцелуи становятся влажными.

Конец ознакомительного фрагмента.