Самый Лучший Ветер

— Ну, тут ты врешь, — не выдержал я, — любая банда на любой улице тоже с кого-то старшего начинается. Брат там или дядя. Романтика опять же. Природные отморозки довольно редкое явление.

— Ну вот, — подхватил Саныч, — а я о чем толкую. Среди людей живем, Далин, и никуда от этого не деться.

— Хорошо, — кивнул ему гном, — насчет этого понятно, жги дальше. Четыре причины ты уже привел.

— Четыре? — переспросил Саныч и зачем-то пересчитал загнутые пальцы, — точно, четыре, пока сюда шел, шесть было, две потерял, выходит. Ну да вам и четырех хватит, притомили вы меня. А не хватит, сами придумаете.

Мы замолчали, начали переглядываться, и как только Далин открыл рот, чтобы начать высказываться, Саныч опять жестом руки ладонью вперед остановил его.

— Стой, гноме, так дела не делаются. — Комендант встал с дивана и приготовился на выход. — Вот я сейчас пойду, а вечером вы мне все и скажете. Посоветоваться вам надо, перекипеть, подумать. С кондачка такие решения принимать не стоит.

— А племяша чего не зовешь, — пожимая руку у выхода Санычу, спросил Арчи, который видимо что-то уже себе придумал, — на попрощаться, невежливо как-то.

— Далин зло глянул на мага, но неожиданно поддержал его. — Вот именно, зови давай, хоть посмотрим еще раз на родственничка твоего.

Саныч понимающе хмыкнул, пожал плечами, и открыв дверь, за руку втащил Антошу в ангар. Племяш встал перед нами, оглядел всех еще раз и уставился на притаившуюся в глубине ангара “Ласточку”. Все мы, как я понял, занимали его мало, иллюзий по поводу трудоустройства он не питал, дядя родной со своей заботой надоел хуже горькой редьки, а “Ласточка” наша была красотка. Даже в глубине ангара она выглядела очень внушающе.

Белоснежная гондола с широкими смотровыми окнами спереди-снизу была разукрашена эльфийскими и гномскими обережными рунами, тускло сиявшими в темноте золотом и серебром. Широкие короткие крылья держали на себе электродвигатели со здоровенными четырехлопастными винтами внутри серебристых импеллеров, ряд идеально круглых иллюминаторов по бортам фюзеляжа и выступающие за ними решетки радиаторов — все было соразмерным и хищно-красивым. Грузовой отсек и кронштейны крепления подвесного контейнера не портили общую картину, а сложенный силовой каркас оболочки намекал на нехилую грузоподъемность.

Саныч помялся и, кивнув на Антошу, спросил у всех вместе. — Ну что, идем?

— Да, дядя, — не в такт отозвался племяш, не отводя от “Ласточки” собачьих глаз, — домой уже пора, мамка ждет.

— Какая тебе мамка, — не сдерживаясь и побагровев заорал вдруг Далин, — у нас всю жизнь казарменное положение! Забудь про мамку! Нет ее здесь и не будет никогда! Это наш дом и твой теперь тоже, если не выгоним! Сидишь здесь до вечера и ждешь нас, понял!

Шарахнувшийся от ора гнома Антоша уставился на нас диким взглядом и быстро-быстро закивал головой, не веря своему счастью.

— Ладно, пошли уже, мужики, — Арчи открыл дверь и рукой указал на нее Санычу, — а ты сиди здесь и никому дверь не открывай, в случае чего говори, что тебя мама закрыла, а у тебя ключей нет. Чай есть, вода есть, пироги тоже. Гадить куда должен найти сам.

Мы вышли за дверь и Далин со всей дури захлопнул ее так, что гул пошел по всему ангару. Арчи вытащил ключи и закрыл замок, а наблюдавший за всем Саныч в некотором обалдении произнес. — Спасибо, конечно, друзья, но как-то странно у вас людей в экипаж набирают.

— А ничего странного, — ответил ему я, — и в экипаж его еще никто не принял. На испытательном сроке он. И вот мы вернемся вечером и посмотрим, что он тут делал. Не обижайся, Саныч, но если Антоша весь день проспит или будет нос свой совать куда не следует, то сразу домой. К мамке под юбку. Нам балласт не нужен.

— И не вздумай предупредить его или еще что, — добавил Далин, спокойно глядя на Саныча, — я первым делом вечером у Микешки узнаю, как дело было. Хоть мы с тобой и собутыльники, но не стоит. Давай-ка по чесноку.

