Страница 110 из 117
— Мне тебя не за что прощать, — ответил он, и это были совсем не те слова, которые он хотел сказать.
— Я… я виновата во всем, что с тобой случилось! — вдруг всхлипнула она, отстраняясь. — Я тебе еще в Колыбели хотела рассказать, но не смогла, потому что не хотела… чтобы ты меня ненавидел, а теперь…
— Эльстер, у нас нет времени…
— Я убила Хампельмана! — выдохнула она истерическим шепотом. Это был почти крик, полный отчаяния, но тихий, едва слышный в сырой темноте. — Я! Помнишь, Тесс говорила еще на дирижабле, что кто-то отправил ему фотографии?! Я их отправила! Украла камеру у парня из газеты! — она исповедовалась торопливо, глотая слова и до боли сжимая его запястья. — Хампельман не знал, что я снимаю, мы там были втроем с еще одной девушкой, с ней я его и снимала… а потом я подговорила другого парня отнести конверт на почту! Я же ему верила в детстве, а он… думала просто… испорчу ему вечер, знала, что жена его, Мария, ревнивая и истеричка, но я понятия не имела, что они друг друга поубивают!
Уолтер молчал. Ее слова нисколько его не тронули. Значит, Хампельман поссорился с женой и в порыве гнева убил ее, после чего застрелился сам, изведенный скандалом, прошлым разбирательством с «Соловьями» и своим подчиненным, Саттердиком, который за его спиной наделал глупостей. А Саттердика, видимо, убили люди «Соловьев», попытавшись выдать это за серию убийств.
Но какое это имело значение?
Эльстер говорила ему что-то еще. Часто, сбивчиво, давясь словами — если бы Хампельман не умер, если бы она не отправила фотографии, Уолтера никто бы не подозревал, за ним бы не охотились. Если бы она не пришла к нему в тот день — он не стоял бы сейчас в этом тоннеле, готовясь умереть.
Уолтеру много хотелось ей сказать. И среди всех слов не было того, чего ждала Эльстер — он вообще не мог понять, одурманенный дымом, опасностью и ненавистью, в чем должен ее винить.
Кто-то убил Хампельмана? А разве это не Джек?..
Ах нет, Джек тогда уже умер — да какая разница, кто убил этого мерзавца, если там, на улице, а может и уже в доме — Унфелих и Бекка, если мертвый Томас лежит на коленях механической копии своей мертвой матери, если нет никакого дома на горе и никогда не будет?
Ему хотелось, чтобы Эльстер замолчала. Ей было больно говорить, у него не было времени слушать, и он нашел единственный способ оборвать этот поток — коротким, злым поцелуем, совсем не подходящим для прощания с единственной женщиной, которую он любил.
После этого он скинул пиджак, туго скрутил его, приоткрыл люк и подложил пиджак под крышку. Под кучей веток эту небольшую щель видно не будет, зато Эльстер сможет открыть крышку и выбраться. После этого он подобрал ружье и пошел обратно, не оборачиваясь и стараясь не думать, что оставляет позади.
Первый этаж еще не горел, только полнился плотным, как альбионский туман, дымом. Сверху доносился треск и гул пламени, хороня надежду Уолтера попытаться выбраться на крышу через окно второго этажа.
— Ты можешь мне помочь? — хрипло спросил он у стелящегося перед ним дыма.
— Я существую только рядом с тобой, — печально отозвался Джек. — Не могу заглянуть за угол и сказать, где он стоит.
Уолтер, кивнув, тихо подошел к одному из окон, медленно повернул ручку и толкнул раму.
В дом хлынул ледяной воздух, тут же перемешавшийся с дымом, а огонь на кухне жадно взвыл, но выстрела, который он так ждал, не раздалось.
— Унфелиху торопиться некуда, — усмехнулся Джек. — Он будет ждать пока дом сгорит или ты высунешься.
Уолтер поморщился. Если бы он только знал, с какой стороны дома стоит Унфелих, а с какой — Бекка…
— И если бы ты не был идиотом — выбрался бы через лаз. Все лучше, чем здесь дым глотать.
— Или скажи что-нибудь дельное или заткнись, — попросил Уолтер.
— Вернись на чердак, я видел там люк на крышу. Открывай все окна по пути, либо он все-таки выстрелит и себя выдаст, либо дом затянет дымом и тебя может не заметят пока будешь выбираться.
