Самый Лучший Ветер

Магическая валерьянка наконец подействовала, я успокоился и, уйдя в свою каюту, принялся собираться. Переоделся, нацепил пояс с револьвером, перекинул через плечо ремень сумки со своими вещами и гостинцами для тетки и потопал вслед за гномом. Далина на полосе уже ждала целая делегация из немалых аэродромных и служивых чинов, никогда такого раньше не было, поэтому я, облегченно вздохнув, проскользнул мимо них с деловым видом прямо на проходную.

Наконец с удовольствием закурив на улице уже за забором, я для начала отправился в архив, рассчитывая застать там Виктора Михайловича. Слава богу, архив находился на выселках у рудника, которые контролировала дружина, так что опасаться не приходилось. Патрулей по пути встречалось много больше обычного, и то хлеб, а уж я думал, что совсем служивые мышей не ловят. Наддав ходу и перескакивая многочисленные лужи на грунтовой дороге, так как время близилось к вечеру, я практически подбежал к зданию архива.

— Здравствуйте, — поздоровался я с курившим на крыльце стареньким сторожем. — Виктор Михалыч у себя?

— Здравствуй, Тёма, — подслеповато прищурившись, признал меня дед. — У себя еще, бегом беги и застанешь его, а то уходить уж все собрались, поздно уже.

Облегченно выдохнув, я направился прямо в директорский кабинет, здороваясь со всеми попавшимися по пути. Вытащил из сумки и сунул обрадовавшейся мне секретарше шоколадку, пообещав после остаться и рассказать последние новости. Потом постучал в двери и наконец вошел.

— Артемий! — радостно протянул Виктор Михайлович. — И трех дней не прошло, оперативно, молодец. Как дела, как ребята? Антон Антоныч тебя нормально встретил?

— Хорошо встретил, — сказал я ему, пожимая руку. — Ваши письма помогли. Строго там, через особый отдел даже провели и пропуск выписали.

— Большой город, — понимающе хмыкнул он показал на стул, приглашая садиться. — Захватишь по пути бумаги для него? Мы сейчас работаем вместе над одним делом, и на вас очень рассчитываем.

— Конечно, — кивнул я. — Он говорил, кстати, что-то такое. Я ему пообещал зеленый свет.

— Это ты молодец, — похвалил меня Виктор Михайлович. — Архив тамошний не чета нашему, но и мы кое-что можем. Вот у меня для тебя есть один документ…

— Слушайте, тут такое дело, — перебил его я. — А что у вас вообще в городе творится? Нас на летном поле в городе так встретили, что еле ушли.

— Да ну? — неподдельно изумился тот. — Все вроде как всегда, с учетом местной специфики, конечно. Хотя я в городе давно не был…

— И не ходите, — посоветовал я как можно серьезней. — Там власть переменилась. Пока я на руднике в больнице лежал, тоже не видел ничего, а сегодня дали нам прикурить. Дружина город вообще контролировать перестала, им бы тут усидеть. На обратном пути, через неделю-две посмотрим, как дела пойдут и, если что, вывезем вас с архивом вместе в Белый Камень. Несколько ходок сделаем, но вывезем.

— Все настолько серьезно? — уставился на меня Виктор Михайлович. — Быть не может.

— Может, — твердо уверил его я. — И есть. «Ласточку» хотели у нас отнять, под пулеметным огнем взлетали, такие дела. Так что прозондируйте почву и готовьтесь к переезду, на всякий случай. А теперь можно и документ ваш посмотреть.

— Да какой документ, Тёма, — подскочил Виктор Михайлович. — Если все, что ты говоришь, правда, готовиться надо!

— Надо, — согласился я, — пакуйте бумаги, собирайте вещи.

— Не то! — раздраженно махнул он на меня рукой. — Бумаги вывезти можно, это не беда! А людей куда я дену? У всех семьи, кому они нужны в Белом Камне? Ополчение надо собирать, вот что! Я давно ждал подобного, и не только я, но думал обойдется. Сделали, сволочи, из города какой-то отстойник! А я-то думаю, почему народу у нас на выселках прибавилось, почему люди к нам переселяются, а оно вон чего! И патрули на улицах на каждом углу, дожили.

Виктор Михайлович соскочил с места и принялся собираться, сметая бумаги по ящикам стола.

— Держи документики, потом посмотришь, — сунул он мне в руки конверт и пачку бумаг, перевязанных бечевкой, для Антон Антоныча. — А я побегу. Заскочу в штаб дружины, к майору, он у нас главный. Мне-то он врать не станет. Побеседуем, а там посмотрим, что делать.