— Справедливо, — почесав в затылке, признал Саныч, — в экипаже как в тюремной камере, не скроешь ничего. Лучше уж сразу.

— И вот еще что, — добавил Далин. — Давай договоримся так. Я сестру твою, Анну, очень уважаю, но здесь ей делать нечего. Вот вообще нечего, запомни. Сам с ней разбирайся.

— И это справедливо, — кивнул Саныч. — Принимается, гноме.

— Ну тогда до вечера? — протянул ему руку Арчи. — Если все будет пучком, отпустим парня на ночь домой, вещички собрать, а если нет, то тоже домой.

— Про казарменное положение не шутили? — уточнил Саныч. — Здесь жить будет?

— А ты как думал, — пожал плечами Далин. — Нам приходящие товарищи не нужны, у нас экипаж. Если хочет с девяти до шести припухать, пусть обратно в хозобслугу идет.

— Справедливо? — засмеялся Арчи, толкнув коменданта рукой в плечо. — А то заладил одно и то же. У нас, Саныч, все справедливо, на том стоим.

— Лады, — решившись, пожал нам руки Саныч, — до вечера, там видно будет. Пойду уже, — и, развернувшись, пошагал в сторону проходной.

— Что творится, мужики? — уставился на нас Далин. — Не успели обосноваться, на тебе. Классное приобретение, Кирюша да Антоша. Вы как хотите, а я эту тенденцию буду ломать. Хватит нам балласта.

— Не хватит, — я повернулся спиной к ветру, чтобы прикурить, и посмотрел на недовольного Далина. — Сам знаешь. Может еще спасибо за Антошу скажем Санычу.

— Вот именно, — поддержал меня Арчи. — Тебе об этом раньше надо было думать, когда “Ласточку” нашим призом объявлял. Сидели бы сейчас в Новониколаевске и не чирикали. А то и Артема чуть не угробили, и “Касатку” пришлось отдать.

— Еще скажи, что мы не в плюсе, — нимало не смутился Далин. — Во-первых, из гадюшника этого свалили, а во-вторых, не пляшет “Касатка” супротив “Ласточки”. Перспектив не видите. Хотя названия схожи, и там и там ласточка.

“Касатка” много лет была нашим первым и единственным дирижаблем. Когда мы ее увидели в впервые на аэропортовской свалке, она уже была убита в хлам. Возраст ее мы выявлять не стали, чтоб еще больше не расстраиваться, но Арчи как-то признавался, что его бабушке “Касатка” навеяла какие-то романтические воспоминания молодости. Пришлось поверить, так как бабуля маразмом не страдала. Мы выкупили ее за символические деньги, вбухав в ремонт все свои средства, и сумели восстановить. Грузоподъёмностью “Касатка” не отличалась, и экипажа из трех человек на нее вполне хватало. Уютная была посудина. Но силовой каркас оболочки все же был не вечен, как его не латай, и дни “Касатки” потихоньку подходили к концу.

— Все мы видим, — не согласился я и выпустил струю дыма прямо поверх Далина. — Не придумывай. Только “Касатке” троих за глаза хватало, а у “Ласточки” грузоподъемность в десять раз больше и пассажирский салон присутствует. Ты же сам понимаешь, что троих не хватит, так чего выеживаешься?

— Еще раз так сделаешь, — Далин пальцем указал на дым над головой, — заберу сигареты и выкину. Надоели уже оба со своими пепельницами вонючими. Но только мы трое — это и есть экипаж. Остальные побоку. Если кого еще жизнь заставит взять, гонять буду в хвост и в гриву. И вас предупреждаю — без панибратства.

— А представьте, парни, — мечтательно прищурился Арчи, — возьмем пассажиров, на все двенадцать мест. Антошу поставим сначала билеты проверять, а потом чай и кофе разносить. А в каждой каюте — сплошь нетрезвые разнузданные эльфийские блондинки.

— Не волнуйся ты так, — и я постучал рукой по спине поперхнувшегося от такой картины и закашлявшегося Далина. — Это все ненаучная фантастика. В жизни будут сплошь нетрезвые разнузданные толстозадые купчихи, с рожами как блины на Масленицу. Вот тогда Антоша нам и пригодится.

— Ну да, — прокашлялся покрасневший Далин. — Меня к таким пассажирам подпускать нельзя. Я же их с борта повыкидываю, что первых, что вторых. Заработаем мы тогда с вами кучу денег, только маленькую очень.

— Посмотрим, — подытожил я и выкинул окурок в урну на углу ангара. — Валим уже, время идет. Потрындеть и по пути можно.