Уолтер поднял глаза. Второй этаж был затянут черным дымом с просвечивающими рыжими сполохами. Фильтры маски пропускали все больше гари.
— Нужно другое… — прошептал он.
Картинки гасли в сознании одна за другой: выбраться на крышу, выстрелить в окно, рискнуть выйти, выстрелить вслепую…
— Или убей сначала ее, а потом себя — сделай как я, — вдруг ухмыльнулся Джек.
Уолтер растерянно оглянулся по сторонам.
Джек стоял на лестнице — едва различимый в дыму силуэт, и глаза его мерцали двумя зелеными искрами. Уолтер тихо подошел к окну и выкрикнул куда-то в клубящуюся черноту:
— Прости меня!
Он выстрелил дважды — в стену и через несколько секунд в потолок. Затем пнул стоящий рядом табурет.
Осталось три патрона и драгоценные мгновения, которые он потеряет, перезаряжая ружье. Он тихо встал напротив входа, справа, у пустого стеллажа, прицелился и замер.
Раздался хлопок входной двери, и Уолтер с трудом сдержался, чтобы не выругаться в голос. Первой мыслью было действительно выстрелить себе в голову — на пороге стояла Бекка. Он видел только ее подсвеченный силуэт. Не мог спросить, где Унфелих, не мог подать сигнал — оставалось только надеяться, что она догадается, что произошло.
Что она не выдаст его.
Что не сделает чего-то, что выдаст его.
… Целую вечность Бекка стоит в проеме, и Уолтер представляет себе, как она щурит слезящиеся от дыма глаза.
Представляет, как она морщит нос, как искривляются ее губы — и целится в этот размытый силуэт, зная, что у него есть три патрона и нет права промахнуться даже один раз.
Силуэт дрожит в чернеющем мареве, а Бекка не говорит ни слова…
— Не попадешь, — вдруг тихо произнес Джек. И Уолтер почувствовал, как прикосновение ледяных пальцев к левому запястью заставляет чуть изменить угол прицела — словно Джек стоит у него за спиной, направляя его руку.
А может, действительно стоит?
— Он застрелился! — крикнула Бекка, словно отозвавшись на его мысль. — И ее застрелил, вижу два трупа… прямо напротив меня один и… — она посмотрела прямо на Уолтера. — И слева от входа второй.
Уолтер почувствовал, как сердце толкнуло по венам что-то густое и холодное. Раз. Второй. Дотянулось до кончиков пальцев, разлилось онемением, расползлось по груди.
Секунды шли, бесконечные, статичные — дым не качался в проеме, Бекка не двигалась, воздух не втягивался в изношенные фильтры и не проваливался в легкие.
Если он не попадет с первого раза — ему конец. И Бекке, которая зачем-то решила им помочь. И Эльстер с Зои в тоннеле скорее всего тоже.
Джек всегда стрелял лучше. Уолтер был недостаточно безжалостен, недостаточно бесстрастен. Джеку не требовался никакой боевой транс, он и фехтовать не любил и умел ровно насколько требовали приличия. Для того, чтобы выстрелить, не нужно никакого транса, только точный прицел и твердая рука.
Секунды тянулись, словно черные нити в руках Томаса.
Бекка все так же стояла на пороге, а воздух все так же не попадал в легкие, потому что Уолтер не дышал.
Наконец что-то двинулось в проеме.
— Стой, — тихо сказал Джек.
… Двигается синяя юбка, раздается два нарочитых удара каблуков, и Бекка исчезает из проема, оставляя только пронизанный светом дым.
Уолтер делает глубокий вдох, впуская в легкие глоток теплого, загаженного воздуха.
Унфелих появляется на пороге — четкая фигура, сутулые плечи, мешковатая шинель. Черное револьверное дуло смотрит в дым, ищет его, Уолтера, чтобы выплюнуть еще одну пулю.
— Стой, — повторил Джек. Мягко направил его руку — если ему вздумается сбить прицел — все будет кончено. — Давай!
Уолтер не почувствовал, как нажал спусковой крючок. Он даже успел представить себе беспомощный щелчок.
Подумать об осечке или губительном затяжном выстреле, прежде чем понял, что выстрел уже раздался. Унфелих все еще стоял в проеме, но револьвер был направлен в землю. Прошло еще несколько секунд, прежде, чем он упал.