Трое

Он так много хотел сказать, что не мог привести в порядок мыслей своих и кидал ими, как обломками камней.

- Я ведь не Таньку обличаю... Это так вышло... само собой... у меня всю жизнь всё само собой выходило!.. Я даже человека удушил нечаянно... Не хотел, а удушил. Танька! На те самые деньги, которые я у человека убитого взял, мы с тобой и торгуем...

- Он сумасшедший! - радостно крикнул Кирик и, прыгая по комнате от одного к другому, он кричал тревожно и радостно:

- Видите? Сошёл с ума!.. Ах, Илья!.. ах ты! А-ах, братец!

Илья захохотал. Ему стало ещё легче и спокойнее, когда он сказал про убийство. Он стоял, не чувствуя под собою пола, как на воздухе, и ему казалось, что он тихо поднимается всё выше. Плотный, крепкий, он выгнул грудь вперёд и высоко вскинул голову. Курчавые волосы осыпали его большой бледный лоб и виски, глаза смотрели насмешливо и зло...

Татьяна встала, пошатываясь, подошла к Фелицате Егоровне и вздрагивающим голосом говорила ей:

- Я видела давно... он давно уже... дикие глаза... страшный...

- Если сошёл с ума, нужно позвать полицию, - внушительно сказала Фелицата, присматриваясь к лицу Лунёва.

- Сошёл, сошёл! - кричал Кирик.

- Перебьёт всех ещё... - прошептал Грызлов, беспокойно оглядываясь. Они боялись выйти из комнаты.

Лунёв стоял рядом с дверью, и нужно было идти мимо него. Он всё смеялся. Ему приятно было видеть, что эти люди боятся его; он замечал, что гостям не жалко Автономовых, что они с удовольствием стали бы всю ночь слушать его издевательства, если б не боялись его.

- Я не сумасшедший, - заговорил он, сурово сдвигая брови, - только вы погодите, постойте! Я вас не пущу никуда... а броситесь на меня - бить буду... насмерть... Я сильный...

Протянув свою длинную руку с большим, крепким кулаком на конце, он потряс им в воздухе и опустил руку.

- Скажите мне - что вы за люди? Зачем живёте? Крохоборы вы... сволочь какая-то...

- Ты! - крикнул Кирик. - Молчать!..

- Сам молчи! А я поговорю... Я вот смотрю на вас, - жрёте вы, пьёте, обманываете друг друга... никого не любите... чего вам надо? Я - порядочной жизни искал, чистой... нигде её нет! Только сам испортился... Хорошему человеку нельзя с вами жить. Вы хороших людей до смерти забиваете... Я вот - злой, сильный, да и то среди вас - как слабая кошка среди крыс в тёмном погребе... Вы - везде... и судите, и рядите, и законы ставите... Гады однако вы...

В это время телеграфист отскочил от стены, как мяч, и бросился вон из комнаты, проскользнув мимо Лунёва.

- Эх! упустил одного! - сказал Илья, усмехаясь.

- За полицией! - крикнул телеграфист.

- Ну, зови! Всё равно... - сказал Илья.

Мимо него прошла Татьяна Власьевна, шатаясь, как сонная, не взглянув на него.

- Ушиб! - продолжал Лунёв, кивая на неё головой. - Она стоит того... гадина...

- Молчать! - крикнул Автономов из угла. Там он стоял на коленях и рылся в ящике комода.

- Не кричи, дурачок! - ответил ему Илья, усаживаясь на стул и скрестив руки на груди. - Что кричишь? Ведь я жил с ней, знаю её... И человека я убил... Купца Полуэктова... Помнишь, я с тобой не один раз про Полуэктова заговаривал? Это потому, что я его удушил... А ей-богу, на его деньги магазин-то открыт...

Илья оглядел комнату. У стен её молча стояли испуганные, жалкие люди. Он почувствовал в груди презрение к ним, обиделся на себя за то, что сказал им об убийстве, и крикнул:

- Вы думаете - каюсь я перед вами? Дожидайтесь. Смеюсь я над вами, вот что.

Из угла выскочил Кирик, красный, растрёпанный. Он размахивал револьвером и, дико вращая глазами, кричал:

- Теперь - не уйдёшь! Ага-а! Ты - убил?

Женщины ахнули. Травкин, сидя на лежанке, заболтал ногами и захрипел:

- Господа-а! Я больше не могу! Отпустите... Это ваше семейное дело...

Но Автономов не слышал его голоса. Он прыгал пред Ильей, совал в него револьвером и орал:

- Каторга! Мы тебе покажем!..

- Да ведь и пистолетишко-то, чай, не заряжен? - спросил его Илья, равнодушно, усталыми глазами глядя на него. - Что ты бесишься? Я не ухожу... Некуда мне идти... Каторгой грозишь? Ну... каторга, так каторга...

- Антон, Антон! - раздавался громкий шёпот жены Травкина, - иди...

- Я не могу, матушка...

Она взяла его под руку. Рядом друг с другом они прошли мимо Ильи, наклонив головы. В соседней комнате рыдала Татьяна Власьевна, взвизгивая и захлёбываясь.

В груди Лунёва как-то вдруг выросла пустота - тёмная, холодная, а в ней, как тусклый месяц на осеннем небе, встал холодный вопрос: "А дальше что?"

- Вот и вся моя жизнь оборвалась! - сказал он задумчиво и негромко.

Автономов стоял пред ним и торжествуя вскрикивал:

- Не разжалобишь!

- Да я и не пытаюсь... чёрт вас всех возьми! Я сам скорее собаку пожалею, чем вас... Вот если бы мог я... уничтожить вас... всех! Ты бы, Кирик, прочь отошёл, а то глядеть на тебя противно...

Гости тихонько выползли из комнаты, пугливо взглядывая на Илью. Он видел, как мимо него проплывают серые пятна, не возбуждая в нём ни мысли, ни чувства. Пустота в душе его росла и проглатывала всё. Он помолчал с минуту, вслушиваясь в крики Автономова, и вдруг с усмешкой предложил ему:

- Давай, Кирик, поборемся?

- Пулю в башку! - заревел Кирик.

- Да нет у тебя пули! - насмешливо возразил Лунёв и уверенно добавил: - А как бы я тебя шлёпнул!

Потом, оглянув публику, он просто, ровным голосом сказал:

- Кабы знал я, какой силой раздавить вас можно! Не знаю!..

И после этих слов он уже не говорил ничего, сидя неподвижно.

Наконец пришли двое полицейских с околоточным.

А сзади них явилась Татьяна Власьевна и, протянув к Илье руку, сказала задыхающимся голосом:

- Он сознался нам... что убил менялу Полуэктова... тогда, помните?

- Можете подтвердить? - быстро спросил околоточный.

- Что ж? Можно и подтвердить... - ответил Лунёв спокойно и устало.

Околоточный сел за стол и начал что-то писать, полицейские стояли по бокам Лунёва; он посмотрел на них и, тяжело вздохнув, опустил голову. Стало тихо, скрипело перо на бумаге, за окнами ночь воздвигла непроницаемо чёрные стены. У одного окна стоял Кирик и смотрел во тьму, вдруг он бросил револьвер в угол комнаты и сказал околоточному:

- Савельев! Дай ему по шее и отпусти, - он сумасшедший.