— Если все будет серьезно, — я взял документ и вышел вслед за ним в дверь. — То тогда сегодня или завтра с утра, до восьми часов, загляните к нам на «Ласточку». Пулемет вам пожертвуем, или два. Если меня не будет, скажите Далину или Арчи, они выдадут.

— Ух ты, — благодарно стиснул мне руку Виктор Михайлович, прощаясь. — Царский подарок, они же только на аэродроме есть, и на пристани. У дружины еще, в арсенале.

— На аэродроме уже трех нет, — усмехнулся я. — Это один из них. И не подарок это, потом вернете, как все устаканится

— Интересно, как это вам удалось, — на бегу обернулся ко мне он. — Потом расскажешь. А пулеметы вернем конечно, если отобьемся, но за сохранность не ручаюсь, сам понимаешь. Военное дело такое.

— Понимаю, — помахал ему вслед я. — До свиданья!

Виктор Михайлович, путаясь в полах длинного пальто, убежал вверх по улице, направляясь в штаб дружины. Как раз сейчас там должен быть и Далин, так что встретятся они по-любому, вот пусть и узнает о нашей истории из первых уст. Я же развернулся в другую сторону и быстрым шагом направился к дому моей тетки. Вообще вся моя родня жила за рудником на берегу речушки, крепким хутором на несколько семей. Верховодил там дед, держа порядок твердой рукой. Жили крепко, даже богато по фермерским меркам, но очень уж скучно. Вот и свалила тетка в город, где веселья больше. Теперь живет не нарадуется, и хотела бы вернуться к деду, но сына, Игореху того самого, на хутор в кандалах не затащишь. А без него она не согласна. Пропадет, говорила тетка, мальчик мой без меня совсем. А то, что этот без малого двухметровый мальчик весит сто килограмм и опасен для окружающих как долбанутая на всю голову росомаха, этого тетка Марина видеть не хотела.

Мы с Игорем очень дружили по детству на хуторе, но потом наши пути разошлись без нашего согласия. Я остался с дедом и родителями, а они умотали в город. Дед долго бухтел и сопротивлялся, бил по столу кулаком и исполнял прочие дебильные родительские ритуалы, вместо того чтоб просто поговорить с дочкой, и додергался до того, что в один прекрасный день она сбежала с сыном в Новониколаевск. Он потом поехал за ней в город, нашел съемную хату, где они жили, и устроил жуткий скандал на свою голову, намереваясь с позором вернуть их обратно. Но тетка Марина впервые в жизни не испугалась деда, а вцепилась в него как гадюка в крысу, всю свою несчастную жизнь на нем выколачивая.

Присмиревший и что-то понявший в этой жизни дед вернулся на хутор чернее ночи, скрывая от нас царапины на лице. Притихшие родственники робко следили за его тихим однодневным запоем, не рискуя беспокоить. Дед пил в одиночку и плакал, а наутро, протрезвев и не став похмеляться, взял лопату и выкопал на заветной полянке все горшки с серебром, им самим зарытых на черный день. Запряг в пролетку лошадь, взял с собой на всякий случай моего отца, и умотал в город. Продали они все ухоронки, добавили наличных и купили тетке Марине крепкий и ладный дом со здоровенным участком хоть и на выселках, но зато по центру.

Тетка там прижилась как родная и, хоть и не нашла себе мужика, открыла лавку. Дело у нее поперло, потому что шебутная она была до невозможности, расчетливая в деда и общительная непонятно в кого. Я повадился с тех пор приезжать к ним каждые три месяца на сдачу экзаменов в школе, потому что был на домашнем обучении, и вот тогда я и заметил, что прежней дружбы с Игорем у нас нет. В каждый свой приезд я кидался к нему, как радостный щенок, рассказывал последние известия про черную мохнатую собаку Дину, которая совсем стала похожа на медведя или про то, какая замечательная нынче рыбалка на Холодном озере и как было бы хорошо, если бы он к нам приехал.

Игореха снисходительно выслушивал меня, поигрывая по блатному четками в руке, но в гости не стремился. Потом я стал замечать, что он сторонится и даже стесняется меня на улице, хотя всех его новых худосочных друзей я мог вывезти в одно лицо, правда если по одному или даже по два, а не толпой. Я рассказывал ему, какие прочитал книги за это время, сидя в одиночестве длинными зимними вечерами на хуторе, о чем мечтал, а он зевал мне в лицо и говорил, что для реальных пацанов все это джуки-пуки в вообще не по понятиям. До сих пор не знаю, что это значит.